Блондинка с розой в сердце (СИ) - Федин Андрей - Страница 8

Я пожал плечами.

— В том числе поэтому, Александра Витальевна, я всё ещё здесь, с вами. Чтобы вы преспокойно доехали до Ленинграда. По этой же причине я приготовил пистолет: для вашей безопасности. Он тут лежит на случай, если подтвердится версия из моего романа. Как говорится, бережённого Бог бережёт. Ваш убийца в моей книге был настоящим профессионалом. Посмотрим…

Я поправил полотенце, что скрывало от посторонних глаз лежавший на столе ПМ.

— Хотя, признаюсь, ваше общество мне приятно. Александра Витальевна, вы симпатичная молодая женщина. Неглупая. Интересная. Не худший вариант попутчика. Лет десять назад я прочёл парочку ваших статей — всё, что нашёл в интернете. О павловской денежной реформе и о прошедших выборах. В них чувствуется жизнерадостность и незлая ирония. В целом, мне они понравились.

Журналистка улыбнулась.

— А что вам в них не понравилось? — спросила она.

Я дёрнул плечом.

— Для человека моего времени они выглядели немного наивно. Но вы не обращайте внимания на мои стариковские придирки. Честно вам признаюсь: журналистов я слегка недолюбливаю. В своё время ваша братия попила немало крови и у меня, и у моих друзей. Я тоже некоторым вашим коллегам подпортил жизнь. Но вас, Александра Витальевна, эти факты ни в коем случае не касаются.

— Складно говорите, Дмитрий Иванович.

Лебедева раскрыла на столе оба удостоверения.

— Так значат, — сказала она, — эти документы поддельные? Вы не служите ни в милиции, ни в КГБ?

— Я был милиционером, — ответил я. — Много лет назад. А вот насчёт этих удостоверений я вам ничего определённого не скажу. О своей службе Дима мне мало что рассказывал. Он прикрывался от расспросов подпиской о неразглашении. Да я и не лез в его дела. Потому что у меня тоже были служебные тайны. Уверен: вы, как дочь генерала КГБ, знаете, что такое секреты.

Александра постучала ногтем по фотографии в моём удостоверении.

— Не боитесь, Дмитрий Иванович, что я об этих ваших корочках сообщу папе? — спросила она. — Или что я перескажу ему весь ваш рассказ. Я не сомневаюсь, что мой отец найдёт людей, которые выведут вас на чистую воду. Они разберутся, из какого года вы к нам явились, и по какой надобности устроили для меня сегодня всё это… представление.

Я ухмыльнулся.

— Александра Витальевна, не смешите мою седую голову. Вашему отцу и его ведомству нынче не до меня. Как и прочим представителям нашей власти. Они сейчас делят между собой страну, рвут её на куски, сочиняют и разоблачают заговоры. Чуть больше месяца осталось до августовского путча. И ещё меньше — до того времени, когда у моего брата оторвётся тромб.

Солнце вновь позолотило кожу журналистки — Александра зажмурилась.

— Хотите сказать, что скоро вы умрёте? — спросила она.

— Вероятность такого события очень велика, — сказал я.

Ткнул пальцем в свою грудь.

— Где-то здесь прячется сейчас тот злополучный тромб. Наверняка он оторвётся… рано или поздно. Лишь вопрос времени, когда он завершит моё нынешнее видение или эту мою новую жизнь. Так что моя встреча с вашим отцом, Александра Витальевна, маловероятна. Тем белее, что ваш папа меня ненадолго переживёт: в августе генерал-майор КГБ Корецкий убьёт жену и выстрелит себе в голову.

Я прикоснулся к накрытому полотенцем пистолету.

Журналистка нахмурилась.

— Мой отец застрелит мою маму? — сказала она. — Это уже не фантазии, а… глупость. Запугиваете меня, Дмитрий Иванович?

Я покачал головой.

— Никакого запугивания, Александра Витальевна. Только факты. Я читал о странном самоубийстве вашего отца в интернете, когда искал там информацию о журналистке Александре Лебедевой. В конце августа этого года, после провального госпереворота, случится много резонансных самоубийств. Загадочных, подозрительных. И во многом схожих. Покончит с собой даже министр внутренних дел СССР.

Я заметил, что журналистка недоверчиво хмыкнула.

Сказал:

— Ну, да ладно. Я вам, Александра Витальевна, эту информацию не навязываю. Убеждать вас в правдивости своих слов я не собираюсь. Вы скоро сами убедитесь в моей правоте. Примерно через месяц.

Я взял с полки блокнот.

Спросил:

— Александра Витальевна, я ответил на все ваши вопросы?

Лебедева заметила направление моего взгляда. Она одёрнула подол сарафана, накрыла им вновь оголившееся колено.

— После ваших ответов, — сказала Александра, — вопросов у меня не стало меньше.

Я усмехнулся.

— Приятно было поболтать, Александра Витальевна, — сказал я.

С десяток секунд журналистка наблюдала за тем, как я делал на странице блокнота пометки.

Затем она фыркнула и открыла книгу.

— Дмитрий Иванович, что вы там пишите в своём блокноте? — спросила Лебедева.

Она прервала почти получасовое молчание.

Александра закрыла книгу (журналистка её все предыдущие полчаса скорее мучила, а не читала), поджала под себя ноги.

— Сочиняете новый роман? — спросила она. — О том самом ленинградском убийце?

Я дописал предложение и ответил:

— Работаю.

Продолжил записи — журналистка следила за моими действиями.

— Товарищ капитан, вы не поговорите со мной? — сказала Александра. — Я бы с удовольствием снова послушала ваши рассказы о будущем. Только не грустные. Придумайте что-нибудь доброе, хорошее. Уверена, что у вас это получится. Расскажите мне, например, о том, как советские космонавты первыми высадятся на Марс. Или о том, как наши магазины заполнятся импортными товарами. Неужто вам приятно сочинять истории только о преступниках и об убийствах?

Я заметил, как Лебедева повела плечом.

— Вот скажите, Дмитрий Иванович, — произнесла журналистка, — а это правда, что Ленинград снова станет Санкт-Петербургом? Папа уверен, что это просто болтовня. Пустые разговоры. Так наши власти отвлекают народ от настоящих проблем.

— Станет, — ответил я. — Обязательно станет. Я вам об этом уже говорил. Указ подпишут шестого сентября. Ваш город переименуют в Санкт-Петербург. Но область в обозримом будущем останется Ленинградской.

— А что насчёт магазинов? Когда в них появятся товары? Когда отменят эти проклятые талоны?

— Точную дату я вам не скажу. Но помню, что уже не пользовался талонами на продукты… эээ… к концу девяносто третьего года. А может, это случилось и немного раньше.

— Хотите сказать, что скоро у нас в стране всё наладится? — спросила журналистка.

Она положила на стол рядом с пистолетом свою книгу.

— Смотря что вы подразумеваете по словом «всё», — ответил я. — Товаров в магазинах станет много. Это я вам обещаю.

— Много — это сколько?

— Будет всё так же, как и в магазинах за границей. Десятки видов колбас и сыров; джинсы и другая одежда на любой вкус; импортные сигареты и водка в любом количестве; иностранные автомобили; даже валюту сможете купить прямо в банке. Никакого товарного дефицита, предложение значительно опередит спрос.

Я закрыл блокнот.

Александра сказала:

— Так это же хорошо. Просто прекрасно. Как в романах фантастов. Пирожные тоже будут раздавать в автоматах на улице, как в фильме про Алису Селезнёву? Значит, все эти преобразования начинались не зря? Я напрасно ругала павловские реформы? Всего-то через два года, мы в СССР заживём, как нормальные люди?

Поезд резко сбавил скорость, вагон покачнулся.

Я рукой придержал скользнувший к краю столешницы пистолет. Стаканы на столе вновь звякнули друг о друга.

— Кто-то заживёт, а кто-то нет, — сказал я. — У всех по-разному будет. Кто-то построит для себя собственный коммунизм. А у кого-то в квартире мышь повесится от тоски и от голода. Некоторые и вовсе останутся без квартир. Александра Витальевна, я вам уверенно скажу лишь то, что Советский Союз доживает сейчас последние месяцы.

— В каком смысле, доживает?

Лебедева выпрямила спину, чуть приподняла брови.

— В самом прямом.

Я снова полюбовался на родинку над губой у журналистки. Засмотрелся и на её девяносто-шестьдесят-девяносто. Особенно мне понравились верхние девяносто — они так и выпирали сейчас из-под тонкой ткани сарафана.