После перемен (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 44

Я достал телефон — новый, купленный Харуно, при этом пустой, как инвентарь новичка на первом уровне. Активировал экран, в памяти всплыли цифры — чёткие, точь выгравированные в сознании.

Пальцы сами начали набирать комбинацию — как какой-то древний чит-код времен ГТАшки, застрявший в подкорке мозга.

Четыре… девять… шесть…

Когда последний символ появился на экране, нажал вызов и поднёс телефон к уху. Гудки тянулись, казалось, вечность. И вот наконец раздался знакомый голос, чуть усталый, но всё такой же уверенный, каким я помнил его всегда:

— Ямагути Дзюмпей слушает.

Я улыбнулся и сказал, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо, как когда-то:

— Привет, бать.

Тишина на том конце была такой глубокой, что в ней можно было утопить целую школу цундере.

ЧТО ЗА ЖЕСТОКИЕ МЫСЛИ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦУНДЕРЯШКАМ, КАЗУМА⁈

А потом — выдох отца, полный такой чистой радости, что даже моё прокачанное сарказмом сердце пропустило удар:

— Сынок… Казума…

Пауза. Короткая, как миг.

— Я так скучал! — в этих словах была вся его любовь, которую не могла стереть никакая амнезия.

Я улыбнулся, чувствуя, как внутри что-то тёплое растапливает остатки холода.

— Судя по твоему тону, — произнёс я с лёгким сарказмом, — ты уже понял, что я вернулся. Полностью.

На другом конце раздался короткий смешок, но в нём было больше облегчения, чем веселья.

— Ещё бы, — ответил отец. — Твоё фирменное «бать» никто не смог бы подделать.

— Ты чем сейчас занят? — спросил я, переходя к делу. — Нужно увидеться, поговорить.

— Так приезжай домой, сынок! — в его голосе было столько энтузиазма, что хватило бы на целый сезон сёнен-аниме. — Юкино с Мичико-сан тоже обрадуются…

— Не сегодня, — оборвал я мягко, но твёрдо. — И не говори им о памяти. Пока.

Пауза. Короткая, но понимающая.

— Не знаю, что ты задумал, — сказал он, и я мог представить, как он качает головой, — но ладно. Если дома не хочешь говорить, давай в нашу лапшичную. Я как раз не успел поужинать.

— Буду там через двадцать минут, — ответил я, чувствуя, как сердце отзывается на воспоминания.

— До встречи, сын, — простые слова, но в них — вся отцовская любовь.

Я убрал телефон в карман и глубоко вдохнул.

Пора встретиться с человеком, который никогда меня не предавал.

Лапшичная «У Хатори» пряталась в лабиринтах узких улочек старого Токио. Один из кварталов, где время текло медленнее, чем в остальном городе. Бумажные фонари отбрасывали тёплый свет на деревянные стены, пропитанные ароматами специй и бульона. Пар от котлов поднимался к потолку, наполняя воздух пряностями.

Колокольчик над дверью звякнул, когда я вошёл. Старые половицы скрипнули под кроссовками — звук, знакомый с детства. За стойкой, как и десять лет назад, стоял Хатори-сан. Прямо NPC, который никогда не меняет локацию. Седые волосы собраны в традиционный пучок, на белом фартуке — следы сегодняшней битвы с мукой и соусами.

— Ками-сама, — его морщинистое лицо расплылось в улыбке типа «мудрый старец встречает героя». — Неужели мои старые глаза видят самого Казуму?

Внутри шевельнулось что-то тёплое, как после пересмотра «Наруто».

— Добрый вечер, Хатори-сан, — я приземлился на деревянный табурет, отполированный годами и сотнями задниц до блеска легендарного мифического предмета.

— Как всегда? — спросил он с лёгкой улыбкой, взяв половник. — Тонкоцу рамен с дополнительным яйцом?

— Ага, и бате тоже сделайте, — кивнул я, вдыхая знакомый аромат. — Он скоро подойдёт.

— Конечно, — Хатори-сан заливал ароматный бульон в две глубокие миски. — Давно вас не было!

Я наблюдал, как он добавляет специи в бульон — каждый жест выверен десятилетиями:

— Старшая школа забирает всё время.

— Ты же уже в старшей школе⁈ — он усмехнулся, качнув головой.

— Второй год.

Хатори-сан что-то пробормотал о «детях, которые так быстро взрослеют», и продолжил своё дело.

Лапшичная жила своей обычной жизнью. Палочки стучали по мискам в такт мелодии из соседнего заведения, приглушённые разговоры сливались в белый шум. В углу тихо шипела старая рисоварка — наверное, ровесница первых покемонов.

Запах свежего бульона вырвал меня из размышлений. Хатори-сан поставил передо мной дымящуюся миску, полную ароматной лапши, зелени и нарезанного мяса.

— Твой отец всегда говорил, — произнёс он, протирая стойку, — что настоящий разговор возможен только за хорошей лапшой.

Колокольчик на двери звякнул, точь обозначая появление важного персонажа, и в дверях материализовался батя — высокий для японца, с вечно растрёпанными волосами, как у героя сёнен-манги на пенсии. Расстёгнутая куртка, под ней тёплый свитер — классический прикид «уставший офисный воин».

— Бать, — махнул я ему. — Ты как всегда опаздываешь! Прямо как главный герой на важный турнир!

Он стянул куртку, втягивая носом аромат специй и бульона:

— Боги, этот запах… Будто в прошлое вернулся!

Когда он сел рядом, Хатори-сан приветствовал его своей фирменной улыбкой из разряда «я-знаю-все-ваши-секреты-но-никому-не-скажу»:

— Дзюмпей-сан! Давненько не виделись. Всё также занят?

— Как обычно, — вздохнул отец. — Работа никогда не заканчивается.

— Ну, раз так, ешьте, пока не остыло, — сказал Хатори-сан, ставя перед ним дымящуюся миску. — В этот раз я сделал немного поострее, знаю, что ты любишь.

— Благодарю, — отец принял палочки с благодарностью, что бывает только у голодных трудоголиков.

Мы погрузились в еду и тишину — уютную, знакомую с детства. Только бульон тихо булькал в мисках, да пар поднимался к лампам. В этой маленькой лапшичной, пропахшей специями и соевым соусом, время остановилось, позволяя нам просто побыть отцом и сыном. А мы… мы просто наслаждались моментом.

— Ты изменился, Казума, — вдруг сказал отец, прерывая тишину.

— И как?

Он улыбнулся краем губ, глядя на меня с теплом.

— Стал спокойнее. Увереннее.

Я зачерпнул остатки бульона:

— Просто повзрослел.

— Это тоже, — он кивнул, сделав ещё пару глотков. — В тебе появилась глубина.

— Глубина, значит, — повторил я с иронией. — Вряд ли это та характеристика, которой я хотел бы, чтобы меня описывали. Звучит как диагноз. «Пациент, у вас острая глубина личности. Прописываю просмотр аниме-комедий и поменьше думать о жизни».

Отец рассмеялся, и в его смехе я услышал то, чего так давно не хватало — настоящую радость.

— Я скучал! — посмотрел он мне прямо в глаза. — По твоим фразочкам! И занудному характеру!

Я ухмыльнулся:

— Знаешь, бать, я тоже скучал. За эту неделю, без памяти, столько всего произошло. Я будто прожил целую жизнь. И, признаться, рад, что всё вышло именно так. Амнезия подарила мне кое-что бесценное.

— И что же? — в его глазах мелькнуло любопытство.

— Возможность посмотреть на себя со стороны. Понять, что не нужно бояться менять свою жизнь. У нас для этого тысячи попыток. Каждый день — новая возможность всё поменять.

— Хорошие слова, Казума, — отец кивнул, а затем просто вернулся к своей лапше.

А я к своей.

Когда доели, батя вытер рот салфеткой и откинулся на стуле, расслабившись.

— Представляешь, — он усмехнулся, но в глазах мелькнуло что-то серьёзное, — дед звонил. В слезах.

Я удивлённо поднял бровь, но промолчал, ожидая продолжения.

— Что ты с ним сделал? — спросил он, и его ухмылка стала шире.

— Озвучил ему то, что давно лежало на его сердце, — ответил я спокойно. — Вам пора помириться.

Отец запрокинул голову, разглядывая старые балки под потолком. На лице читалась застарелая боль:

— Ты ведь знаешь, я зол на него за прошлое, Казума. После всего, что он сделал…

— Он любит тебя, бать, — перебил я тихо. — Просто гордость и долг всегда были его проклятием.

В тусклом свете бумажных фонарей его лицо казалось моложе, как если бы время на миг отступило, вернув того юношу, который когда-то осмелился полюбить дочь Кобаяси.