Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович - Страница 39

Ратьша подлил медовухи, смочил пересохшее горло. Продолжил:

– Но мы видели только их легкую конницу. Гунчак сказывал, что имеется у монголов и панцирная конница, и даже пехота из покоренных народов. Кстати, довезли мои люди этого половецкого хана до тебя?

– Довезли, – кивнул великий князь. – О многом интересном порассказал сей половец.

– К чему присудил его за разор земель рязанских?

– Не своей волей воевал. Помиловал, – махнул рукой Юрий Ингоревич. – Держу его теперь вблизи себя, сгодится.

– Ну, так он знает про монголов намного больше. Так что своими рассказами я тебя не подивлю.

– Он с ними не дрался, – построжел голос князя. – А ты с ними бился.

– Да не биться с ними надо, мириться, – вмешался в разговор брат великого князя, князь коломенский Роман Ингоревич. – Какая силища прет! Семь десятков тыщ! Разве удержим! Хоть и на засечной черте. У булгар засеки были, им наши не чета, да и силенок у них было поболе, чем у нас. И не удержались. Пепел и головешки теперь на месте их городов. Хотите, чтоб и у нас таково же было?! Ладно эти юнцы… – Князь Роман кивнул на своего сына, пронского и муромского князей с племянниками. Самому старшему из всей этой кучи молодняка действительно не было и двух с половиной десятков весен. – Этим лишь бы мечами помахать. Но ты-то, Юрий, умудренный муж, должен понимать!

Видно, о том уже говорилось до появления в княжьей палате Ратислава. Сорокалетний коломенский князь Роман, второй по старшинству в Рязанском княжестве после Юрия и право которого наследовать великокняжеский стол Рязанский князь собирался попрать в пользу сына Федора, постоянно мутил воду и выступал против любого начинания своего брата.

Юрий нахмурился, ответил:

– Никто в поход пока и не выступает. Засечную черту крепим, дак это для опаски. Дружины княжьи да боярские собираем для того же. Пусть будут под рукой на всякий случай. А что делать, мириться аль воевать, то решать должен князь владимирский, старший над нами, ежли кто не помнит. Все, что творится на нашей границе, я ему отписал еще седмицу назад. Не сегодня завтра ответ придет. Вот тогда и думать будем, как дальше поступать.

Князь Роман открыл было рот, чтобы возразить, но Юрий глянул на него так, как он умел, и тот примолк.

Юрий Ингоревич опять обратился к Ратьше:

– Ну, давай, сказывай о подвигах своих и твоих воев.

Рассказ затянулся надолго. Перебивался постоянно вопросами. Особенно много спрашивали о монголах и их способе биться Коловрат и младшие князья. Ближе к полуночи Юрий Ингоревич, видя, что глаза Ратислава слипаются, хлопнул ладонью по столу и изрек:

– Все, уморили совсем воеводу. Да и нам спать пора. Покойной ночи всем.

Присутствующие поднялись, поблагодарили хозяина за хлеб-соль и двинулись к дверям. Ратислав отправился спать в свою спаленку, где обитал еще будучи воспитанником при князе и которую княгиня оставляла свободной для его наездов в стольный град. Здесь уже ждал Первуша, приготовивший все для отдыха своего господина. Парень помог раздеться, еще раз взбил перину и подушку. Сам улегся у дальней стенки на лавке, подстелив овчину и укрывшись овчинным же тулупом.

Проснулись поздно, сквозь узкое световое оконце под потолком уже сочился дневной свет. Ратьша сбросил одеяло. В спаленке оказалось прохладно: дворня растопила печи еще затемно, но прогреться те, видно, еще не успели. Боярин натянул порты, сунул босые ноги в сапоги, накинул полушубок, висящий на стене, и вышел на улицу. Первуша с рушником на плече пошел следом.

На княжеском подворье было оживленно. Сновала дворня, подъезжали и отъезжали гонцы. Вот в ворота подворья въехал Олег Красный в обычной повседневной одежде, полушубке на куньем меху и куньей же шапке. Спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге, подошел к Ратиславу. Выглядел он озабоченным.

– Слыхал уже? Гонец из Владимира прибыл с грамотой от великого князя, – поприветствовав воеводу, спросил он.

– Не слышал, встал только, – зевнув, ответил Ратьша. – Что пишет Юрий Всеволодович?

– Не знаю пока. Вишь, только въезжаю. Думаю, надобно в стольную палату подаваться. Там князь грамоту огласит. Князья и думные бояре уже там собираются. Скоро туда и послов татарских приведут, так что облачайся, поснедай да ступай туда же.

– Ладно, только водицы в лицо плесну.

– Поешь все же, – посоветовал Олег. – Чаю, не скоро что начнется. Успеем соскучиться.

– Может, ты и прав, брате, – кивнул боярин. – Ступай, а я и впрямь поем, протрясся в дороге.

Ратьша отправился к колодцу. Здесь, скинув полушубок и оставшись голым по пояс, попросил Первушу слить ему из бадьи: привык он к такому ежеутреннему омовению, когда пребывал в своей усадьбе, да и здесь, на княжьем подворье, которое считал своим вторым домом. Обливался в любую погоду, даже в лютую стужу, зато никогда не хварывал, хоть, бывало, приходилось в зимнюю пору в лесу ночевать без шатра на наломанном сосновом аль еловом лапнике, прикрывшись овчиной.

Умывшись и растерев покрасневшую, парящую на морозце кожу рушником, отправился в гридницу. Там перекусили пирогами с зайчатиной, запивая их горячим сбитнем. Заморив червячка и приодевшись из сундука в своей спаленке, Ратислав двинулся в стольную палату.

Палата располагалась в главном княжьем тереме. Большая, саженей пятнадцати в длину и двенадцати в ширину. Сверху над палатой – шатровая крыша, крытая дорогим тесом. В дальнем конце на возвышении – княжеский стол с удобной спинкой и позлащенными подлокотниками. Здесь не топили, потому присутствующие кутались в шубы. Народу собралось изрядно, с сотню, не меньше: князья, думные бояре, церковные сановники, воеводы. Лица озабоченно-встревоженные, у некоторых так просто испуганные. Юрия Ингоревича пока не было.

Ратьша присел на дальней от княжеского стола скамье, рядом с Коловратом и тысяцким Будимиром. На самых ближних к столу скамьях сидели удельные князья княжества Рязанского и церковные иерархи, подальше – думные бояре, потом – все остальные без какого-то особого порядка. Завидев появившегося Ратислава, поднялся со своего места Олег Красный, княживший в Переяславле-Рязанском и потому сидевший на ближней к князю скамье. Подошел, присел между Коловратом и Ратиславом.

– Чего нового слышно, княже? – поинтересовался у Олега Коловрат.

– Слух дошел: Юрий Владимирский помощь против татар обещает в грамоте, – устроившись на скамье, ответил переяславский князь. – Вот только не скоро та помощь будет. Покамест известно только это.

– Понятно, – погладил бороду набольший воевода. – Значит, время надо. Вот только дадут ли его нам татары?

Гул, стоящий в палате, внезапно стих. В дверях показался великий князь Юрий Ингоревич с сыном Федором. Оба они прошли по проходу между скамьями, поднялись на возвышение, где стоял княжеский стол. Князь уселся на свое место. Князь Федор устроился пообочь на выдвинутой из-под стола резной скамеечке. Народ в палате, вставший при появлении князя Юрия, поясно поклонился. Юрий с Федором, поднявшись на ноги, отдали ответный поклон. Княжич сел, а оставшийся на ногах великий князь сказал:

– Грамота пришла ответная от великого князя Владимирского. Обещает он помощь в ней. – Помолчал, придавая весомость сказанному. Прошелся взглядом по скамьям. Продолжил: – Понял Юрий Всеволодович, что на Рязань двигается главная сила татарская. Исполчает силы свои и вскоре отправит рати владимирские в пределы княжества нашего. Но сами понимаете, что время для этого потребно. Потому надо нам продержаться, пока помощь придет.

Народ в палате радостно загомонил. Князь поднял руку, требуя тишины. Сказал:

– Но то мы обсудим попозже, а сейчас послушаем послов татарских.

Юрий махнул рукой страже в дверях.

– Ведите послов!

Пришлось подождать какое-то время. Но вот у дверей возникла суета, и на пороге показались привезенные Ратьшей с границы монголы – шаманка и двое воинов начальственного вида. Позади них семенил половец-толмач. Распространяя по палате запах немытых тел, с любопытством оглядываясь по сторонам, те подошли к помосту с княжьим столом. Монгольские мужи легонько поклонились, почти кивнули. Шаманка что-то пробормотала и, крутнувшись кругом себя, плюнула через плечо. Присутствующие возмущенно загудели. Князь повелительно поднял руку. Не сразу, но в палате воцарилась тишина.