Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович - Страница 10

– Дай Бог.

Слова боярина, похоже, немного успокоили гречанку. Она отвела от Ратислава свои огромные нездешние глаза, опустила голову и, легко ступая, заскользила дальше по переходу. Ратьша неприлично долго смотрел ей вслед. Ну да, здесь, в безлюдном темном коридоре, замечать такое было некому. Вздохнув, он стряхнул с себя наваждение, навеянное нечаянной встречей, и двинулся дальше.

Дойдя до княжьих покоев, он кивнул двум стражам, скучающим у входа, и толкнул дверь в комнату, где Юрий Ингоревич проводил советы с ближниками. В приемной князя после сумрака коридора показалось светло как днем: в комнате горело больше десятка толстых свечей на поставцах. Три трехрогих подсвечника с горящими свечами стояли на громадном дубовом столе, занимавшем изрядную часть помещения.

За столом устроились семеро: сам великий князь, только что появившийся Евфросий, князь Федор (старший сын и наследник рязанского престола), князь Олег Красный (племянник Юрия Ингоревича), набольший воевода Коловрат, тысяцкий Будимир и непосредственный начальник Ратислава княжеский тиун Корней, ведавший княжьим сыском и разведкой. Кроме подсвечников на столе стояла корчага с квасом с плавающим в ней деревянным резным ковшиком. Вокруг корчаги – глиняные кружки. Кое-кто уже налил себе кваску – давно, видно, ждут.

Душновато в покоях: надышали, да и свечи горят, распространяя приторный восковой дух. Почему-то Ратиславу никогда не нравился этот запах. Подойдя к столу, боярин поклонился Юрию Ингоревичу, кивнул остальным.

– Здрав будь, Ратислав, присаживайся, – кивнул ему князь Юрий.

Великий князь был хмур и озабочен. И так худощавое его лицо осунулось и посерело, подглазья потемнели, на лбу залегли глубокие морщины. Этим летом Юрию исполнилось сорок три года, но выглядел он старше своих лет: в волосах и бороде пробивалась обильная седина, от крыльев носа к углам рта пролегли глубокие складки, в углах глаз – сетка морщин. Ратьшин ближник Могута, несмотря на свои почти пятьдесят, выглядел заметно моложе. Да, княжьи заботы не красят. Но тело князя все еще крепко. В большие походы дружины он водит сам и даже принимал участие в позапрошлом годе в рубке с мордвой, на чью землю рязанцы совершали ответный набег.

Ратислав обошел стол и пристроился на лавке рядом с Коловратом. Таясь, поприветствовали друг друга знаком Перунова братства – стукнулись костяшками кулаков. Покосились на епископа. Евфросий, конечно же, заметил языческое приветствие и огорченно-укоризненно покачал головой. Устал бороться отец церкви с языческими обычаями воинов и, похоже, смирился с этим неизбежным злом.

Коловрат, в крещении Евпатий, муж в самом расцвете мужской силы и красоты. Лет ему тридцать пять. Мощное тело, красивое, с резкими чертами лицо, обрамленное густой черной бородой без всяких признаков седины. Такие же черные волосы, собранные, как и у Могуты, в конский хвост на затылке. Вообще Ратьшин ближник и Коловрат внешне похожи, как братья, старший и младший. Вот только талантом в вождении войска отличались. Могуте сие не дано, Коловрату же, наоборот, Бог отвесил этого таланта сверх всякой меры. Потому и сделал его князь Юрий главным воеводой, когда тому еще и тридцати не исполнилось. Ко всему, Евпатий был родичем супруги великого князя, племянником по материнской линии, переехал в Рязань со своей теткой больше двадцати лет назад, еще подростком.

– Ну что, вроде все собрались, – отхлебнув из кружки, произнес Юрий Ингоревич. – Рассказывай, Корней.

Тиун, тучный мужчина за сорок с рыжими волосами и такой же бородой, сцепил перед собой руки, покрытые крупными веснушками, тяжело, со всхрапом вздохнул и начал.

– Торговые гости с юга, знаете, с прошлой осени не ходят. Даже степью, а уж по Волге и подавно. Боятся, а может, татарове не пускают. Наши купцы, которые на юг ушли, пропали. Живы, нет ли, бог весть. Хотя татары вроде купчишек не трогают. Может, и живы…

Корней помолчал, тоже хлебнул квасу. Шумно сглотнув, продолжил:

– Бегунцы из Булгара да степи появляются, но рассказать толком ничего не могут. Где татары, куда идут, чего хотят дальше делать? От степной сторожи тоже про них никаких известий. Так, Ратислав?

Тиун вроде бы с упреком глянул на Ратьшу. Тот пожал плечами. Потом кивнул.

– Тако было до вчерашнего дня, – еще раз отхлебнув из кружки, сказал Корней. – А вчера твои люди, – он снова глянул на главу степной стражи, но теперь с одобрением, – привезли человека, которого подобрали в Диком поле. Саксина. Этот саксин пробыл пять годов в рабстве у татар. Сбежал, прихватив коня. Недалеко от нашей южной границы конь пал. Шел пешком почти что без еды дней десять, пока наши его не подобрали. Подкормили. А потом он рассказал такое, что начальник дозора посадил его на лошадь и привез сюда.

Тиун опять замолчал, громко посапывая, отпил из кружки.

– Саксин сей был коневодом при брате главного татарского хана Батыя, – поставив кружку, продолжил рассказывать Корней. – Звать брата Шибан. Ездил саксин с ним даже на родину татар, которые именуют себя мунгалами. Вернулись сюда полтора года тому назад. Много порассказал про мунгалов и царство их. Но про то в другой раз. Главное же не в том. Провинился саксин перед своим хозяином: не уследил, напился любимый скакун Шибана студеной воды после скачки. Застудился жеребец. Ждать расправы саксин не стал. Той же ночью свел с пастбища лошадь, что получше, и ударился в бега. Но опять суть не в этом, а в том, что дней за пять до того собирались в главном татарском стане, том, что в низовьях Волги, где и он с Шибаном жил, главные татарские начальники на большой совет. Что там решили, рассказал саксину его хозяин, будучи под хмелем.

Корней снова замолчал, переводя дух. Опять отпил квасу.

– Ну, не томи, – не выдержал князь Олег. – Что решили-то?

Князь Олег, прозванный в народе за редкостную красоту Красным, нетерпелив. Приходится он сыновцом князю Юрию по его старшему брату, бывшему великому рязанскому князю Ингварю Ингоревичу, умершему четыре года назад. Юрий Ингоревич дал ему в удел второй по величине город в княжестве – Переяславль-Рязанский.

Действительно, красив Олег: высок, силен, гибок, ладен лицом, белокур волосом. Как похожи меж собой, словно братья, Коловрат с Могутой, так, говорят, похожи друг на друга Олег и Ратислав. Ну да с ними понятно, посчитали они родство еще давно. Оказалось, братья в четвертом колене. И немудрено: рязанские, пронские, муромские князья все вышли из одного корня.

А тиун тем временем, потомив еще чуток, внезапно потерял всю свою степенность и выпалил:

– Решили татарове этой осенью идти на Русь набегом. И ударят попервой по нашей Рязани. Так, во всяком случае, предлагает Батый. Кто-то из царевичей, пришедших из их главного царства, предлагает другое, но Батый имеет большое влияние, говорят, может разговаривать с самим небом, которое у них заместо главного бога. Потому, видать, будет по его.

В комнате повисло ошеломленное молчание. Нет, татарского набега ждали, к нему готовились, но… Каждый надеялся в глуби души: может, минует стороной сие зло. Ан нет, не миновало.

Молчание нарушил великий князь. Он, конечно, уже знал о том, что поведал беглый саксин, потому имел время новость эту принять и обдумать.

– Может, и врет бегунец, – хлопнув ладонью по столу, произнес он. – Юрий Владимирский не первый год сносится с татарами. И послы Батыя бывали у него не раз. Пишет князь Юрий, что не хотят татары с Русью воевать. Булгар пожгли-порезали, так это мстили за гибель своих в Бараньей битве. Потому просили и владимирцев не мешаться в их распрю. Юрий и не стал, хоть булгары не раз ему союз против татар предлагали. Половцев били, так они их своими конюхами считают и просто к покорности приводят. А потом, говорят, на угров пойдут. Король их хана Котяна со всей его ордой на своей земле укрыл, такого татары ему не простят.

– С нами-то ни о чем не договаривались, – опять подал голос князь Олег. – Вот и вдарят.

– Мы под Владимиром ходим, – возвысил голос Юрий Ингоревич. – Забыли? А вот князь владимирский помнит. И татар о том упредил. Так что напасть на нас – напасть на Владимир.