Беззвучная нота (ЛП) - Аларкон Нелия - Страница 23

Я не уверена, то ли я его не люблю за его высокомерие, то ли восхищаюсь им за его оптимизм сейчас.

Зейн криво усмехается. Раздражение мгновенно наполняет мое тело. Наши личности не могли быть более полярными противоположностями.

У меня скоро будет грыжа, а он думает, что все это шутка.

— Расслабься. Даже если нас поймают, тебя это не коснется, — говорит Зейн.

— Не будь смешным.

— Я серьезно, Грейс.

— Если полиция узнает, я во всем признаюсь.

— Я тебе не позволю.

— Ты не сможешь меня остановить. И, кроме того, это моя миссия. Моя борьба.

Улыбка наконец гаснет.

Маска сдвигается.

Его глаза прожигают меня, посылая дрожь огня по моему позвоночнику.

— Чёрт, ты больше не одна в этой битве. Теперь это наша битва.

— Это не имеет к тебе никакого отношения.

— Если это касается тебя, то это имеет прямое отношение ко мне.

— Потому что я твоя собственность? — выплевываю я, снова начиная раздражаться.

— Ага.

— Ты невероятен. — Я вскидываю руки вверх. — Я собираюсь принять душ. И не волнуйся. К тому времени, как ты закончишь со своим, твоя собственность будет готова и голая для тебя.

— Грейс. — Я моргаю от шока. Это первый раз, когда я слышу, как он обращается ко мне по настоящему имени. Голос Зейна звучит резко, словно он вытягивает каждый слог из глубокой, темной бездны. — В гробу. Ты сказала мне: «Даже если будет больно, ты хочешь жить на свету. — Шок пронзает меня в грудь.

— Ты помнишь это?

— Я помню все, что ты говоришь. Как ты думаешь, я справляюсь с учебой на уровне AP по литературе?

Он подходит ближе, касается одного из мои локонов кудрей и крутит его вокруг пальца.

Спираль цепляется за него, подпрыгивая на костяшках пальцев. Моя кожа покалывает, когда я принимаю на себя всю тяжесть его взгляда. Комната становится меньше, стены смыкаются.

Слоан ушла.

Это нехорошо.

— Твоя работа — быть светом. — Его взгляд отрывается от моих волос и ловит мои глаза, тяжелый и намеренный, как будто он смотрит прямо мне в душу. — Я позабочусь о тьме.

Мое сердце превращается в камень в моей груди.

Я вдыхаю.

Выдыхаю.

Звук гремит у меня в голове, вытесняя все мысли и растягивая время до тех пор, пока оно не начинает двигаться в замедленном темпе. И тогда я двигаюсь.

Мои ноги волочатся вперед.

Мои руки обвились вокруг его шеи.

Людям нужен свет, но они жаждут тьмы.

Я понимаю правду этого, когда прижимаюсь губами к губам Зейна. Он стоит неподвижно, глаза открыты. Мои глаза тоже открыты.

Я ненавижу себя.

Я ненавижу его еще больше.

Вот вам и стойкость. Я закрываю глаза и смотрю, как моя гордость уносится в темноту, где остатки моего достоинства погибают.

Сердцебиение колотится в ушах, звук громкий, как гонг. Слишком поздно возвращать то, что я сделала.

Я отстраняюсь, согнутый палец касается моей нижней губы. Но Зейн не дает мне уйти далеко.

Он обхватывает меня за талию рукой, сильной, как стальной прут. У меня перехватывает дыхание.

— Я действительно собирался разрешить тебе принять душ, тигренок, но передумал.

Нетерпение ощущается как рука, сжимающая мое бедро в собственническом захвате.

Как поцелуй в губы, который посылает искру между моих ног.

Как скрип матраса, поглощающего вес двух тел.

Как шипение мозолистой ладони, скользящей вверх по моему бедру. Это похоже на тяжелое дыхание, эхом отдающееся от пустых глоток.

Как шорох брюк, встречающихся с только что сброшенным халатом врача.

Как стон разочарования, когда Зейн пытается расстегнуть мою блузку.

— Дурацкие пуговицы, — шипит он мне в губы. Его голова наклоняется к рубашке, которая не дает ему приблизиться. Я поднимаю взгляд от того места, где я прижата к нему, и наблюдаю, как его черные как полночь волосы падают на глаза, полные разочарования.

— Позволь мне, — я обхватываю его пальцы своими.

— Я сделаю это, — настаивает он. — Я расстегнул твои штаны.

— На моих брюках была одна пуговица.

— Если я расстегнул одну, то смогу и шесть.

— У тебя сломано запястье.

— Я осознаю, какие части меня работают, а какие нет.

— Если я это сделаю, будет быстрее.

Его губы лукаво изгибаются.

Я бросаю на него мрачный взгляд.

— Не смей сейчас шутить.

Смех Зейна застревает у меня в губах, когда он снова целует с такой силой, что моя первая мысль: «Я не могу дышать», а вторая: «Ничего страшного, если я больше никогда не буду дышать».

Он подносит пальцы к моей груди, его повязка скользит под моим подбородком.

Я пытаюсь оттолкнуть его руку, чтобы расстегнуть пуговицы самой, но он прикусывает мою нижнюю губу, а затем облизывает ее, предлагая мне и наказание, и удовольствие.

Стон вырывается из моего горла помимо моей воли, и Зейн смотрит вниз глазами, которые обливают меня бензином. Бездонные.

Синие.

Мне хочется отвернуться, боясь утонуть в таком неспокойном море, боясь, что оно внезапно замерзнет и превратится в лед.

— Ведите себя прилично, мисс Джеймисон.

Удивление. А затем прилив желания.

Он разжигает пламя, уже полыхающее во мне, распространяясь от головы до кончиков пальцев ног.

Интересно, какая я больная, извращенная психопатка.

Какой больной, извращенной психопаткой я была все это время.

Зейн снова скользит своим ртом по моему, просовывая язык внутрь.

Я чувствую это влажное вторжение между ног.

Еще больше пуговиц расстегивается.

Его рука скользит по моей коже, пробуя на вкус. Кровь в моих жилах превращается в лаву. Тело трясется. Мышцы напряжены.

Звонит телефон.

Он игнорирует это, сосредоточившись на мне. Руки, везде одновременно. Рот прокладывает путь от моей груди к животу и ниже.

Телефон настойчив.

Он поднимает голову. Мне хочется затолкать его обратно. В место этого я сдуваюсь в подушки и смотрю в потолок, как ответственный взрослый.

— Это может быть надзиратель, — грубо объясняет Зейн, отталкивая меня.

Я не хочу ему отвечать. Каждое слово, вертящееся сейчас у меня на языке, смущает. Вместо этого тяжело дышу и прижимаю свои голые ноги друг к другу, потому что без тела Зейна, нависающего надо мной и защищающего от холода, все, что я чувствую, это прохладный ветер в месте, готовом к изнуряющей жаре.

Телефон внезапно замолкает.

Тело Зейна прогибается под матрасом, и я качусь к нему, мои глаза широко раскрыты, а рот открыт от шока. Я смотрю на телефон и вижу, что он его выключил.

— Ты не ответил?

— Ты хотела, чтобы я остановился? — Я прикусываю нижнюю губу. Его улыбка насмешлива. Он продолжает смотреть на меня так, словно я маленькая девочка, играющая в игру, в которой он уже победил. Во мне нарастает желание ударить его.

— А ты? — Все, что я могу предложить, — это мучительный стон. Он наклоняется, и я жду, что он поцелует меня, но его губы касаются моего уха.

— Мир может сгореть.

Меня захватывает пугающая честность в его тоне.

Безрассудство.

Уверенность.

Я знаю правду.

Зейн Кросс сгорит, только если мир сгорит вместе с ним.

— Ты для меня важнее, — добавляет он.

В его глазах есть что-то темное и подлинное, и у меня такое чувство, что он позволяет мне это увидеть. Что он снимает свою маску с таким же напряжением и усилием, с каким он снимал мою блузку. Пытаясь быть хоть немного ответственной, я замечаю:

— Все еще. — Он хватает меня за обе лодыжки одной ладонью и дергает к краю кровати.

Опустившись на колени, он снова раздвигает мои ноги.

— Все еще?

— Тебе следует… — Я впиваюсь пальцами в простыню, и мои вены превращаются в жидкость. Поцелуй за коленом. Потом самоуверенный вопросительный наклон головы.

— Мне следует? — Во мне разгорается неповиновение, но оно не идет ни в какое сравнение с влажным жаром его рта, который все ближе и ближе подбирается к…Раздаются сильные удары в дверь.