Рысюхин, 12 градусов хватит? (СИ) - "Котус" - Страница 6

А можно и без автомобиля. Расстояние от развилки перед Курганами до поворота на Дубовый Лог известно, часы с собой — можно рассчитать скорость и запомнить ощущения при каждом её значении. Сколько там скорость отрыва, шестьдесят километров в час? Это километр в минуту, очень легко считать.

До обеда успел трижды съездить туда и обратно, немало удивив встречный гужевой обоз. Побочный эффект — винт поднимает просто чудовищное количество пыли! Так что после каждого заезда приходится ждать минут десять и больше, пока её сдует ветром. Зато и мусор с дороги весь унесло, вместе с пылью. Можно сказать, дорога получилась с твёрдым покрытием, потому как всё «мягкое» оседает по кустам. А с тем обозом — неловко получилось, да, хоть ветер и не на них был, но всё равно хорошо так накрыло. Зато разогнался, если верить подсчётам, почти до восьмидесяти километров в час! Смесь ужаса и восторга неописуемая! Но дальше кататься надо там, где пыли нет или меньше, то есть — делать полосу, покрытую дёрном. То есть, сперва выровнять полосу, чтоб хотя бы камней, ям и кочек не было, потом вырастить там плотную траву и постоянно её косить. Хлопотно, однако! Ну, или залить дорожным камнем, это дорого, но зато надолго, на годы. Надо считать, во сколько обойдётся полоса длиной метров двести, с двойным запасом, и шириной метров десять.

Когда я, пропылённый насквозь, явился домой привести себя в порядок перед обедом, встретил обеих жён.

— Так, судя по виду нашего супруга вопрос «кто там такую пыль поднял» можно считать отвеченным.

— Вы что, отсюда пыль видели⁈ С такого расстояния⁈

— Какое ещё «такое» расстояние? Дорога от тракта прямо к дому идёт!

— А, вы про эту пыль… Я просто ещё по тракту пару-тройку раз проехал.

— Ясно всё с тобой, дорвался до новых игрушек. Иди уже, мойся, горе ты моё. Хотя, стой! На чём это ты так катался?

— Это пока ещё только кабина от будущего аппарата, которая давно уже в гараже лежала. Вот, поставил на неё мотор, после обеда доделывать буду.

— Какая «кабина стояла», не помню я там ничего такого. Или ты про Туфельку?

Осталось только вздохнуть:

­– Это не «туфелька» никакая, а полуоткрытая кабина мотодельтаплана.

— Мото чего⁈

— Завтра увидите! После обеда доделаю, завтра покажу!

Но планы планами, а жизнь идёт, как сама хочет. Во-первых, к обеду приехал барон Шипунов, а во-вторых, к концу обеда пошёл дождь, который очень быстро перешёл в ливень, да ещё и с грозой. Так что планы поставить крыло и покататься уже с ним, а если всё пойдёт как надо — попробовать подлёты на небольшую высоту пришлось отложить до улучшения погоды. Зато тема для приличного застольного разговора за окном была в наличии, барон даже всерьёз озаботился тем, как будет домой добираться. Предложил соседу два варианта: ехать на моём фургоне, оставив коляску с кучером у нас до улучшения погоды или заночевать здесь самому, предупредив домашних по телефону. Тот сказал, что подумает, мол, не хотел бы нас стеснять и тому подобную обязательную программу. За десертом Андрей Андреевич перешёл к причине своего приезда:

— Вы как хотите, но рождение наследника отпраздновать придётся!

При этом серьёзность взгляда контрастировала с игривостью тона. Кажется, он таким образом пытается предостеречь меня от серьёзной социальной ошибки. Я и сам об этом думал, но думал, что время ещё терпит — похоже, ошибался. И Маша поддержала его, укрепляя меня в возникшем подозрении:

— Вот-вот, свой день рождения зажал, так хоть сына нашего давай отметим, как следует!

— Что значит, «зажал»⁈ Мы же отметили!

— Ага, отметили! — Подключилась и Ульяна. — В поезде, сухим пайком! Если бы не прошло уже больше месяца и это не выглядело смешным — заставили бы отметить по-настоящему!

— Всё-всё, убедили! Только вот бальный зал у нас всё ещё на стадии фундамента. В корчме, пусть и новенькой, праздновать не вариант. Придётся опять в Смолевичах «Дунай» снимать.

— А что «Дунай»? Далеко не худший вариант! — Поддержал идею и Шипунов.

— Значит, завтра же поеду договариваться!

После обеда мы с Шипуновым перешли в кабинет. К ливню как раз добавилась гроза, точнее, редкие погромыхивания превратились в регулярные раскаты грома, так что сосед вообще никуда не торопился. Андрей Андреевич полюбовался на новый кабинетный подарок, спросив разрешения, открыл и прочитал автограф Императора, уважительно поцокав языком и покачав головой. Я, воспользовавшись тем, что мы наедине, поблагодарил его за то, что напомнил о необходимости соответствовать ожиданиям общества, на что получил ответ, мол, это пустое — но по лицу соседа было видно, ему приятно и что я понял, и что поблагодарил.

Закончив с реверансами, обложились картами и бумагами и полтора часа обсуждали варианты обустройства участка вокруг трактира, расположенного напротив имения Шипуновых. Больше всего ему понравился тот вариант, который включал в себя расчистку и облагораживание болотины с превращением её в пруд с мостками и беседкой. Особенно при условии, что эта часть будет гармонировать с прудом и беседкой через дорогу, на территории поместья. Я же упирал на то, что это получается самый дорогой вариант, сосед парировал доводом об увеличении площади переходящего мне участка. В общем, оба отвели душу и в планировании, и в том, чтобы поторговаться.

Тем временем непогода не собиралась утихать, так что Андрей Андреевич достал из кармана мобилет, мода на которые распространилась среди титулованных дворян района с моей лёгкой руки, и предупредил домашних, что будет ночевать у меня. После чего заказали кофе, сырную и мясную нарезку, а из шкафа в кабинете достали несколько бутылочек всякого разного к закускам и хорошо посидели до самого ужина, не торопясь обсудив много самых разных тем, от сортов выпивки до путей развития техники. Не мешало даже то, что сосед относился к старшему по отношению ко мне поколению. Возможно, сказался опыт посиделок с тестем, или то влияние потустороннего деда, который сильно поднимал мой психологический возраст. Причём именно посидели и поговорили, выпивка играла даже не второстепенную роль: за полдня на двоих у нас ушло не больше ста пятидесяти граммов крепкого.

[1] «Боцман и попугай», Режиссёр Михаил Каменецкий, «Союзмультфильм», 1982 год.

Глава 4

Утром солнышко сияло так, будто никакой грозы накануне и близко не было. Только лужи вокруг, да какие-то растрёпанные деревья подтверждали, что вчерашнее буйство стихии нам не привиделось, да ещё лежащие на земле в саду зелёные листья, оборванные ветром. Шипунов после завтрака откланялся и уехал к себе, я же, после обязательного визита к Ромке, пошёл доделывать мотодельтаплан. С помощью пары бойцов закрепил крыло на шарнире, а уже на улице раскрыл его, словно веер, и зафиксировал в таком положении. Проехался немного по дороге, приноравливаясь к изменившемуся управлению, всё же парус над головой здорово добавил инерционности. Ну что ж, надо пробовать оторваться от земли. Но не с дороги, которая просматривается из окон дома — мало ли что, чтобы Маша не нервничала.

Поэтому, проехав мимо холма, превращённого в песчаный карьер, стал искать поворот на луг, помнил же, что где-то здесь он был, ещё с тех пор, как поле обрабатывалось. Нашёл, и даже луг за ним был относительно ровный, причём недавно выкошенный — вон, сено сохнет, особенно вчера хорошо подсохло, хе! Прокатился несколько раз по лугу, снова поднимая пыль, только водяную, и осматривая луг на предмет возможных ловушек в виде ям или кочек. Ну, как говорит дед, «когда ни помирать — всё равно день терять». Так что выбрал такое положение, чтобы встать носом к ветру, а передо мною было метров двести-триста относительно ровного луга, и, удерживая аппарат тормозами, двинул вперёд рукоять управления оборотами винта.

Когда винт разогнался, я отпустил тормоз и двинулся вперёд, быстро набирая скорость, вспоминая, как дед описывал управление этим аппаратом.

«В мотодельтаплане управление инверсное по сравнению с нормальным самолётом. Чтобы повернуть налево, орган управления, то есть — трапецию, нужно сместить вправо. Так что во много раз проще научить кого-то заново, чем переучить готового пилота. Для удобства понимания лучше представить себе, что ты сдвигаешь не нос аппарата, а мир вокруг. Вот берёшь картину мира и сдвигаешь её вправо — сам при этом, разумеется, поворачиваешь влево. Трапецию на себя — приближаешь землю к себе, то есть — снижаешься, и наоборот».