Несокрушимо (ЛП) - Харлоу Мелани - Страница 48

— Конечно, нет. Ты всегда можешь мне позвонить.

Два дня спустя она позвонила снова, радостно рассказывая, как Кимми взбесилась, узнав, что серебро пропало.

— Это было так смешно, — говорила она, хихикая. — Бретт извинялся перед ней за то, что вчера не забрал его, а она на него орала, что сто раз говорила, как сильно его хочет, а он никогда её не слушает. А я в другой комнате умирала от смеха.

Я засмеялся.

— А дети прилетают завтра?

— Да. Мы должны всё закончить к понедельнику, они улетают утром, сделка закрывается во вторник, а я вылетаю первым рейсом в среду. Не могу дождаться, чтобы вернуться домой.

— Ты звучишь очень хорошо, Сильвия.

— Я действительно чувствую себя хорошо. Я немного беспокоюсь, как дети отреагируют на прощание с домом — это ведь единственный дом, который они знали, и, думаю, концепция продажи до сих пор была для них довольно абстрактной.

— Да, это может быть тяжело. Помню, как удивился, когда мои родители продали свою ферму. Было так эмоционально покидать её в последний раз, хотя мне уже было за двадцать. Но я вырос там, и это было словно оставить часть своего детства позади.

— Расскажи больше о своём детстве, — попросила она. — Мне кажется, мы всегда говорим только о моём.

Мы провели несколько часов той ночью, рассказывая друг другу истории о нашем детстве — любимые воспоминания, переломы костей, лучшие друзья, школьные драмы, награды, спорт, выпускные балы.

— Постой, сколько парней пригласили тебя на выпускной? — спросил я, потрясённый. — Ты сказала, четыре?

Она засмеялась.

— Да.

— Как ты выбрала?

— Честно? Я вытянула имя из шляпы. — Она хихикнула. — Я позволила Фрэнни выбрать.

— И было весело? Она выбрала правильного?

— Да. Он был настоящим джентльменом. А ты?

— Эм, я был далеко не джентльменом.

— Что? Не верю. Кто была твоей парой?

— Моя девушка на тот момент. Мы встречались где-то год.

— Как её звали?

— Мишель.

— Она была твоей первой… ну, ты понимаешь.

Я представил, как она бьёт кулаком по ладони, и рассмеялся.

— Чёрта с два. Мишель была хорошей девочкой из Библейского пояса и не позволяла мне ничего под одеждой. Но, честно говоря, в ночь выпускного она, наконец, засунула руку мне в штаны. Она была первой девушкой, которая это сделала.

Она хихикнула.

— И как? Это было так, как ты мечтал?

— Да и нет. Во-первых, я почти сразу кончил, прямо ей на руку и на мои прокатные брюки из смокинга. После этого она разрыдалась. А во-вторых, она почувствовала себя настолько виноватой, что рассказала об этом своей маме. А её мама рассказала моей, которая, в свою очередь, рассказала отцу. И он пришёл, чтобы поговорить со мной о том, как важно уважать девушек.

К этому моменту Сильвия уже заходилась в смехе.

— О нет!

— Это было ужасно. А мои братья стояли за дверью комнаты и ржали как ненормальные.

— Верю. И что потом случилось с Мишель?

— Думаю, мы расстались вскоре после этого. Ей было тяжело смотреть мне в глаза после того, как я «залил» её пальцы. Честно говоря, думаю, она была шокирована всей этой ситуацией. Не уверен, что она вообще знала, что так может произойти.

— Бедная Мишель. Травмирована на всю жизнь.

— Такое возможно.

Она вздохнула.

— Мне, наверное, стоит тебя отпустить. — Пауза. — Но я не хочу.

Я не знал, что сказать.

— Ты уже в кровати? — её голос стал мягче, почти соблазнительным.

— Да. А ты?

— Да.

Я замер, затаив дыхание.

— Если я засуну руку в твои штаны, ты сразу же кончишь мне на пальцы? — спросила она. Это могло бы прозвучать сексуально, если бы она не разразилась смехом сразу после.

Я простонал.

— Это уже слишком.

— Прости, — сказала она, подавляя смешки. — Я не смогла удержаться.

— Я научился контролировать себя — немного, — с обидой ответил я. — Спасибо большое.

— Я знаю. — Её смех полностью прекратился. — И я думаю об этом всё время.

У меня пересохло в горле.

— Я тоже.

— А теперь мне правда пора заканчивать, иначе я начну говорить то, чего не должна.

— И мне тоже. — С расстоянием в полстраны между нами казалось безопасным признаться. — Боже, Сильвия. Это никак не становится легче. Я всё жду и жду, что станет проще, но… я всё равно хочу тебя. Может, даже сильнее, чем раньше.

— Я знаю. Я тоже хочу тебя.

Но то, чего мы хотели, не имело значения, и говорить об этом вслух не помогало.

— Может, мне не стоит работать в винодельне, — сказала она. — Может, это только усложняет всё для нас.

— Нет — нет, не держись подальше. — Тогда я никогда не увижу её. Эта мысль была для меня невыносимой. — Прости, что я вообще это сказал.

— Ладно.

Я услышал всхлип. Она плакала? Моя грудь сжалась при мысли о том, что я её расстроил. Что со мной не так?

— Спокойной ночи, Генри, — её голос дрожал.

— Спокойной ночи.

Я сбросил звонок и отбросил телефон в сторону, раздражённый тем, как вселенная издевается надо мной.

От мысли, что я буду ложиться спать один каждую ночь до конца своей жизни и желать, чтобы она была рядом.

От интуитивного чувства, глубоко в костях, что я влюбился в Сильвию, даже не пытаясь.

И я ничего не мог с этим поделать.

22

Сильвия

В четверг утром, как только я отвезла детей в школу, я натянула всю свою самую тёплую зимнюю одежду и помчалась в винодельню. День был солнечным, но жутко холодным: воздух обжигал нос изнутри и хлестал лёгкие при вдохе. Но моё тело согревалось предвкушением, пока я считала последние минуты до встречи с Генри.

Его грузовик стоял на парковке, и моё сердце застучало сильнее при виде его. Я так скучала по нему, пока была в отъезде. Я мучилась с решением, стоит ли звонить ему, — часть меня знала, что лучше оставить его в покое, — но в конце концов я так хотела услышать его голос, что не выдержала и набрала номер. У него был удивительный дар успокаивать даже самый сильный хаос в моей голове, помогать мне видеть вещи в правильной перспективе, напоминать, что на самом деле важно. Генри умел меня рассмешить даже в самые трудные моменты. С ним я чувствовала себя понятой. Принятой такой, какая я есть, со всеми моими недостатками. Я бы не справилась с последними шестью неделями без его дружбы.

Когда я впервые пошла к нему в виноградник после Нового года, я была поражена, узнав, что он всё ещё готов меня обучать. Я думала, что, как только скажу ему, что между нами не может быть ничего романтического, он рассердится. Обидится. Разозлится.

Но он не стал. Он был добрым и понимающим. Безусловно, разочарованным, но не заставил меня чувствовать себя виноватой за то, что я не могу изменить. Он утешил меня. Обнял меня и заверил, что я не ужасный человек — я человек, я поступаю правильно, и я прощена.

Тем не менее, я пообещала себе не злоупотреблять его добротой. Я не собиралась быть для него обузой. Не собиралась приходить туда каждый день, ожидая, что он уделит мне внимание.

Но, конечно, всё произошло именно так.

Неважно, сколько времени я могла провести с ним — мало или много, он делал это время драгоценным. Он был терпеливым, смешным и добрым. Он отвечал на все мои глупые вопросы, никогда не раздражался, даже если я просила его повторить. Мы часто смеялись. Рассказывали друг другу истории. Делились своими маленькими слабостями — его слабостями были соревнования по чирлидингу на спортивных каналах, пончики с хрустящей глазурью и магазин поддержанной мебели. Я всегда смеялась, представляя, как он тайком просматривает сайт мебели и с трудом удерживается от покупки стола из восстановленного дуба или итальянского кожаного кресла.

Он тоже смеялся над моим списком.

— Прости, — сказал он, — но я вынужден дисквалифицировать твой пункт про еду. Салат не может быть маленькой слабостью.

— А ты пробовал греческий салат в Национальном парке Кони-Айленд? — возразила я. — Он утопает в фета! А свёкла консервированная!