Молчание Шахерезады - Суман Дефне - Страница 92

– До чего же этот город прекрасен! Есть в его воздухе, в его ветре что-то такое, отчего любая печаль вмиг улетучивается и человек вспоминает о том, в каком чудесном мире он живет. Знаешь, что я думаю? Что бы ни случилось, дух этого города не убить. Сожгите его дотла, сровняйте с землей, выгоните всех его жителей и поселите на их место новых – а дух-то, этот дух свободы и радости, все равно останется прежним. Не так ли? Что ты думаешь?

На последних словах к глазам моим подступили слезы.

– Тетушка, дорогая, ты лучше прочитай мне все, что написано в твоей тетради, с самого начала. А куски на греческом и французском расскажи по-турецки. Голосу твоему надо разработаться.

Так вот, значит, оно как: нужно только появиться тому, кто пожелает услышать, голос сам и вернется!

Я открыла первую страницу и наклонилась поближе к Ипек. Ее глаза, унаследованные от Сюмбюль, с нетерпением смотрели на меня, словно передавая мне свою поддержку. Я надела очки, висевшие на шее на цепочке, откашлялась и поставила палец на первое слово первой строчки.

Но вдруг все вокруг охватили суета и движение. Ветер, до этого момента неизвестно где прятавшийся, точно верный пес, только и ждавший свиста хозяина, заслышав мой голос, вдруг вылетел из своего укрытия и пронесся над нашим столиком. Словно великан, не знающий собственной силы, он зашелестел страницами моей тетради, взметнул короткие юбчонки на проходящих мимо девушках, открывая их прелестные ножки, на которые тут же уставились поверх своих чайных стаканов мужчины, сидящие в соседнем кафе; официанты бросились ловить огромные зонты, чтобы они не улетели в море.

Ипек, придерживая рукой свою широкополую соломенную шляпу, встревоженно посмотрела на тетрадь: как же так, ветер-шалун взял и выдрал большую часть пожелтевших, потрепанных страниц!

Я махнула рукой, как бы говоря: «Ну и бог с ними». Сняла очки, оставив их свободно висеть на цепочке. Глубоко втянула пропахший йодом и водорослями воздух. Закрыла глаза. Голос, мой прежний, мой родной голос, низкий и звучный, доставшийся мне от Эдит, помимо моей воли вырвался из груди и коснулся прекрасного личика Ипек.

Рождение мое пришлось на прекрасный, окрашенный мягким оранжевым светом вечер, тот самый, когда шпион Авинаш Пиллаи прибыл в Измир.

Шел тысяча девятьсот пятый год по календарю европейцев.

Месяц сентябрь.

Ветер-озорник, все еще крутившийся рядом, подхватил следом за вырванными листами и мой голос – и понес его на запад и на восток, в самые далекие уголки земли, всем тем, кто жаждал услышать эту историю, а я, на берегу родных вод утерянного города, восстала, словно птица феникс, из пепла, оставшегося от той немой Шахерезады, и родилась заново.