Железный канцлер (СИ) - Старый Денис - Страница 41

Придерживая восьмимесячный живот, Анетт повернулась набок. Ребёнок вёл себя тихо, наверно отсыпался. Погладив живот, женщина улыбнулась, подумав, как же ей всё-таки повезло в жизни. Могла ли ещё десяток с небольшим лет назад дочь ювелира из Нанта, да и ювелира, честно говоря, не из самых первых, думать о том, чтобы стать женой генерала, губернатора богатейшей из колоний Франции, Генерального Администратора всех французских владений в Карибском море и окрестностях, главнокомандующего вооружённых сил Франции в Западном Полушарии? Жаль, отец этого не увидел…

«- Ах, ПапА, ПапА! Ну, почему вы не смогли жить без вашего выдуманного мира и смириться с тем, что я уже не маленькая девочка и живу так, как мне хочется?» — от этой мысли Анетт взгрустнулось.

Мадам Моро снова погладила живот и подумала, что ПапА, возможно, порадовался бы двойне, зная, что скоро у него родится внук… или внучка. От этого грустные мысли прошли. Как говорят испанцы: «мёртвых в землю, а живых за стол». Анетт снова задумалась о ребёнке. Или детях? Во всяком случае, её самая доверенная служанка, можно даже сказать наперсница, квартеронка Лукреция Борхес, была уверена, что в животе у Анетт двое.

Предположение Лукреции поддержал доктор Келлерман, эльзасец, добровольно сопровождавший экспедицию Моро в Новый Свет «с научными целями», как он заявлял. Доктор использовал новомодный инструмент — Стетоскоп, недавно изобретённый в России, представлявший собой трубку с наушниками на каучуковом шланге, с помощью которой можно было слушать, что у человека происходит внутри. Вот что-то там и выслушал.

Да, точно двойня будет. Детки-то вовсю ворочаются.

Лукреция стала играть заметную роль в жизни Анетт. Именно по совету… служанки… подруги… Анетт и Жан-Виктор, не довольствуясь записью о браке в парижской мэрии, вскоре после прибытия на остров обвенчались, причём, у «настоящего», то есть не присягнувшего, священника — испанца, разумеется [от них даже в якобинские времена никто не решался требовать присягать Конституции, в нарушение папского запрета]. Конечно, перед этим пришлось у того священника исповедоваться и каяться в грехах. Каких? А какие грехи могут быть у молодой красивой женщины? Мужчины, конечно. И было этих грехов много, начиная с четырнадцати лет в родном Нанте. Потом в России, потом уже по заданию (о котором она, правда, умолчала — это ведь не грех) в Вене и Италии.

До тех пор, пока судьба и воля Покровителя не столкнули её с Жаном-Виктором. И здесь уж всё зависело от самой Анетт, и она своего не упустила, быстро оказавшись в постели знаменитого генерала и влюбив его в себя без памяти, так, что Моро забыл свой страстный роман с голландской авантюристкой Идой Сент-Эльм.

Главными гостями и друзьями четы Моро стали Лукреция и доктор… Вообще, эти двое неплохо спелись, и доктор уже с полгода регулярно навещал спальню Лукреции, а также дарил подарки её детям, что той, конечно, как и любой матери, нравилось. Жан-Виктор, правда, в предсказания Лукреции и новомодную трубку доктора не очень верил, будучи страшно далёк и от беременности и родов, и от медицины, но будущему наследнику или наследнице был очень рад, а с Анетт буквально сдувал пылинки, исполняя все прихоти жены.

Главную роль в назначении Моро за океан сыграло желание Первого Консула Бонапарта убрать из Парижа и вообще из Франции второго после него самого полководца Республики и убеждённого республиканца, чтобы тот не мешал постепенно выстраивать новый трон. Последний год уже почти в открытую шли разговоры о том, что Первый Консул скоро пойдёт на повышение и станет Императором Республики… А теперь Моро получил тому подтверждение. Дата коронации назначена.

Конечно, Бонапарт отправил генерала Моро за океан не без задней мысли, явно в расчёте на то, что трудная миссия по покорению и возвращению на гаитянские плантации негров, освободившихся в бурные революционные годы и притязавших на власть над всем островом, окажется невыполнимой и окончательно погубит карьеру генерала, уже проигравшего в Италии Суворову.

Но, то Суворов, слава которого гремит на всю Европу, ему и проиграть не зазорно, а здесь какие-то негры!

Впрочем, Анетт хорошо осознавала вероятные угрозы для своего мужчины и была готова им противодействовать. Анетт использовала советы своего покровителя Сперанского, удивительного человека, за считанные годы поднявшегося от обычного учителя до генерала и одного из первых богачей не только России, но и Европы, а после провала недавней попытки переворота в Петербурге (Анетт не сомневалась, что Сперанский приложил руку к этому провалу), ставшего Канцлером Российской Империи и вторым человеком после императора Павла, о чем гласила доставленная из метрополии пресса. О таком русском уникуме, таком необычайно быстром взлете Сперанского, говорили даже в колониях.

Прежде всего, она использовала подарок Сперанского, переданный ей в Италии через её бывшего любовника и связного Северина, — карту Луизианы с отмеченными на ней месторождениями золота, серебра, платины, алмазов, цветных и прочих металлов. Для всех, включая мужа, карта была найдена в некоем польском монастыре, куда передали на хранение иезуитский архив после официального упразднения Общества Иисуса.

Анетт сначала показала эту карту Жану-Виктору по дороге в Париж. Затем с этой картой они пришли к Первому Консулу. Изучив карту, Бонапарт сразу загорелся идеей вернуть Луизиану, отданную Испании после Семилетней войны. Моро, с подачи жены (действовавшей по плану Сперанского) предложил использовать обмен землями для возврата Луизианы.

Сам же Моро за своё согласие с заокеанским назначением, по совету жены, вытребовал у Бонапарта должность Генерального Администратора всех французских колоний в Америке. Благодаря этому, уже прибыв в Америку, Моро смог заменить губернатора Гваделупы генерала Ришпанса. Вместо него на Гваделупу Моро послал генерала Бернадота, ещё одного опального республиканца, которого Первый Консул по просьбе Жана-Виктора, тоже с удовольствием сплавил за океан. Бернадоту не помогло даже то, что его жена была родной сестрой жены Жозефа Бонапарта, брата правителя Франции.

Но для экспедиции Моро умный и дипломатичный Бернадот оказался находкой, как и предсказывал Анетт в своих письмах Сперанский. Гваделупой он управлял просто отлично, обеспечив там образцовый порядок и заручившись полной поддержкой населения.

— Устал, сил моих нет больше, — с такими словами Генеральный Администратор Моро вошел в спальню.

— Нет… — Анетт попыталась быстро встать с кровати, не получилось, потуг хватило только на то, чтобы повернуться. — Не так ты должен входить в нашу обитель любви.

Усталая улыбка стала ответом на шутливые претензии жены.

— Поляки? — догадалась Анетт о причине усталости.

— Почему с ними так тяжело? — посетовал Моро.

— Ты сам притащил Домбровского. Вот и терпи. Но… — лицо женщины стало строгим. — Узнаю, что этой ночью ты пил вино с офицерами, может и шлялся по портовым шлюхам… Я говорила, что найду тебе временную любовницу сама, пока я не могу…

— Кое-что ты можешь так, как никто иной, — усмехнулся Моро.

— Ложись спать! — сказала Анетта, любуясь своим мужем.

На самом деле, это она и посоветовала такое вот изуверство, как именно еще проверить боеспособность войск, подчиненных Моро. Мол, пейте с офицерами полночи, а на рассвете объяви тревогу. Получилось, как в той русской поговорке, «на зло бабушке отморожу уши». Сам придумал учения, сам же на них чуть и не умер от усталости и пыток над организмом.

Бывший Польский Легион генерала Домбровского, почти в пять тысяч штыков, Моро вывел из Италии, несмотря на требование Австрии выдать её подданных, перебежавших из австрийских войск. За это поляки были крайне благодарны Моро и готовы идти за ним куда угодно. Тем более, что во Франции в это время они никому не были нужны. К экспедиции, благодаря их агитации, присоединилось ещё больше двадцати тысяч поляков, бежавших во Францию после окончательного раздела Польши и перебивавшихся с хлеба на воду, как говорят в России, без каких-то особых перспектив. Брал с собой Моро и разного рода республиканцев из Италии.