Дракон и роза - Джеллис Роберта - Страница 58

Раздался смущенный смех. Конечно, теперь они больше беспокоились, чем раньше, когда им нечего было терять, кроме своих жизней, но Генрих, которому было что терять, совсем не казался обеспокоенным. Он продолжал спокойно распределять задания, пока не остались свободными только его дядя и Нед Пойнингс.

– И ради Бога, – в конце произнес Генрих, – помните, что не дело заниматься какими-либо расчетами. У нас за спиной вся верная мне страна. Держите выше головы. Нед, пойди немного отдохни. У тебя впереди долгая поездка. Дядя, останься со мной. За дело, господа.

После того как остальные ушли, Джаспер обнял своего племянника за плечи.

– Гарри, так ли ты спокоен, как кажешься? Ты укладываешься спать, но по твоим глазам я вижу, что ты не спишь и плохо ешь.

– Это восстание нисколько не беспокоит меня. У них нет настоящего лидера, у них нет даже соломенного чучела, чтобы воздвигнуть его в качестве короля. Думаю, что я также знаю, кто стоит за всем этим, но я не уверен, что знаю, как мне действовать. – Он покачал головой, когда Джаспер был готов задать ему вопрос. – Нет, у меня такой сумбур в голове, что лучше я не буду говорить об этом. А сейчас, дядя, нам необходимо разделить наши силы. Как только прибудет немного людей, ты возьмешь их и пойдешь на Ловелла. Оксфорд и я останемся здесь, готовые прийти к вам на помощь или защищать Вустер.

– Ты знаешь, что я никогда не оспариваю твои приказы, Гарри, но… Я бы лучше остался с тобой, дитя мое. – Джаспер отошел и уставился в окно. – Однажды я пришел слишком поздно.

Генрих подошел к дяде и обнял его с любовью.

– В этот раз нам нечего бояться. Мои силы будут больше, но я думаю, что мы даже не вступим в бой. Ты готов ринуться в любую опасность. Я, откровенно говоря, не хочу сражаться, если этого можно избежать. Поэтому, как только выступишь, объявишь о полном прощении любого, кто сложит оружие и мирно вернется к себе домой. Это та причина, по которой ты должен отправиться один. Вся страна знает о той любви, что связывает нас. Они поверят, что я выполню то, что ты обещаешь, но они могут не поверить, если это пообещает кто-нибудь другой.

– Хорошо, Гарри, ты прав. У тебя более мудрая голова и тверже сердце, чем у меня. – Его лицо вспыхнуло. – Глупые, упрямые дураки! Они не понимают, какое сокровище им дал Господь.

– Да уж, – рассмеялся Генрих, – какое я сокровище. – Затем он успокоился. – Но ты говоришь правильно. Это глупцы, не имеющие злых намерений. Будь мягок. Неблагоразумно избивать до смерти глупого ребенка.

Когда Джаспер ушел, Генрих отправился в спальню и попросил оставить его одного. Он лег и попытался уснуть, отложив все неизбежные дела. Но, в конце концов, разволновался от самой неприятной задачи, с которой когда-либо сталкивался. Ему необходимо было отдать распоряжение Неду Пойнингсу, которому предстояло скакать две ночи. Он сел и написал краткий и точный приказ. Чтобы не было сомнения, написал его своей собственной рукой, подписал и скрепил своей личной печатью. Вызвали Неда Пойнингса, который один прошел в спальню, где нашел своего хозяина в непривычном состоянии отчаяния. Он был очень удивлен, потому что не считал ситуацию серьезной, хотя и был убежден, хорошо зная Генриха, что частично самоуверенность короля была притворной.

– Ваше Величество?

Генрих поднял голову.

– Ты должен ехать в Лондон, Нед.

– Вы получили более плохие новости?

– Нет. Ты доставишь приказ заключить… заключить мою жену в Тауэр.

– Что?!

Не обращая внимания на его глухое восклицание, Генрих продолжил:

– Это должно быть сделано как… как можно более мягко. Постарайтесь убедить ее, что это делается в целях ее безопасности в это смутное время, но ее дамы должны быть отлучены от нее. Моя мать, которой я также написал письмо, порекомендует тебе новых дам, которые смогут прислуживать Ее Величеству.

Генрих поднес сжатый кулак ко рту и начал грызть указательный палец. Почему-то он сказал не те слова, которые намеревался произнести. Если Нед выполнит эти приказы, то Элизабет едва ли получит хороший урок.

– Извините, сир, но… Ведь Ее Величество не могла принимать участия в этом деле. Вы следили за ней. И нет ничего, никакой причины…

– Она знала, – вяло произнес Генрих. Пойнингс открыл было рот, чтобы снова протестовать, но король оборвал его. – Не спорь со мной. Я не намерен причинить Ее Величеству вред, но и не намерен также допустить, чтобы она причинила вред мне. Вот приказ, вот письмо к моей матери.

– Храни Господь Ваше Величество, – сказал Пойнингс, но ему не нравилось ни то, как выглядит лицо его хозяина, ни его голос.

– Да поможет тебе Бог, Нед.

На следующий день Генрих переехал в Ланкастер без объяснения своим людям причины, но сам он понимал, что это был суеверный страх. Именно в Ноттингеме Глостер ожидал известия о его наступлении. Скоро прибыли новобранцы из Линкольна, а затем, к большому удовлетворению короля, хорошо вооруженный отряд из Нортумберленда. Генрих оставил его при себе, но добавил немного своих людей в армию из Линкольна, что позволило Джасперу сразу же выступить с отрядом почти из трех тысяч воинов. Сведения о передвижениях мятежников продолжали поступать, и как только оказалось, что Ловелл гораздо более опасен, чем Стаффорды, Генрих снова передвинулся севернее к Понтфрактскому замку. Он прибыл туда двадцатого апреля, установив свой опорный пункт в этом надежно защищенном месте, чтобы двинуться на Йорк при появлении любых признаков того, что мятежный город планирует атаковать его дядю с тыла. Здесь он выжидал, в то время как у его свиты постоянно повышался боевой дух по мере того, как приезжали местные магнаты, чтобы заявить о преданности и готовности сражаться за своего короля. Генрих сохранял такую же твердую уверенность, его характер не изменился, и он готов был радоваться так же, как и в первые дни своего путешествия по стране. И если у него были темные круги под глазами, то это только потому, что он был слишком занят приготовлениями к наступлению и обороне, которые добавились к его повседневным делам. Вся свита знала, что каждую ночь король работает допоздна, поэтому, когда прибыл Пойнингс, заляпанный грязью и понурый, то он был сразу же доставлен к королю. Генрих взглянул на него, а затем отвел взгляд в сторону, как бы желая не замечать очевидного. Тем не менее он подавил этот ребяческий порыв, положил перо и жестом приказал придворным очистить комнату.

– Ну? – произнес он таким суровым голосом, какого Пойнингс никогда от него не слышал.

– Я… Ваше Величество, я…

Генрих вскочил на ноги, его лицо исказилось.

– Ее Величество в безопасности?

– Да, в безопасности, но не там, где вы приказали.

Пойнингс побледнел и впервые действительно испугался Генриха. Он никогда ранее не видел короля таким взбешенным. Он знал, что в его присутствии Генрих более свободно выражал свои чувства, но он никогда не видел его в таком состоянии, как сейчас.

– Где? – закричал Тюдор. – Где?

– Там, где вы оставили ее, в Вестминстерском дворце. – Его безудержный гнев мгновенно утих, и Пойнингс собрал все свое мужество в кулак. – Я умоляю вас, Ваше Величество, выслушать меня, а потом делайте со мной все, что хотите.

– Говори.

– Когда я прибыл в Лондон, Ваше Величество, у меня упало сердце. Я никогда ранее не чувствовал себя трусом. Прикажите мне встретиться лицом к лицу с вооруженными людьми, и я докажу свое мужество, даже если умру, но я не знал, что я должен был делать, если бы Ее Величество расплакалась или отказалась. Я не смог бы заставить ее идти силой, и я знал об этом.

Генрих отвернулся. Он не был уверен в том, что у него самого хватило бы сил сделать это.

– Мне показалось, что женщины лучше ладят с женщинами, поэтому я поехал сначала к вашей матери. Ваше Величество, она была… – Пойнингс заколебался. Спина короля не выражала ничего, он был тверд, как камень. – Она была очень расстроена моим известием. Она… Она прямо запретила мне выполнять ваш приказ. Она сказала, что не верит в это, и потребовала показать ей приказ. Сир, я не смог… Мог ли я притронуться к вашей матери? Она вскрыла пакет и уничтожила приказ.