Гарнизон Бездна (СИ) - Щегулин Антон - Страница 43

Когда обезбол подействовал начинаю резать, делаю всё аккуратно, чувствую, как уровень концентрации и сосредоточенности вырос. Подключённый заранее нейрошторм очень помогает. Герда одобрительно кивает, когда я делаю ровный надрез, из глаз текут слёзы, она стонет и пытается не напрягать живот, чтобы мне было легче работать. Но мы оба знаем не понаслышке, как это тяжело.

— Будь проклят этот корабль и медицина двадцать первого века, будь проклят этот корабль и медицина двадцать первого века…

Она это повторяла, как мантру, видимо помогало. Будь здесь нормальный, современный медблок с «П.У.Лом», ей в живот бы вонзилось три «змейки», которые быстренько бы вычислили очаг заболевания и всё сделали безболезненно, под общим наркозом, с заживлением: внутренним и внешним. Сразу после операции Герда бы могла бежать марафон.

Но не здесь и не в текущих условиях. В какой-то момент я даже проклял бывшего капитана Кобальта, что он настолько наплевательски относился к судну, модернизируя лишь топливную часть, а не всё остальное. Хороший медотсек здесь бы не помешал. Вероятно, когда я прибуду на Бездну, всю свою долю потрачу на топливо, боевой отсек и на дополнительный медицинский отсек. А этот сделаю складом. Потому что на корабле даже нормального склада нет…

Поймал себя на мысли, что уже не вижу своего существования без Внезапного. Как будто я стал с ним единым целым.

Герда мычит сквозь зубы от боли, я ищу злополучный источник проблемы. Она иногда смотрит в зеркало, которое я держу, чтобы понять, что происходит. Но в остальное время сопротивляется, кажется, чудовищной боли. Пот с неё льётся ручьём, в какие-то моменты бедняга дышит тяжело и ритмично. Могу её понять.

— ВОТ! — из последних сил восклицает она. — Вот! Стой, замри!

Я подчиняюсь.

— Видишь его?

Киваю, откладываю скальпель и беру зажим, чтобы удостовериться, что я прав, тыкаю слегка в предполагаемое место, её дергает от тычка так, что аж стол смещается. Будь у меня в руках скальпель, я бы мог случайно задеть что-либо и тогда кранты. Смотрю на неё, глаза у девушки испуганные, она понимает, что я только что поступил очень мудро. Интуиция не подводит.

— Герда, я с тобой, всё хорошо. Но нам нужно потренироваться, поняла? Когда я возьму скальпель, будет ещё больнее! Дёргаться нельзя!

Она кивает.

— Готова?

Снова кивок. Я ещё раз повторяю процесс. На третий раз вроде порядок. Держится. Беру скальпель, и пока она не успевает подумать, режу злополучную болячку. Она наконец выдыхает и кричит от боли, но в крике слышатся нотки облегчения.

* * *

Зашивать пришлось тоже самому, у неё тряслись руки. Сделал всё по инструкции под чутким надзором. Затем накрыл её тёплым одеялом и вышел из помещения, чтобы выдохнуть. Там ждала вся команда с испуганными лицами. Даже Уголёк делал вид, что переживал, хотя я уверен, что ему плевать. У меня все руки в крови, но операция прошла успешно.

— Так, и чего встали тут, я не понял?

— Ну как чего? Всё в порядке? — спрашивает Ден.

— А что, работы на судне нет? Всё выполнили, запасы подсчитали, машинное отделение проверили? Проводку посмотрели? В туалете уже неделю свет мигает. Я полезу чинить что ли?

Они продолжали молча на меня смотреть.

— Да, всё в порядке, выдыхайте.

Они и вправду выдохнули.

— Бывает и такое… Медотсек тут конечно полное дерьмо. Не болейте.

Овцебык и Андрей Синицын переглянулись меж собой, а Уголёк заржал и отправился на кушетку заниматься примерно ничем, как он и всегда делал. Чёртов тунеядец, поручать ему решительно ничего нельзя. Если сделает, то на отвали. А может и вовсе не сделать.

Збигнев талантливый инженер, особенно хорошо в коммуникациях шарит, но он, впрочем, как и другие, узнал, что на корабле куча бухла. Бывший капитан хорошо постарался. Поэтому, когда он находит бутылку, немедленно присасывается к ней, а это значит, что любая работа подождёт.

Меж тем корабль бросало то в огонь, то в полымя. В один момент я очнулся из-за того, что все системы вырубило. Подумал, что мне всё приснилось, и мы так и не улетели с Доминуса, где нас поглощают обелиски. Даже забежал на мостик, чтобы посмотреть в окно. Но благо, снаружи была чернющая космическая тьма с далёкими звёздами и туманностями.

Выдохнул, после выдоха все системы снова включились. Что это было? Неясно. Однако, пришлось прямо в трусах сидеть и восстанавливать маршрут, перестраивать курс. Какое-то космическое тело явно повлияло на нас. Но выяснять что именно произошло, не было ни цели, ни желания.

Потом начала лететь проводка, генератор стал барахлить. Кислородная установка начала сбоить. И без того жарко, ещё и кислорода мало. Овцебык упал в обморок от гипоксии. Ден и Андрей долго ковырялись, разбирались, вроде нашли источник проблемы… Решили.

Не прошло и дня, как один из отсеков стал адски трястись и вибрировать. Ещё хуже, это оказался топливник. Если бы летели на какой-нибудь крейсерке внутри системы, можно было бы сбросить. Но на межсистемной — этого делать категорически нельзя. Тоже долго разбирались, так и не разобрались, в итоге он сам перестал.

Я на эту машину смотрел, как на проклятую, но с отцовской улыбкой. Будто ребёнка воспитал. Хотя детей у меня никогда не было. И если до гиперджетов меня особо не допускали, там инженеры сами всё делали без моего участия, хотя иногда очень хотелось поковыряться внутри, то здесь я чувствовал себя, как в песочнице. Поломки не вызывали агрессию или недовольство, а наоборот, желание разобраться, лишний раз поковыряться под обшивкой. За месяц полёта удалось породниться с Внезапным. А к концу второго месяца, я жизни без него не представлял. Всё знакомое, всё понятное и привычное.

Казалось бы, чёртовы блюпринты и чертежи! Но как всё логично, точно и ёмко показано, представлено! Стоило мне погрузиться в изучение, и я буквально утонул в функционале. Много неожиданных вещей открылись для меня. Например, сигнатурный радар здесь был не только многофункциональный, с огромным количеством режимов, но и очень мощный. Бил на всё пространство среднестатистической звёздной системы.

Не прочти я блюпринты и мануал, которые Кобальт бережно хранил на бумажных носителях, я бы никогда в жизни об этом не узнал. Хотя бы потому, что переключатель режимов находится под обшивкой в тёмном углу, куда надо тянуться через дырку в вентиляции.

Правда, оставались и очень странные элементы, которые трогать я побаивался. О них ни в мануале, ни на блюпринтах не было ни слова. Например, огромный оранжевый рычаг, свисающий с потолка капитанского мостика в его дальнем левом углу. Что это такое? Для чего оно? Видимо одна из тех модификаций, которые бывший капитан сделал незадолго до нашего полёта. Поэтому никакая информация не была внесена ни в какие базы данных.

Единственное, что я нашёл — это бумажка с его изображением, а внизу подпись «Проснись и пой». В голове машинально промелькнуло окончание этой фразы: «ты — голубой». Короче, неинформативно. Поэтому я не трогал его. Мало ли, что ещё произойдёт… Вдруг — это рычаг самоуничтожения? Не удивлюсь, если Кобальт встроил и такой функционал.

В перерывах между бесконечными калибровками маршрута из-за древнего, как говно мамонта, автопилота, ведущими себя, как шалава на первом свидании, генераторами, которые сегодня хотят и работают, а завтра не хотят и не работают. В перерывах между драками за еду, потому что Овцебык был прав, люди действительно дуреют от голода, даже Герда не была исключением. Уже выздоровевшая, оправившаяся и зализавшая свои раны, она иногда буквально сатанела из-за недостатка еды.

Один раз набросилась на Дена и отняла у него таблетку со вкусом сметаны с солёным огурцом. Ещё через какое-то время и вовсе осмелела, начала гонять Уголька, который даже сделать ей ничего не мог, хотя иногда хотел. Мы, конечно, всегда находились рядом, следили за порядком. Но я и сам порой думал, а чего бы не облапошить Синицына на пару таблеток? Он же худой, ему много есть не надо. Приходилось гнать дурные мысли, как только можно. Ибо если уж, и я начну принимать участие в этом беспределе, то команда превратится в оголодавших гиен и коршунов.