Безрассудный наследник (ЛП) - Сноу Дженика - Страница 25

— Отец, — сказала я сладким голосом, надеясь успокоить его и заставить понять, что я всего лишь женщина. Просто дочь, которую он продал. — Я буду хорошей. Я заставлю тебя гордиться.

Провались ты пропадом.

Он продолжал молчать.

— Но если ты позволишь, я бы хотела, чтобы Клаудия навещала меня. Если ты позволишь.

Он ухмыльнулся.

— Если я позволю.

Юмор угас.

— Мне нужно убрать весь беспорядок.

Опять за свое. К тому, что это моя вина.

Быстрее, чем я предполагала, отец схватил меня за запястье, да так крепко, я почувствовала, как оно опоясывает мою кость. Он сжимал все сильнее и сильнее, а потом резко дернул вперед и обнажил зубы.

Я не осознавала, насколько сильно звучит боль, пока она не вырвалась из моего рта и не заполнила весь кабинет. А потом я услышала его. Шаги приближались. Тяжелые. Твердые. Николая. В одну секунду отец оказался передо мной, схватив меня за запястье, а в следующую его швырнули через всю комнату, и он, споткнувшись, упал на свой стол.

Я уставилась на огромную, внушительную спину Николая, стоявшего между мной и отцом. Его плечи вздымались и опускались, и я слышала тяжелое дыхание. Его гнев ощутимо присутствовал в комнате, он был больше, чем сама жизнь.

— Ты… — сказал Николай и сделал шаг к моему отцу. — Ты совершил ебаную ошибку, — его акцент был настолько сильным, а английский едва различим. Я знала, что если не остановлю это, случится что-то ужасное.

И дело не в том, что мой отец погибнет от рук моего мужа, а в том, что Николай столкнется с последствиями этого.

Я оказалась рядом с Николаем, моя рука обвилась вокруг его большей. Я провела большим пальцем по внутренней стороне его запястья, и он медленно повернул голову от того места, где все еще находился мой отец.

— Поехали. Давай просто уедем, — я повторяла это снова и снова, как мантру. Я не знала, когда дошла до того, что так основательно приняла эту новую жизнь. Но сейчас я боялась, что Николай пострадает, хотя он казался несокрушимым. — Пожалуйста, — прошептала я и увидела, как ярость, охватившая его лицо, немного утихла и он выдохнул.

Он снова посмотрел на моего отца и прорычал:

— Это был последний раз, когда ты к ней прикасаешься.

А потом Николай переплел свои пальцы с моими и вывел из дома.

Глава 17

Амара

Мои слезы давно высохли, но все, о чем я могла думать, — это о Клаудии, о том, как она смотрела на меня с отстраненным выражением, ее большие голубые глаза показывали мне, какое у нее будущее.

Оно было таким же, как и мое. Я посмотрела на свое запястье: на бледной коже красовался синяк в виде отцовской руки.

Я закрыла глаза и подумала о тех последних минутах, когда Николай выводил меня из дома. Мама и сестра вышли вслед за нами к машине, и выражение беспокойства на лице мамы было осязаемым.

Я вспомнила, как смотрела в широко раскрытые голубые глаза Клаудии, как чувствовала ее тревогу и страх, как крепко обняла ее и прошептала на ухо:

— Я вернусь за тобой. Я не оставлю тебя здесь. Обещаю.

А потом появился Джио, который стоял у входной двери, крепко сжав руки в кулаки, и смотрел на мое запястье. Его челюсть была плотно сжата, глаза сужены. Мне оставалось надеяться и молиться, что он защитит Клаудию от гнева нашего отца, пока я не увезу ее. Я должна была верить, что он любит нас больше, чем заботится об одобрении нашего отца.

Я должна была верить в это, иначе я умру.

— Пожалуйста, — прошептала я ему, и когда он решительно кивнул, я почувствовала, как воздух наполняет мои легкие. — Я вернусь за тобой.

И я это сделаю. Я ощущала, как обещание заполняет каждую частичку меня настолько сильно, что другого выхода не было.

Я смутно осознавала включение двигателя частного самолета, выдернувший меня из раздумий. Я слышала разговор пилота и второй пилота на самолетном жаргоне. Я скорее чувствовала, чем видела, стюардессу, ходящую туда-сюда по маленькому проходу.

Но больше всего я ощущала напряженный взгляд Николая, устремленный на меня.

Я смотрела на него, не удивляясь его голубым глазам, устремлённым на меня. Я не могла назвать ни одну часть Николая мягкой. Он сидел, но выглядел напряженным, с зазубринами, как острое лезвие, которое может разрезать вас так же легко, как горячий нож масло.

— Я должна вытащить ее оттуда.

Я знала, он понимает смысл моих слов, их значение.

Но он ничего не ответил, просто протянул руку через небольшое пространство между нашими сиденьями и осторожно взял мою ладонь в свою. Он задрал рубашку, обнажая уродливый цвет моего запястья, и я услышала низкий, глубокий звук неодобрения. Он нежно — Боже, так нежно — провел пальцем по внутренней стороне моего предплечья, остановившись прямо перед синяком.

А потом его прикосновение исчезло, и он откинулся на спинку кресла, устремив взгляд в окно. Мышца под его покрытой щетиной щекой напряглась, и я сглотнула, зная, что это ощущение исходит от него, зная это жесткое, почти нечитаемое выражение его лица.

Он не хотел, чтобы это закончилось.

Мы сидели долго, так долго, что я не надеялась поговорить до конца полета в Десолейшен. Я подтянула ноги на сиденье и прижала их к груди, устроившись так, чтобы смотреть в окно.

Мы находились в воздухе уже полчаса, время удивительным образом пролетело незаметно, но ощутимую энергию, которая исходила от Николая, невозможно было игнорировать.

Я перестала смотреть на него, зная — каждый раз буду видеть одно и то же. Твердую решимость, что он расправится с моим отцом так, как это делают мужчины, подобные ему.

Жестоко. Окончательно.

Но у меня не было ни сил, ни эмоций, чтобы беспокоиться, пытаться отговорить его от этого. Да это и не имело значения.

Все, что меня сейчас волновало, — вытащить Клаудию из того дома, подальше от отца. Потому что, конечно, сейчас, после всего этого, после всего того, что произошло в его кабинете с Николаем, мой отец был особенно нестабилен. А Джио и моя мать могли защитить мою сестру лишь частично.

— Твоя мать находится под отцовским контролем так крепко, что в нем увязла, — наконец сказал Николай, и меня так поразил глубокий тембр его голоса, я даже слегка покачнулась на своем месте и повернулась, чтобы посмотреть на него.

Я облизнула губы и кивнула, не доверяя своему голосу, боясь, что он задрожит от силы моих мыслей и эмоций. К тому же я не хотела показаться еще более слабой, чем выглядела сейчас. Мне было стыдно, что я не оказалась сильнее, что не боролась упорнее, что не взяла сестру и не убежала.

Моя мать была уже настолько сильно в лапах отца, она не могла прислушаться к голосу разума. Она не защищала нас все эти годы, а лишь покорно терпела его гнев и ненависть к нам. Позволяла его гневу обволакивать нас, оправдывая себя и объясняя, что «так сложились обстоятельства».

Так сложились обстоятельства.

С меня хватит.

— Ты ведешь себя удивительно.

Я высвободила ноги и вытянула их, не понимая, что пролежала в одном и том же положении так долго, и ноги свело судорогой и болью.

Он поднял руку и провел ею по челюсти, а затем по бедру. Я наблюдала за этим, вспоминая, как он делал это прошлой ночью в гостиничном номере, прежде чем похлопать себя по коленям и попросить меня сесть.

Я почувствовала, как на меня нахлынула волна возбуждения: неожиданное возбуждение смыло все мои переживания, отчего я почувствовала себя еще более виноватой.

— Женщины в Братве или, по крайней мере, в Десолейшене не такие, — он откинулся на спинку сиденья и раздвинул ноги чуть шире — поза не должна была быть настолько привлекательной, какой была.

Он был таким большим, его ноги были такими длинными, а торс таким мускулистым и широким — он не мог поместиться на кожаном сиденье.

— Они стоят на стороне своего мужчины, сильны сами по себе. Они не трусят. Ты не должна, когда дело касается мира, в котором мы живем, — в его голубых глазах мелькали тени, о которых он мне не говорил.