Жизнь Арцеулова - Галлай Марк Лазаревич - Страница 1

Марк Галлай

Жизнь Арцеулова

ДОРОГА ВВЕРХ — ПЕРВЫЕ МЕТРЫ

Счастлив человек, который, оглядываясь на прожитые годы, видит, что ему удалось хотя бы раз оказаться в роли первооткрывателя, сказать своё собственное новое, веское слово в деле, которому он посвятил жизнь. Среди таких счастливцев герой этой повести Константин Константинович Арцеулов, стоявший у истоков нескольких первостепенно важных линий в борьбе человека за овладение воздушным пространством.

Он был первым в укрощении штопора, в лётных испытаниях самолётов-истребителей оригинальных советских конструкций, в заложении основ массового планеризма в нашей стране. Был одним из первых в аэрофотосъёмке, в проведении ледовых разведок…

Он был не только выдающимся лётчиком и интересным, самобытным конструктором, но и прекрасным художником — лишнее подтверждение известного изречения: «Если человек талантлив, то это редко проявляется лишь в чем-нибудь одном».

Многое, очень многое сделал этот человек в своей жизни.

Но все же главное свершение, о котором неизменно вспоминает каждый авиатор, когда заходит речь об Арцеулове, — это, конечно, штопор. Недаром почти все статьи и очерки, посвящённые Константину Константиновичу, озаглавлены: «Победитель штопора», «Первый штопор», «Как был покорён штопор»…

Штопор!.. Он стал истинным бичом молодой, едва вступившей во второе десятилетие своего существования авиации!

Одну за другой уносило свои жертвы это новое страшное явление (правда, что тогда в авиации было не новое!).

Стоило пилоту чуть-чуть ошибиться — потерять каких-нибудь несколько километров в час скорости ниже минимально допустимой или на йоту резче, чем нужно, отклонить руль — и самолёт, свалившись на крыло, переходил в падение. При этом падал чаще всего не как-нибудь, не беспорядочно, а выполняя одну и ту же смертельную фигуру: устремив нос к земле и вращаясь, будто ввинчиваясь в воздух по вертикали вниз.

Отсюда и название — штопор. Остряки, которых уже тогда хватало в авиации, не преминули отметить, что вряд ли случайны для их родной корпорации такие названия фигур, как, например, «бочка» или теперь вот — штопор. Однако очень скоро подшучивать над штопором бросили, не до того стало…

Выводить самолёт из штопора никто не умел… Так он и падал, вращаясь, до самой земли.

В живых, отделавшись тяжкими травмами, оставались после этого немногие. Они-то и рассказали, что в штопоре рули делаются совершенно неэффективными — води ручкой управления и педалями как хочешь, все равно ни малейшего влияния на поведение самолёта это не оказывает. И привычное живое, упругое противодействие воздушного потока на ручке пропадает — рули свободно хлопают, будто в пустоте. А что ещё есть в распоряжении лётчика для управления самолётом, кроме рулей? Ничего!

Все более укреплялось общее мнение: вывод из штопора невозможен. И попавший в него лётчик может уверенно считать себя покойником.

Штопор — это смерть!

И практика полётов, к несчастью, подтверждала это мрачное убеждение. Едва ли не каждый раз, когда самолёт попадал в штопор, дело кончалось могилой с крестом из двух поставленных под углом друг к другу пропеллеров. Их немало, таких могил, на наших старых кладбищах.

Было сделано интересное наблюдение. Птица, если её сбросить с самолёта или аэростата с завязанными глазами, лететь не может, падает. И не как-нибудь, а именно штопором. Это наблюдение подтверждало общность или, по крайней мере, сходство законов, управляющих полётом живых существ и искусственно созданных аппаратов. Но практического значения не имело. Да и сделано оно было значительно позже времени, о котором идёт речь.

Перелистывая без малого 90-летнюю историю мировой авиации, мы видим сегодня, как много барьеров — казалось бы, непреодолимых — вставало на её пути. Это злые разрушающие вибрации, звуковой и тепловой барьеры и многое другое. Успешный опыт преодоления всех этих барьеров научил относиться к ним хотя и серьёзно, но, в общем, с оптимизмом. Но то сегодня… Штопор — первый из таких барьеров — воспринимался многими авиаторами как бедствие непреодолимое.

Неужели действительно — непреодолимое?!

Среди тех, кому не давала покоя эта мысль, был русский военный лётчик прапорщик Константин Константинович Арцеулов.

Через сорок лет, в августе 1955 года, он писал:

«Быстрое, я бы сказал, „лихорадочное“ начальное развитие авиации вызвало большое количество аварий и катастроф, большинство которых оставалось неисследованным и необъяснённым. Иногда наблюдались случаи падения самолётов с одновременным вращением. Лётчики, оставшиеся в живых после таких случаев, утверждали, что самолёт, начав вращаться, становился неуправляемым. В конце 1915 — начале 1916 года… эти факты были обобщены в особое явление, получившее название штопора…» Многое, очень многое прочитывается в этих внешне бесстрастных, выдержанных в стиле лаконичных военных донесений словах!

Мог ли тогда прапорщик Арцеулов предполагать, что именно ему суждено стать правофланговым в славном ряду победителей штопора?

Художник Иван Константинович Айвазовский во время работы никого в свою мастерскую не пускал. То ли просто не хотел, чтобы его отвлекали, то ли оберегал секреты своего искусства — ни у кого из маринистов не получалась на картинах такая прозрачная, живая вода. Это признавали и поклонники его творчества, и зрители, относившиеся к нему сдержанно, и особенно коллеги. Художник А.А. Иванов, автор знаменитого полотна «Явление Христа народу», отмечал: «Воду здесь никто не пишет так хорошо, как Айвазовский». Посетители музеев и выставок при первом взгляде на картины «Девятый вал», «Буря у мыса Айя», «Чёрное море», «Чесменский бой», «Среди волн» безошибочно определяли: это — Айвазовский.

Единственным человеком, который видел, как работает художник, был внук — маленький Костя, сын его дочери Жанны и корабельного инженера Константина Николаевича Арцеулова. Так что, если говорить о наследственных способностях человека, есть все основания полагать, что и техническое и художественное дарования были заложены в будущем лётчике, конструкторе и художнике генетически, от рождения.

«Я родился и вырос в Крыму, — писал впоследствии в автобиографии К.К. Арцеулов. — Детство провёл в доме моего деда, художника Айвазовского, до его смерти в 1900 году».

В некоторых источниках (например, «Краткой записке о службе военного лётчика XVIII корпусного авиационного отряда прапорщика 12-го уланского Белгородского полка Арцеулова К.К.») местом рождения Константина Константиновича назван Петроград. Но это ошибка. По всем данным, включая собственноручно написанную им биографию, он родился в Ялте. И на всю жизнь сохранил привязанность к Крыму, его природе, горам, пескам, тёплому морю.

Много лет спустя в беседе с космонавтом (и тоже художником) В.А. Джанибековым К.К. Арцеулов рассказал, что в мастерской деда сам не рисовал, был только зрителем. Однако, как оказалось, зрителем весьма внимательным. Однажды художник разговаривал с зятем, отцом Арцеулова. Айвазовский показал только что законченную картину «Среди волн». Зять заметил, что изображённая на заднем плане лодка нарисована неправильно, и выразил удивление по поводу того, как «это корыто с людьми держится на поверхности». Айвазовский — по свидетельству Константина Константиновича, человек по характеру горячий — критику зятя решительно отверг: все, мол, написано так, как нужно. Однако, поостыв, видимо, решил все-таки мнением профессионального корабельного инженера не пренебрегать. Во всяком случае, на следующий день юный Арцеулов обнаружил, что лодки, ставшей предметом спора, на картине больше нет.

Правда, со временем злополучная лодка вновь проступила через верхний слой краски, но то было значительно позднее. Этот случай Арцеулов вспоминал не раз. С его слов он был описан художником Н.С. Барсамовым в книге «Айвазовский в Крыму».

Когда Айвазовский умер, его внуку Косте было всего девять лет — он родился 29 мая 1891 года. Но, видимо, впечатления раннего детства оказались достаточно сильными. Слившись с природными способностями, они очень рано вызвали у мальчика тягу к рисованию. И занятия живописью, то уступая главенствующее место в трудах и помыслах Арцеулова авиации, то снова выдвигаясь на первый план, прошли через всю жизнь Константина Константиновича. Хотя если бы существовали весы, на которых можно было бы взвешивать деяния человеческие, то чаша с авиационными свершениями Арцеулова, наверное, перевесила бы чашу его живописных достижений. К тому же едва ли не все, изображённое К.К. Арцеуловым на холсте, картоне, бумаге, — это полёты, небо, воздух. В художнике Арцеулове всегда жил авиатор. Как, впрочем, и в авиаторе — художник.