Лихие. Депутат (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 7

— Сунь Ят Сен китаец! — поправил меня Димон.

— Ну а ты у нас кто? — отмел я его возражения. — Выезжаешь послезавтра. Документы твои уже готовы. Зачем это нужно, узнаешь потом, на месте. Вопросы?

— А за встречу? — поднял на меня глаза, украшенные красными прожилками, Копченый. — Мы так-то откинулись только что.

— Вот вы алкаши все-таки, — вздохнул я, доставая из пакета коньяк и лимон. — Как знал…

Глава 4

Дело развалилось, а Ладва устроил следствию форменное избиение, навешав на них всех собак, включая смерть Штыря. Мол, пытками выбили из невинного человека показания, а потом довели его до самоубийства. Лютый бред, конечно, но аргументов против ни у кого не находилось. Пойди-ка опровергни суицид, когда тело благополучно сгорело в крематории Хованского кладбища. И чего бы ему не сгореть, когда друзья и коллеги взяли на себя все расходы по похоронам. После этого все показания, что дал покойный, превратились в тыкву, а многомесячная работа огромного количества людей — в макулатуру. А потому я ходил по Думе гордый, ловя на себе долгие, задумчивые взгляды товарищей по нелегкому депутатскому ремеслу. Впрочем, когда я смотрел на них в ответ, коллеги испуганно отводили глаза, но потом снова, как ни в чем ни бывало, подобострастно подбегали поручкаться и справиться о здоровье. Ну не твари ли?

А вот причина происходящего стала проявляться, когда меня за каким-то хреном послали в Лондон. И оказалось, что в этом был немалый смысл. Ибо если гора не идет к Магомету, то ее сажают в самолет и везут туда в составе парламентской делегации. Я за последние недели виртуозно уклонился от нескольких как бы незначительных встреч, не давая вызвать меня на разговор и сделать контрольный выстрел в кошелек. Даже в казино не бывал. Но тех, кто ко мне подходил, брал на карандаш и отдавал в работу своим особистам. А уже они повесили ватман на кульман и разрисовали его кружками, квадратиками и стрелочками, вычисляя контакты и связи. А потом они показали свою работу мне.

— Вот блядь! — расстроился, когда увидел незаконченную картину. Почему расстроился? Потому что особисты еще не понимали, кто находится в центре нарисованной ими картины, а я уже это понимал.

Окончательно точку в вопросе поставила, как ни странно, Люба, которая свою подработку куртизанкой не бросала, потому как уже прикупила пару однушек для сдачи, и останавливаться на этом не собиралась. А поскольку женщина для утех за человека не считается, то порой она выдавала такую информацию, что ей цены не было. Как сегодня, например…

— Сергей Дмитриевич, — она подошла ко мне, выждав, когда я останусь в кабинете один. — Там… беседа одна недавно была. Господин Гирш с другим американцем разговаривал. Я по вашему приказу английский учу, но они не знают, что я понимаю… Они про вас говорили, но называли спанч, губка по ихнему… И гоготали при этом… Вот… Я подумала, что это важно.

— Хорошо, иди, — кивнул я, не понимая, почему в моей башке забили тревожные барабаны. Херня какая-то происходит. Вроде мультик такой был. Или его еще нет… Я не знаю. Почему именно губка? И почему мне это не нравится? Тревожно что-то, а себе привык доверять. Чуйка редко подводит…

— Иосиф! — набрал я единственному интеллигенту, которому мог более-менее доверять. — Как сам, братан?

— Нормально, шеф, — голос Йосика показался мне слегка удивленным. Я нечасто его так называл.

— Молоток, — продолжил я. — Скажи мне как человек, закончивший консерваторию. Почему пиндосы могут кого-нибудь назвать губкой? Чтобы выжать?

— Ну э-э-э… — интеллигентно ответил Йосик. — Да, наверное… Мне только одно на ум приходит. В Римской империи была такая практика: находили самого жадного чиновника и делали ему стремительную карьеру. Он вымогал взятки, отнимал чужое имущество, грабил храмы… Безобразничал, в общем. А когда наступал срок, его брали под белы руки и тащили на суд к императору. Негодяя казнили или отправляли в ссылку, денежки шли в казну, и все оставались довольны. Казна в прибыли, а население плачет от счастья. Потому как правосудие восторжествовало.

— И кто ему карьеру устраивал? — похолодел я.

— Так сам император и устраивал, — ожидаемо ответил Йосик. — Кто же еще? Ведь в этом весь смысл! Ситуацией управляли с самого начала. И вот что, Сергей Дмитриевич… В Риме у губки еще одно предназначение было…

— Какое же? — я уже мысленно представлял, как убью пацанов своей эрудицией.

— Губками подтирались в общественных туалетах… Извините…

— Вот блядь! — сказал я второй раз за день и набрал своему секретарю.

— Рыжик, меня нет!

— А где вы? — деловито поинтересовалась Настя, которую такой ерундой было не пронять.

— Я сейчас на Индигирке, ловлю омуля, — услышала она в ответ.

— Не пойдет, — отрезала моя секретарша. — Там сейчас лед стоит. Метра полтора.

— Хорошо, — признал я ее правоту. — А где я тогда?

— Вы на буровой, и когда появитесь, неизвестно, — ответила она.

— Ты золото, — восхитился я. — С меня презент из Лондона!

Она пробурчала что-то неразборчивое, напоминающее проклятия в адрес наглой разлучницы. После моего очередного расставания с Леной она совершенно искренне считала, что теперь-то уж точно настал ее звездный час — пора собирать чемоданы и переезжать ко мне. А потому тот факт, что я лечу в Лондон без нее, восприняла как супружескую измену. Ведь не кто-нибудь, а сама Моника Левински совсем скоро укажет цель всем секретаршам постсоветского пространства. М-да… С этим срочно надо что-то делать.

А потом, спустя четырехчасовой утомительный перелет, я оказался в стране страшных женщин и дерьмовой погоды. В тот момент я еще не подозревал, что лечу туда вовсе не для того, чтобы пожрать рыбу с картошкой и облобызать заветную дверь на Бейкер стрит 221б. И даже не для того, чтобы заказать себе новый костюм на Севил роуд. Я превратился в дичь, которую загоняли умело и технично, чтобы не попортить трофей, из которого потом набьют чучело.

Если вы хотите почувствовать себя папуасом, которого добрый белый дядя до отвала кормит мороженым, то обзаведитесь нефтяной компанией и приезжайте в Лондон. Там вас угостят всякими вкусностями, подарят новые бусы, погладят по курчавой голове и намекнут, что вы, вполне возможно, тоже человек. Не такой, конечно, как они тут, в Британии, а чуть пожиже. У вас же демократия молодая совсем, а до этого вы с костью в носу ходили и жопу рукой вытирали. А что нужно сделать, чтобы стать настоящим человеком, почти белым? Правильно! Отдать свою компанию в правильные руки. Это называется инвестиции.

Всего этого мне сказать еще не успели, но прилизанный дяденька с неподвижной верхней губой именно это и собирался мне обосновать. Я чувствовал это своей битой шкурой. Потому как мороженко мне уже скормили, по головке погладили, пора бы и честь знать. Тем более, что последние полчаса разговор шел вокруг англо-голландской компании Шелл. И какая там, блядь, экологичная экология, и какая безопасная безопасность. И как туземцы в восьмидесяти странах мира страстно желают отдать ей свою нефть, но она ее берет не у всех. Только у самых достойных и демократичных. А потом прозвучала фамилия Сорос, и я понял, что мне срочно надо делать ноги, иначе этот разговор закончится очень скверно.

Переводила мне Лариска, потому что я по-английски знаю только «Макдональдс», «фак ю» и «хенде-хох». Она с нелепым, почти детским восторгом смотрела на настоящего джентльмена и денди, высшее существо в ее личной иерархии. Пахнет приятно, очки в тонкой оправе, разговаривает через губу… Что еще надо, чтобы понравится отечественной женщине? Хакамун не понимала, что с каждой минутой акула, кружившая вокруг меня, сокращает расстояние, оскаливая зубы. Вот-вот бросится. Она-то думала, что мне оказывают немыслимую честь, посвящая в тайны этого мира. Да, этот прилизанный крендель не может сделать предложение, от которого мне не удастся отказаться, он пока всего лишь прощупывает меня. Так сказать, обозначит намерение и посмотрит на мою реакцию. Контрольный выстрел сделают люди в Москве. Этот английский джентльмен улыбается мне, скаля дорогостоящие виниры, но при этом думает, как втравить меня в какой-нибудь блудняк, из которого я потом не выпутаюсь. Меня просто вызовут на ковер и отзовут депозит Минфина из Едра. А это конец. Да ну его на фиг.