Зверь (СИ) - "Tesley" - Страница 20

Король вполголоса завёл милостивый разговор с графами.

Малолетняя Мирабелла Карлион, растерявшаяся из-за наплыва придворных, вслепую ткнула отданное Фердинандом кропило свите. Колиньяр было ринулся вперёд, чтобы стать вторым после короля, но Алва движением плеча оттеснил его в сторону, и вице-кансильер отступил.

Рокэ внимательно осмотрелся. Свежеиспечённый герцог Придд с постной миной стоял за стулом своего эра. Он был полностью одет в серое.

Каков хитрец! Носить траур по герцогу Вальтеру и герцогине Ангелике было нельзя: они умерли, обвинённые в умысле на жизнь короля. Изменников не оплакивают. Но смерть Мирабеллы предоставила Спруту удобный случай облачиться в серое.

— Я вижу, что уход её светлости стал для вас большим горем, — заметил Алва, рассматривая Придда с головы до ног.

— В самом деле, — недовольно заметил король. — Разве вы в родстве с герцогиней Окделл?

— Я принадлежу Дому Скал, пока служу моему эру, ваше величество, — с поклоном отозвался Спрут. — Кроме того, я надеялся вскорости назвать герцогиню своей матерью.

— О, я слышал об этом! — заметил Алва. — После Совета её светлость говорила мне, что вы просили руки одной из её дочерей, не так ли?

Придд снова поклонился:

— Я надеялся обрести семью в лице герцогини. Её смерть – невосполнимая потеря для меня.

Холодная физиономия Спрута не выражала и следа эмоций. Впрочем, за своё освобождение из Багерлее он благодарил точно с такой же постной миной.

— Мы догадались об этом по вашему лицу, герцог, — буркнул король, морщась. — Прошу садиться, господа.

Присутствующие заняли места за столом: начиналась трапеза.

Прежде всего слуги подали воду для омовения рук. Как требовал древний ритуал, золотая миса была сначала предложена королю, а затем покойной герцогине – так, словно она всё ещё была жива.

Статс-дама герцогини протянула покойнице салфетку.

Затем внесли первую перемену блюд, и епископ Риссанский, служивший по покойной герцогине всё время прощания, встал, чтобы благословить пищу. Поскольку Мирабелла Окделл была весьма умерена в еде, ей поднесли её обычную чашку некрепкого бульона.

Фердинанд II любил хорошо покушать, но сегодня он явно утратил аппетит. Он ел, словно выполняя свой долг, оказывая покойнице последнюю честь, которую мог воздать угасающему Великому Дому.

— Государь, — негромко прошелестел граф Манрик, почтительно наклоняясь к королю над столом, — я бы посоветовал вашему величеству пока не торопиться решать судьбу осиротевших дочерей её светлости. Дела их дома запутаны, провинция разорена…

— Как опекун Ричарда Окделла, — громко перебил его Алва, — я одобряю союз герцога Придда с одной из этих леди. Герцог в том возрасте, когда пора позаботиться о наследниках. Помнится, его старший брат, покойный граф Васспард, серьёзно думал о браке. Но он был немножко паладин, если вы понимаете, о чём я, ваше величество. Он мечтал найти девушку, воспитанную в строгих правилах, чтобы принести ей в дар невинность, которую хранил до свадьбы («Что за чушь? — удивился Сильвестр). К несчастью, при дворе не найти подобной девицы. Но дочери герцогини Окделл, несомненно, воспитаны как истинные эрэа. Я верю, что герцог Придд целомудрен так же, как и его брат, поэтому вполне достоин руки невинной девушки.

— Шестнадцать дохлых кошек! — непроизвольно ругнулся военный министр, от удивления даже позабыв, где находится. — Странно слышать, как вы рассуждаете о целомудрии и невинности, Рокэ! По-моему, они волнуют вас постольку, поскольку вы можете их лишить.

— Вы правы, барон! — отозвался Алва. — Я известный распутник, для меня нет ничего святого. Но граф Васспард таким не был. Он ценил целомудрие превыше всего на свете. Граф Рокслей, — обратился он к хозяину дома, — вы имеете что-нибудь против союза вашего оруженосца с одной из девиц Окделл?

— Отнюдь! — живо отозвался тот. — И я пользуюсь случаем просить у его величества разрешения на этот брак.

— Нужно подумать, — недовольно буркнул король: разговор о Спрутах явно был ему неприятен.

— Ваше величество, — продолжал настаивать Алва, — я покорнейше ходатайствую об этом от имени моего оруженосца.

— С каких это пор, кузен Алва, — желчно поинтересовался король, комкая салфетку, — вы стали таким сторонником брачных уз? И почему бы тогда вам не жениться самому?

— Мне жаль мою будущую супругу, государь, — искренне ответил Алва, разводя руками. — Я развращён с пятнадцати лет. Но я жестоко наказан за это.

— Наказаны? Чем же? — спросил Фердинанд II не без какого-то робкого ехидства.

— Это общеизвестно, государь. Ваша собственная супружеская добродетель неоспорима, и вы достойно вознаграждены за неё. Ведь ваше величество отец троих прекрасных детей. Я же не щадил ни своей, ни чужой невинности. И вам известно лучше, чем кому бы то ни было: я не способен ни одну женщину сделать матерью.

Фердинанд II замер, слегка позеленев. Придворные за столом украдкой переглянулись: по всему Талигу гуляли сплетни, что настоящий отец кронпринца и принцесс – Алва.

— Перед лицом смерти особенно чувствуешь, как ты одинок, — продолжал Алва среди полной тишины, бросая взгляд на катафалк. — Когда умираешь, ищешь опору в своём наследнике. Государь, по кодексу короля Франциска Алва тоже ваши наследники, но они покинут вас вместе со мной. Я последний представитель моего рода. Но у вашего величества есть сын. Он – будущее Талига. А я, хоть и являюсь властителем Кэналлоа, – засыхающая лоза, на которой сам Создатель не отыщет плодов.

Сильвестр так удивился аллюзии на Книгу Ожидания, что упустил момент. Епископ Риссанский мягко вмешался вместо него:

— Странно слышать слова Священного писания из ваших уст, герцог Алва. Но почему вы так уверены в своём бесплодии?

— Кэналлийскую породу не скроешь, ваше преосвященство, — усмехнувшись, ответил Алва. — Я столько грешил, что должен был населить бастардами целый квартал. Но проклятие Леворукого лишило меня даже незаконного сына.

— И потому вы спешите обеспечить потомством герцога Придда, устраивая его брак? — ласково ввернул кардинал Сильвестр.

— Его и его будущую супругу, ваше высокопреосвященство. Иначе граф Манрик силой вынудит девиц Окделл выйти замуж за его сыновей. Господин тессорий так любит путаться в делах Надора, — произнёс Ворон, повернувшись к графу и чеканя слова, — что не погнушался даже нанять разбойников, чтобы посягнуть на жизнь моего оруженосца!

Вино из бокала Манрика выплеснулось ему грудь.

— Это ложь, государь! — воскликнул он, багровея.

— Я говорю не голословно, государь! — возразил Алва, повышая голос. — Господину кардиналу известно: на моего оруженосца было совершено несколько покушений в Олларии. Кому это было выгодно, как не господину казначею, которому в день совершеннолетия Окделла пришлось бы дать отчёт об украденных у Надора доходах?

— Это ложь, государь! — завопили Манрики уже в два голоса: к тессорию присоединился его сын, главный церемониймейстер.

— Ваше высокопреосвященство? — Алва вполоборота повернулся к Сильвестру.

— Герцог Алва действительно говорил мне о покушениях, — признал Сильвестр. — Но кто стоит за ними неизвестно…

— Государь, Дом Скал требует расследования! — воскликнул граф Рокслей, быстро сориентировавшись. — Наш сеньор исчез при странных обстоятельствах. Душа нашей госпожи, чьё тело покоится в этом Зале, взывает к вам о справедливости!

— Судьба моего дорогого брата должна быть прояснена, — обронил Спрут: он говорил так, словно уже являлся членом семьи Окделл.

Вассалы Скал дружно зашумели. Король, не ожидавший скандала, вертел головой по сторонам, не раскрывая рта: он явно опасался, что его слова утонут в общем гаме. Водворить порядок вызвался вице-кансильер.

— Тише, господа! Тише! — зашикал он. — Вспомните, где вы находитесь! — и, повернувшись к Алве, поинтересовался: — У вас есть доказательства вашего обвинения, ваша светлость?

В его словах проскользнула какая-то неуловимая издёвка.