Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта - Страница 64

Кальдерара как раз в этот момент сказал Серпьери:

— Маркиза Беккария не удостаивает вас даже взглядом, вы недостаточно богаты, дорогой граф.

— А вы слишком уродливы и толсты, — парировал Серпьери.

— Маркиза вне себя, — сообщил огорченный дель Донго.

— Еще бы, ее Веноза положил глаз на какую-то нимфу, а она даже не знает, о ком речь.

— Так это правда? Я не перепутал?

Неторопливо двигаясь по залу, они приблизились к эрцгерцогу и его окружению.

Джулио разговаривал с правителем на прекрасном немецком языке.

— Спасибо, ваше высочество, большое спасибо. Но я не рассчитываю в ближайшее время посетить Вену. Мне необходимо заняться несколькими имениями тут, в Варезе. Это земли, граничащие с владениями Висконти.

— Хотите сказать, что собираетесь сами заняться сбором винограда, граф? — прощебетала молодая фон Шробер.

— Конечно, графиня, в глубине души я остаюсь земледельцем.

— А ваша прекрасная возлюбленная тоже будет земледелицей?

Лицо фон Шробер оставалось непроницаемым. Она съязвила так, словно преподнесла комплимент. Но Веноза не остался в долгу:

— Графиня, я полагал, что ваши шпионы лучше осведомлены!

— Будет вам, будет! — вмешался эрцгерцог. — Что это за история, которая мне неведома?

— Похоже, наш граф безумно влюблен. Но неизвестно, в кого. Весь Милан говорит об этом.

— Это верно, граф? И вы скрываеге вей от меня?

— Это клевета, ваше высочество. Могу даже объяснить, что кроется за подобными разговорами. Я приобрел картину Аппиани, на которой изображена поразительной красоты девушка. В нее-то я и влюблен.

Между тем к ним приблизился маркиз Кальдерара и привлек внимание Розмари фон Шробер. Маркиз щеголял в ярко-красных ботинках на очень высоких каблуках и, будучи к тому же весьма тучным, заметно возвышался над гостями. Невозможно было не заметить его. Увидев обращенные на него взгляды, Кальдерара поклонился эрцгерцогу и его даме, а Венозе послал кончиками пальцев воздушный поцелуй. Хотя Джулио невероятно скучал, ему пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться.

— Почему, граф, вы так дружны с ним? — поинтересовался эрцгерцог. — Это странный человек, о нем столько сплетничают. Говорят даже о каких-то противоестественных наклонностях.

— Но он удивительно честный человек, ваше высочество. Качество довольно редкое и мне весьма симпатичное.

Эрцгерцог неохотно кивнул, Веноза был человеком искренним и умел постоять за друга в трудный момент. Между тем подошел адъютант эрцгерцога, и они заговорили. Веноза, воспользовавшись этим, попрощался с молодой графиней и нагнал Серпьери и Кальдерару.

— О небо! — воскликнул Джулио. — Смотрите, появился Пьетро Верри[44] со своей подругой.

— Это еще ничего, — сказал Серпьери, — там дальше я вижу и Гаэтано Майорано, причем он направляется прямо к нам.

— Но, к счастью, не торопится, — шепнул Кальдерара, — дабы не испортить укладку на своей шевелюре, — маркиз откинул голову и изобразил, будто приглаживает длинные волосы, которых у него не было и в помине. Друзья улыбнулись.

Джулио все это ужасно надоело. И когда Серпьери подхватила какая-то красивая дама, а Кальдерара заговорил с Верри, Веноза незаметно покинул гостиную. Выйдя из подъезда, он направился домой. С некоторых пор все эти пустые разговоры в гостиных набили ему оскомину. Говорили обо всем и ни о чем. Он предпочел пройтись по улицам Милана.

В начале ноября ночь стояла теплая, безветренная. Граф подошел к церкви Сан-Карло и остановился. А что ему делать дома? Никто не ждет его там. Поставщик из Вальтромпии, с которым у него назначена деловая встреча, сообщил, что товар еще не готов. Впереди много свободного времени. К тому же хотелось узнать последние новости из Франции. Говорили, будто революция вот-вот закончится. Джулио сомневался в этом.

Когда нарушаются вековые законы жизни общества, неизменно вырываются на свободу безудержные варварские силы, которые очень трудно потом укротить. В сущности, подумал он, то же самое происходит и с каждым отдельным человеком. Он может жить себе спокойно, размеренно, даже с робостью в душе, и мы утверждаем, что это зависит от его характера. Однако такое спокойствие — не что иное, как результат воздействия многих внешних сил, определяющих его поведение, направляющих его и управляющих им. Но когда с человеком случается какая-то серьезная беда, когда нарушается его душевное равновесие, тогда прощай спокойствие.

Нет, решил Джулио, когда народ рушит все устои, когда его вожди, безумствуя, гильотинируют друг друга, порядок может быть установлен только извне — новым тираном. Прав англичанин Гоббс[45]в своем «Левиафане». Гоббс жил во времена английской революции и хорошо понимал ее движущие силы.

Сам того не заметив, Веноза направился к Театральному кафе. Там он встретит немало людей, входящих в так называемую французскую партию[46]. Нарастание революционного террора заставило их несколько приумолкнуть, но теперь они наверняка воспрянут духом. Странно, подумал граф, получается, что у него больше друзей во французской партии, нежели в австрийской, в которую он входит. Может быть, Францию поддерживают более современные люди? К сожалению, стремление быть современным нередко соседствует с наивностью.

Веноза вошел в кафе. В большом зале он сразу же увидел столик, за которым сидели Пьетро Москати, Пьермарини и Мельци д’Эрил. Вот, подумал он, и доказательство. Даже старый Мельци составляет компанию такой горячей голове, как Москати. Он подошел к ним и услышал, что разговор идет о болезни Чезаре Беккарии[47].

— Присаживайтесь, Веноза, — предложил Мельци д’Эрил. — Похоже, Чезаре серьезно болен. В последние годы он сильно сдал. К тому же эти неприятности с его дочерью…

Графу очень импонировал Мельци д’Эрил. Высокий, худощавый, он отличался удивительным изяществом жестов и движений, сочетал в себе тонкий ум, необыкновенную честность и — что встречалось еще реже — поразительный талант дипломата.

Поздоровавшись с друзьями, Веноза направился к другому столику, за которым сидели банкиры Карло Биньями и Карло Чани с двумя дамами. Джулио подошел к ним, улыбаясь. Они говорили об изнасилованиях, которые вот уже пятнадцать лет потрясали Милан. Но совершались ли на самом деле такие преступления, или это были только слухи? Дамы не сомневались — да, изнасилования совершались.

— Это дело группы подростков, — сказала одна из них, — они нападают и насилуют женщин, а потом угрожают жуткой местью, если те вздумают заявить в полицию. Вот почему все молчат — из страха.

К ним подошел адвокат Корбетта.

— Ну-ну, синьора, ведь нет никаких доказательств. Ни одного заявления! Представляете, ни одного! И знали бы, сколько в Милане мистификаторов. Джентльмены, которые в пух и прах проигрались и хотят скрыть это, уверяют, будто их ограбили, а девушки, потерявшие честь в постели какого-нибудь знакомого, потом защищаются, придумывая, будто их изнасиловали.

— Да вы просто-напросто циник! — возмутилась дама.

Джулио слушал их и думал, что какая-то доля истины в подобных слухах все-таки есть. Он помнит, как еще в 1778 году, когда открывался театр «Ла Скала» в присутствии августейшей семьи, шеф полиции позаботился об исключительных мерах безопасности.

Веноза сел за отдельный столик. Он мог бы пройти в игорный зал, сразиться в карты или отправиться в игорный салон театра «Ла Скала», но ему почему-то не хотелось. С ним происходила какая-то странная перемена, странное внутреннее преображение. Он прекрасно сознавал происходящее, хотя и не представлял, к чему все это приведет. Такое случалось с ним и прежде. Обычно перемене предшествовал длительный промежуток апатии, прерываемой внезапными интуитивными предчувствиями. Как и в тот раз, когда Аппиани, восторженно описывая ему портрет Арианны, набросал легкий эскиз. Он испытал тогда удивительное, глубокое волнение, заставившее его помчаться в Неаполь на переговоры с этим священником и взять на себя столь необычное обязательство — подыскать мужа красавице, купающейся в деньгах.