Наследие (СИ) - Моен Джой - Страница 33

Отправляя каждое следующее письмо, Густав все больше терял надежду на то, что может на что-то повлиять. Коллеги явно дали ему понять, что для мертвой Софии спешка уже не играла роли, а у живых есть дела и поважнее. И это ранило суперинтенданта больше всего – невозможность понять, что время в расследовании самый ценный ресурс. И именно времени никто ему дать не мог.

Последнее письмо Густав написал Уолшу - бывшему начальнику в провинции – с подробным отчетом по делу и заверениями в том, что он не растерял хватку и готов и дальше прикладывать все усилия, чтобы раскрыть дело.

«Детектив» Артур Хейли

Глава 14. Элисон Гамильтон.

Канада, провинция Альберта, деревня Уотертон, 2019 год.

- «Ты прекрасна, это правда.

Я увидел твоё лицо в толпе

И теперь не знаю, что мне делать,

Потому что мне никогда не быть с тобой» – лился по безлюдным коридорам усадьбы Гренхольм чарующий голос Джеймса Бланта.

Прикрыв глаза в удовольствии, Элисон слегка покачивалась в такт с чашкой ароматного свежесваренного кофе в руке. Музыка лилась из музыкального центра в углу столовой, и женщине потребовалось не меньше получаса, чтобы разобраться, как его подключить и найти более-менее приемлемый диск, зато теперь ее чувство ликования и гордости за себя перекрывало бушующие в душе страхи и сомнения. Едва увидев эту устаревшую махину, Элисон рассмеялась, гадая, кто из родственников мог принести ее в дом, но при виде богатой коллекции музыки девяностых и начала двухтысячных годов, воспылала уважением к его обладателю.

Конечно, если ты еще вчера видел труп родственницы и ночевал в доме, на который каждый второй житель деревни навесил клеймо проклятого, то тебе лучше бы подошел бокал вина вместо кофе. Элисон думала об этом и во время утренней прогулки даже купила бутылку, выбранную по совету продавца, поскольку привычных дорогих выдержанных вин в магазине ожидаемо не оказалось, но все же решила, что напиваться в середине дня не стоит. К тому же поводов для этого было не так уж и много – они с Мелоди живы, невредимы и неведомый убийца, кем бы он ни был, больше не дает о себе знать. И если забыть о странной записке с цифрами, оставшейся в спальне, можно было решить, что вся эта игра в расследование, в убийцу и жертву – всего лишь плод воображения. К тому же Элисон впервые за долгое время чувствовала, что в Мелоди теплится гармония, словно эта маленькая деревушка была именно тем местом, которое она искала. Да и сама женщина готова была признать, что пребывание здесь уже не казалось пыткой.

Утром, едва открыв глаза, Элисон почувствовала странное опустошение внутри, но вместе с тем и свободу. Уже много лет посвящая всю себя работе в надежде обеспечить себе и дочери безбедное будущее, женщина не просыпалась с осознанием, что она предоставлена самой себе. С одной стороны, это пугало, настолько, что, пытаясь хоть чем-то себя занять, после завтрака Элисон вытащила из дорожной сумки ноутбук и проверила почту, ответив на одно из писем с предложением о работе по генеалогии - ее давней страсти наряду с искусством. Предвкушение по разгадке очередной семейной тайны, ожидание работы с архивами и старинными документами, захватило ее, но в ожидании подтверждения и дополнительной информации, Элисон решила провести этот день для себя. В любом случае даже без заработка им с Мелоди не придется умирать с голоду, уж об этом она позаботилась, откладывая большие суммы на банковские счета.

Элисон отправилась в деревню, но, поймав на себе несколько удивленных пристальных взглядов, потеряла всякое желание идти дальше. Кого они видят перед собой? Чудачку в дорогом костюме, поселившуюся в не менее странном доме? А может просто судачат, что столько лет спустя дочка Остеллов вернулась в родной дом, поджав хвост. Выяснять это у Элисон не было никакого желания, как и заводить дружбу, и все же в одном эти люди были правы – она совершенно неуместно смотрится в этом забытом богом месте в своем костюме от кутюр.

Вернувшись в усадьбу пару часов спустя, Элисон тут же поставила пакеты с покупками на пол с возгласом облегчения и потерла начавшие ныть руки. Зато теперь она снова станет заботливой матерью – в удобной одежде, стоимость которой была чуть выше цены за пакет молока, с горячим ужином на плите и вкусным десертом. И как знать, может еще не поздно наладить отношения с дочерью?

И вот танцуя в столовой под старую песню, которую ее дочь вряд ли бы одобрила, Элисон размышляла, как долго они здесь пробудут. Вчера, стоило только двери в дом открыться, женщине показалось, что она шагнула в прошлое – мир, наполненный школой, веселыми разговорами по душам с Шелби, маминым садом и папиными шутками. Но, пройдясь по опустевшим комнатам, Элисон призналась, что была на права – за почти двадцать лет утекло много воды, да и дом видел не одного владельца. Временами ей действительно казалось, что она возвращается в детство и слышит отголоски прошлого, но это ощущение быстро проходило – слишком многое в доме изменилось с годами.

Поместье Гренхолмов во все времена окутывал ореол величественности. Построенное Андре и Октавией здание превосходило по красоте и размерам большинство домов в деревне и конечно не осталось незамеченным. Но дело было не только в деньгах, которыми владели Гренхолмы и заработанными честным трудом Андре, слывшему лучшем врачом в округе, основным фундаментом для создания дома служила любовь – к детям, к жизни, к пациентам, которые толпами устремлялись в дом Гренхолмов за помощью. Октавия вложила душу в обустройство дома, подбирая все в гармонии и красоте, граничащей со скромностью. Но все же сейчас Элисон видела лишь безмолвный призрак былого величества. Хотя дом всегда оставался «в семье», принадлежа потомкам Андре, на деле именно это его и разрушало. Каждый владелец стремился обустроить все по своему вкусу, привносил что-то новое, вроде музыкального центра или диковинной картины, но всерьез никто не пытался остаться надолго – с годами смертельная слава семейства стала пугать даже самих Гренхолмов.

Элисон неторопливо прошлась по комнатам, рассматривая старые фотографии на стенах, картины, статуэтки. Ее профессиональный взгляд не смогли замылить даже недавние события, и женщина наспех оценивала каждую вещь, строя планы на их продажу, когда наследство вступит в силу. Внезапно она рассмеялась от мысли, что за сто лет никто из семьи не попытался вынести из дома – продать или забрать с собой в новое жилье – ни одного произведения искусства, словно невидимое проклятье последует за владельцем, укрывшись в предмете. И все же пришла пора поставить точку в истории семьи, прервать пугающие воспоминания, связанные с домом, и продать его, разделив деньги от продажи между всеми оставшимися в живых родственниками.

Прокручивая в голове все возможные варианты, Элисон уже потянулась за телефоном, планируя позвонить знакомому риелтору за консультацией, когда ее взгляд скользнул по комоду у стены и замер на фотографии в выцветшей рамке. С пожелтевшей от времени и солнечных лучей глянцевой бумаги на нее смотрело счастливое семейство – улыбающиеся родители и две девочки, младшую из которых мама держала на руках. Ей было пять лет, на улице светило солнце и погода стояла чудесная, лето только вступало в свои права, согревая землю, но девочки уже нарядились в платья, не страшась холодного ветерка. Мама в то утро приготовила вишневый пирог – особенный, самый вкусный, какой умела печь только она, – и девочки нетерпеливо ждали, когда настанет время обеда. Элисон помнила даже, что вечером к ним приезжали родственники, и по щеке заскользила одинокая слеза, вызванная теплыми воспоминаниями. Малышкой на фотографии была она сама – с родителями и старшей сестрой.

– Я никогда не забуду тебя, Шелби, – прошептала Элисон, едва шевеля губами. – До самой смерти мое сердце будет хранить любовь к тебе и Шарлотте.