С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич - Страница 80

И ещё одно соображение приходит в голову, когда думаешь о месте человека в космических полётах. До сих пор эти полёты являли собой блестящий пример силы научного предвидения: в них обнаруживалось не так уж много принципиально нового по сравнению с тем, что было заранее предсказано на Земле. Во всяком случае, гораздо меньше, чем следовало бы ожидать в таком, не имеющем прецедентов деле.

Недаром Гагарин после полёта произнёс фразу, которую я уже вспоминал:

— Все было в точности так, как вы мне расписали. Будто вы там уже побывали до меня…

В этой шутке отразилось не только доброжелательное отношение и признательность космонавта тем, кто готовил его к полёту, но и нечто гораздо более важное: успешность построенных на научной основе прогнозов. Переоценить значение надёжности таких прогнозов трудно.

Но ещё труднее было бы гарантировать, что так будет и дальше, будет всегда, на всех этапах освоения космоса, включая самые дальние его углы. И тогда-то, при первой встрече с совершенно Неизведанным — а такая встреча рано или поздно произойти должна, — ничто не сможет заменить человека — носителя живого творческого разума, способного осознать и проанализировать свои ощущения, возникшие при такой не поддающейся прогнозированию встрече.

Словом, веских доводов в пользу участия человека в космических полётах можно привести очень много.

Но среди психологически наиболее убедительных из них — хотя и не самым серьёзным по форме — для меня остаётся довод, высказанный как-то в ходе очередной дискуссии тем же, уже неоднократно цитировавшимся мною Б. Раушенбахом.

— Нам ничего не стоит, — сказал он, — отправить на Черноморское побережье комплексное автоматическое устройство, которое передаст нам свои координаты, температуру и влажность окружающей среды, химический состав воздуха, концентрацию соли в воде, спектральный анализ солнечного излучения, магнитофонную запись шума прибоя и вообще любую другую информацию, какую мы ему закажем, — хоть цены на фрукты на гагринском базаре… Но все равно я почему-то предпочитаю в отпуске воспринимать всю эту информацию сам, лично. А не посылать вместо себя автомат.

В сущности, эта концепция весьма близка к тому, что говорят — пусть тоже не очень серьёзно — представители одной из передовых отраслей знания нашего века — экспериментальной физики. Работающие в этой области учёные не раз сетовали на то, что человек не может, как в сказке, уменьшиться в размерах настолько, чтобы проникнуть в мир элементарных частиц и собственными глазами посмотреть, что там делается. В этой не раз повторявшейся шутке — большая доля правды. Непосредственное наблюдение всегда лучше сколь угодно изящного косвенного эксперимента. «Собственными глазами» — в этом все дело!

А автоматика… Забавная мелочь: теперь автоматика, не довольствуясь тем, в общем, чрезвычайно почётным местом, которое она законно занимает в полётах пилотируемых космических кораблей (не говоря уже о беспилотных, где она — полная хозяйка), начинает порой посягать и на лавры, ей по праву не принадлежащие. То есть, конечно, не сама автоматика — она, как мы знаем, ничего сверх заложенного в неё человеком сделать не может, — а пишущие о космосе люди.

Когда работал на Луне наш «луноход», в нескольких газетных статьях и телекомментариях управление этим аппаратом было названо автоматическим… А ведь на самом деле его управление было ручным. По самой что ни на есть классической схеме ручным. Правда — дистанционным (я бы сказал, очень дистанционным: пульт управления и управляемый объект находились друг от друга на расстоянии без малого четырехсот тысяч километров). Управляющий сигнал («туда») и информация о его воздействии («обратно») шли по маршруту Земля — Луна — Земля в общей сложности около двух с половиной секунд, и это, конечно, сильно затрудняло работу наземного оператора.

Представьте себе, что вы едете на автомашине, повернули руль, а машина послушается не сразу, а лишь через секунду с четвертью, причём увидите вы её реакцию ещё на секунду с четвертью позднее, чем это произойдёт, — боюсь, что особенно далеко вы на таком автомобиле не уедете. Но это уже другой вопрос. Сейчас я вспомнил этот забавный случай лишь как пример того, как иногда при взгляде со стороны работа человека-оператора «тонет», теряется в окружающем его царстве автоматики. Ну ещё бы: лампы, реле, ЭВМ, что-то щёлкает, что-то включается, что-то выключается — конечно же автоматика.

Наверное, в самом таком распределении функций между человеком и автоматом, при котором работа человека даже как-то не бросается в глаза, содержится подтверждение, что распределены эти функции правильно.

Тоже — одно из свидетельств зрелости.

Или, по крайней мере, — приближения к ней.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

В просторном, даже нарядном — конечно, в техническом смысле этого слова — зале подмосковного Центра управления полётом (ЦУПа) ощутимо нарастает напряжение: идут последние, предпосадочные витки полёта А.А. Губарева и Г.М. Гречко на космическом корабле «Союз-17».

Двухъярусный зал ЦУПа тоже — как в своё время космодром — неоднократно описан. По своей компоновке он напоминает зрительный зал театра или кинематографа. Внизу — в «партере» — пять рядов кресел операторов, перед которыми сплошной мерцающей лентой плотно — один к одному — стоят телевизионные экраны-мониторы. Тут же многочисленные пульты, телефонные аппараты, лампочки сигнализации — с первого взгляда и не разберёшься! Каждая система имеет здесь своих хозяев.

Человек, имеющий очень большой опыт как в собственных космических полётах, так и в управлении ими с Земли, — О.Г. Макаров свидетельствует: «Оказывается, руководить полётом других, отвечать за них — это потруднее, чем даже летать самому… Бросается в глаза, как действует космический полет, особенно полет длительный, на работников Центра. Меняется их внешний вид: они худеют, желтеют. Меняется даже их характер, или если не характер, то манера поведения. Нервничают люди. Стараются держать себя в руках, но чем больше это им удаётся, тем больше накапливается внутри… Поэтому в ЦУПе праздник не после старта, а после посадки очередного космического корабля. То, что называется — гора с плеч».

Да, видимо, работа этих людей тоже ещё ждёт достойного рассказа о себе. Нелёгкий груз лежит на их плечах. И справляются они с этим грузом умело, ответственно, достойно.

Наверху же — на «балконе» ЦУПа — места для… Начав писать это, я вспомнил, как на космодроме комнату в бункере рядом с пультовой называли, в зависимости от своего отношения к деятельности находящихся в ней лиц, либо «комнатой Госкомиссии», либо «гостевой»… Но если говорить всерьёз, то конечно же люди, собравшиеся на втором этаже ЦУПа, имеют к происходящему если и не конкретно оперативное, то, во всяком случае, прямое и очень не малое отношение! Им сейчас, в данный момент, действительно не нужно нажимать кнопки, давать команды, принимать решения, потому что свою часть дела (весьма весомую часть!) они делали — и продолжают делать — в течение многих лет. Свои кнопки они уже нажали. Они — как генералы, стоящие на наблюдательном пункте и следящие за ходом сражения, не вмешиваясь в рукопашную схватку. Главные конструкторы, учёные, методисты, космонавты — вот кого мы видим сегодня здесь.

А впереди, усиливая сходство со зрительным залом широкоэкранного кинотеатра, на полупрозрачном экране — огромная, во всю стену, карта мира. На ней — белая синусоида текущего витка, по которой медленно (что для мировых масштабов восемь километров в секунду!) ползёт яркая белая точка — космический корабль. В точках перехода корабля через терминаторы — линии, разделяющие освещённую солнцем и не освещённую половины земного шара, — траектория движения «Союза» пересечена короткими чёрточками и идущими от них стрелками с надписью «Тень».

Да, это не школьная карта с нанесённой карандашом линией пути «Востока», лежавшая на столе в «телефонной» комнате космодрома двенадцатого апреля 1961 года! А ползущая по экрану белая точка — не ученическая резинка, которую тогда передвигали по этой карте!..