С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич - Страница 66

Вспомним хотя бы телевизионные интервью и целые пресс-конференции, которые мы с таким интересом и сопереживанием смотрим в ходе едва ли не всех космических полётов.

Нетрудно понять, что в общей загрузке космонавтов эти интервью и конференции представляют собой ощутимый довесок. Так, может быть, напрасно это делается? Не лучше ли было бы поэкономнее расходовать энергию людей, делающих в космосе своё прямое — и без того достаточно трудное — дело? Или хотя бы перенацелить эту энергию с разговоров с нами на какие-то дополнительные научные и технические исследования?..

Нет! Не лучше это было бы. Только хуже.

Космическая информация превратилась в потребность для множества людей.[5]

Установленная на стартовой позиции ракета «Восхода» выглядела чем-то наряднее обычного. В первый момент я не уловил — почему. А потом сообразил: дело заключалось в том, что последняя — верхняя — ступень ракеты была окрашена не в ставший привычным светло-серый цвет, а в крупную черно-белую клетку,

— Как кафель в ванной комнате, — сказал один из инженеров космодрома, по-видимому твёрдо стоявший на той точке зрения, что эстетика технических устройств — в их рациональной строгости. Кстати, он и на собственной автомашине последовательно проводил те же принципы: не признавал никаких вошедших было в моду украшательских тигрят, собачек, висюлек и тому подобных, как он называл, «финтифлюшек».

Но к ракете «Восхода» все это отношения не имело. Её раскрасили в «кафельную» клетку не для красоты, а исходя из соображений вполне деловых: в программу полёта было включено наблюдение за последней ступенью после её разделения с кораблём.

Вообще, надо сказать, в программу «Восхода» записали довольно много. Настолько много, что, пролетав сутки, экипаж запросил у Земли разрешения продлить время работы ещё на двадцать четыре часа: какие-то «хвосты» задания остались недоделанными. Вернее, как сказал Феоктистов на послеполётном разборе, «еле-еле справились со всем, что собирались сделать. А обдумать не торопясь или сделать что-то, что пришло в голову в полёте, времени уже не было. Надо планировать время на исследования в полёте с запасом».

Пожалуй, именно с этого полёта произошёл крутой — на сто восемьдесят градусов — поворот в проблеме занятости космонавта.

Давно ли авиационный врач и психолог Ф.Д. Горбов в статье «Психология космического полёта» указывал — для того времени вполне справедливо — на возможные психологические трудности, связанные с отсутствием у космонавта «достаточного притока впечатлений». Чтобы проверить устойчивость психики будущих космонавтов в подобной ситуации, их сажали по одному на много дней в сурдокамеру — полностью изолированное от внешнего мира помещение, в которое не проникал извне ни один звук, ни один луч света, ни один, как сказали бы кибернетики, бит информации. Космонавты говорили, что это было непростое испытание. Заросшие многодневной бородой, даже, как мне показалось, какие-то одичавшие, вылезали они — прямо в руки врачей — из этой сурдокамеры.

Но очень быстро — всего через несколько лет и несколько космических полётов — опасение, что космонавту грозит информационный голод, было забыто. Или, точнее, не вообще забыто, а переадресовано дальним космическим полётам будущего, в которых космонавты будут годами добираться до какой-нибудь далёкой планеты, изредка пытаясь найти свою Землю среди множества мелких звёздочек, видимых в иллюминаторах корабля.

Что же касается полётов орбитальных или даже имеющих своей целью Луну, то в них — это выяснилось довольно быстро — скучать космонавтам стало некогда. Какой уж там недостаточный приток впечатлений! Дай-то бог программу каждого очередного дня полностью провернуть и все с этим связанные впечатления переварить! Именно это стало одной из главных забот космонавтов.

И когда вернулся на Землю экипаж «Союза-16» — А.В. Филипченко и Н.Н. Рукавишников, — руководитель подготовки наших космонавтов В.А. Шаталов (сам до этого трижды слетавший в космос), оценивая работу своих коллег, сделал особый упор на то, что экипаж «полностью выполнил программу». То же самое он подчеркнул полугодом раньше, говоря о полёте П.Р. Поповича и Ю.П. Артюхина на орбитальном комплексе «Салют-3» — «Союз-14»: «Во-первых, экипаж выполнил всю запланированную программу…»

Видите: во-первых!.. Это стало первым! О мужестве, отваге и тому подобных категориях разговора нет: они подразумеваются. Как условие необходимое, но в наше время уже недостаточное. Просто согласиться сесть в корабль, который увезёт тебя в космос, сегодня мало. В космосе нужно работать. Работать с предельной интенсивностью. И — квалифицированно!

Постепенно требования к космонавтам и в этом отношении стали ужесточаться. Как-то раз очередной работающий в космосе экипаж немного поднапутал — нажал какие-то кнопки в неправильной последовательности. Дело удалось с помощью ЦУПа поправить: нужный манёвр был выполнен, хотя и не оптимальным путём. Пришлось по заведённому порядку доложить об этом «наверх» — чересчур широкий круг людей был в курсе происшествия и информация о нем так или иначе не могла не просочиться. Выслушав доклад, Д.Ф. Устинов, курировавший тогда космические дела, подумал и сказал:

— Пора нам начинать наказывать.

Подумал ещё и добавил:

— Наказывать тех, кто готовит космонавтов…

Да, работать в космосе стало непросто.

Интересно, что и в этом смысле история развития космических полётов в основных чертах повторила историю авиации. Сравните деятельность первых пилотов, которые совершали свои героические (конечно же героические!) полёты, — можно сказать, ради самих этих полётов, ради того, чтобы убедиться самим и убедить других: человек может летать, — с деятельностью современного лётчика-испытателя, каждую секунду выше головы загруженного бездной дел: управлением самолётом и его многочисленными системами, установлением предусмотренных программой (зачастую очень непростых, никогда в нормальной эксплуатации не встречающихся) режимов, ориентировкой в пространстве, ведением связи, записями в планшете — всего не перечислишь!

Не хочу напрасно огорчать своих друзей — космонавтов, но боюсь, что чаша сия ожидает их в самом недалёком будущем. Впрочем, почему в будущем? Уже сейчас космонавт В.В. Ковалёнок на вопрос о том, чего в космосе больше всего не хватает, а чего в избытке, ответил: «Больше всего не хватает времени. А интересных дел всегда избыток…»

Какой уж тут «информационный голод»!..

Из экипажа «Восхода» я был хорошо знаком с Владимиром Михайловичем Комаровым и Константином Петровичем Феоктистовым. Третьего члена экипажа — Бориса Борисовича Егорова, — к сожалению, знал гораздо меньше: по своей врачебной специальности он занимался работами, к которым я прямого отношения не имел.

Комаров в отряде космонавтов выделялся прежде всего самой своей «докосмической» биографией. К моменту прихода в Центр он уже многое имел за плечами. В авиацию он пришёл… Да, строго говоря, он в неё и не пришёл: начало сознательной жизни застало его уже, можно сказать, в авиации — в специальной средней школе Военно-Воздушных Сил: были в своё время такие учебные заведения. Неудивительно, что, получив среднее образование, Комаров прямым путём пошёл в военно-авиационное училище лётчиков, после окончания которого пять лет служил лётчиком-истребителем в строевых частях. Летал на самых скоростных по тому времени самолётах, учился сам, учил других — и в какой-то момент почувствовал, что дальше проникать в глубинную суть явлений, сопутствующих полёту, ему уже трудно. Вернее, нецелесообразно.

— КПД не тот, — как объяснил он впоследствии.

А жить иначе как с самым высоким КПД — коэффициентом полезного действия — он не желал. Был в этом смысле максималистом. Потому и поступил в прославленную Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Заметьте: в инженерную. Не все друзья, даже близкие, поняли это решение («Что тебе, летать надоело?»). Нет, летать ему не надоело. Ему этого стало мало — просто летать. Он хотел летать иначе и доказал это, вернувшись после окончания академии на лётную работу уже в новом качестве: лётчиком-испытателем. В этой области проработал сравнительно недолго при первом же наборе в отряд космонавтов поступил в него, — но что-то (и немалое «что-то») из опыта лётно-испытательной работы, вне всякого сомнения, извлёк. Не случайно, я уверен, было одно то, что на двух из пока существующих типов советских космических кораблей — на «Восходе» и на «Союзе» — не кто иной, как Комаров, выполнял первые, по существу, чисто испытательные полёты. Его кандидатура напрашивалась на такое дело сама собой. И не только потому, что он был профессионально к этому отлично подготовлен, обладая опытом работы и квалификацией в удачном сочетании: лётчика, инженера, испытателя. Он отлично подходил к испытательной работе и по характеру своему, по вдумчивости, по неутолимой потребности в любом деле докопаться до самой его сердцевины, по тому, наконец, что был просто очень умным человеком (мы в своих официальных и неофициальных оценках как-то стали забывать, что умный человек — это всегда хорошо. Много ли вы видели, скажем, служебных характеристик, где было бы написано: умный человек?)