С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич - Страница 33

— Молодец! Настоящий русский богатырь!..

А через несколько минут, когда среди почти непрерывных, перебивающих друг друга бодрящих докладов операторов («Ракета идёт хорошо…», «Давление в камерах устойчивое…», «Первая ступень отделилась…», «Ракета идёт нормально…») стало все чаще повторяться слово «Пропуск» — это означало, что ракета ушла за пределы дальности прямой радиосвязи, — Королев положил микрофон, вышел из пультовой и, столкнувшись у выхода из бункера с Константином Петровичем Феоктистовым, порывисто обнял его со словами:

— Поздравляю! Поздравляю! Тебе это тоже нелегко досталось. Немало и я тебя поругал, крови тебе попортил. Ты уж извини, не сердись на меня…

Тут все свидетельствовало о сильном эмоциональном подъёме, которому наконец позволил себе отдаться Главный конструктор: и обращение к Феоктистову на «ты» (хотя они работали вместе многие годы, но, как мне казалось, в личную дружбу эти отношения не переросли), а главное, сам факт принесения извинений — просить прощения у кого бы то ни было и за что бы то ни было этот человек не любил! Не в его характере это было.

Но в те минуты индивидуальные особенности характеров людей как-то снивелировались. Одни мысли, одни эмоции владели всеми.

Человек в космосе!..

Дважды в жизни Королева судьба жестоко лишала его естественного права конструктора увидеть собственными глазами триумф своего детища. Так получилось в октябре 1930 года, когда на седьмых Всесоюзных планёрных состязаниях в Крыму лётчик-испытатель и планерист В.А. Степанченок выполнил на планёре «Красная Звезда» конструкции Королева петлю — впервые в СССР. Королев этого не видел — он лежал в брюшном тифу… Так же получилось без малого десять лет спустя — в феврале 1940 года, когда лётчик-испытатель В.П. Фёдоров в полёте на ракетопланере Королева СК-9 («Сергей Королев-девятый») впервые включил в воздухе ракетный двигатель РДА-1-150, созданный в Реактивном научно-исследовательском институте Л.С. Душкиным на основе двигателя ОРМ-65 конструкции В.П. Глушко. Включил и несколько минут летел, наращивая высоту и скорость. Это был первый у нас полет человека на летательном аппарате с реактивной тягой. И он тоже совершился в отсутствие Королева, находившегося в это время в заключении.

В тот апрельский день 1961 года я подумал: наконец-то он видит воочию! Видит далеко не первое, но зато, наверное, самое главное свершение своей жизни.

…"Телефонная" — так называлась комната в длинном одноэтажном здании («Второй гостинице»), где стояли аппараты связи с наблюдательными пунктами и с Москвой. В эту «телефонную» мы доехали из бункера стартовой позиции очень быстро, наверное, за несколько минут.

Но то, что быстро для Земли, для космоса — довольно медленно.

Во всяком случае, когда мы ввалились в «телефонную», резинка — обычная школьная ученическая резинка с воткнутым в неё маленьким ярко-красным флажком на булавке — лежала на столь же обычной ученической карте мира уже на голубом поле Тихого океана.

Если бы создатели художественных фильмов «про космос» видели эту резинку на школьной карте! Наверное, они решительно отвергли бы столь зрелищно неэффектную деталь. А может быть, напротив, охотно ухватились бы за неё. Не знаю… Во всяком случае, мне эта скромная резинка очень запомнилась.

…Космический корабль уходит все дальше. Он уже в южном полушарии. Это вне зоны радиовидимости даже самой далёкой от нас камчатской точки, радиограмма которой вот только что поступила в «телефонную». Теперь надо ждать сообщений от наших судов, дежурящих в водах Атлантики, которую «Восток» пересечёт по диагонали — от Огненной Земли до западного побережья Центральной Африки.

Одно за другим поступают донесения о срабатывании многочисленных систем космического корабля, созданных в разных конструкторских коллективах, и поочерёдно вздыхают с облегчением собравшиеся в «телефонной» их конструкторы. Про одного из них потом рассказывали, будто он, узнав, что его система функционирует в точности так, как положено, даже непроизвольно перекрестился. Не знаю, я этого не заметил. Да и собрались в «телефонной» заведомые атеисты — иначе разве осмелились бы они столь решительно вторгаться в то, что издавна называлось чертогами небесными. Но что действительно обращало на себя внимание — это то, что по лицам конструкторов даже не очень наблюдательному человеку нетрудно было безошибочно определить, чья система уже сделала своё дело, а чьей это ещё предстоит. Хуже всего в этом смысле было тем, чьи создания, так сказать, завершали всю работу: конструкторам системы предпосадочной ориентации, тормозной двигательной установки и, наконец, парашютов и других элементов комплекса посадочных устройств. Им пришлось поволноваться если не больше, то, во всяком случае, дольше всех.

Правда, через без малого четырнадцать лет в зале Центра управления полётом, когда после завершения месячной программы на станции «Салют-4» экипаж космического корабля «Союз-17» — А.А. Губарев и Г.М. Гречко — готовился к приземлению, интересную мысль высказал Н.А. Лобанов, руководитель организации, создавшей все парашютные системы, использованные на советских космических кораблях.

— Раньше, — сказал Николай Александрович, — каждый конструктор ждал, когда отработает «его» система. А потом — гора с плеч. Сейчас иначе. Каждый переживает за всех. Образовалась не только единая «большая система» космической техники, но и единая система людей, которые эту технику делают. Сложился единый космический коллектив… Вот недавно получилась неприятность, совсем не по нашей части. А приехал я после этого к себе в институт, так все на меня навалились. «Что там получилось?» — спрашивают… Переживали очень…

Наблюдение Лобанова показалось мне важным и справедливым. Действительно — «каждый переживает за всех»!.. Хотя, конечно, за творение своего коллектива особенно. От этого никуда не уйдёшь. Да и сам Лобанов, когда дело стало подходить к моменту включения в работу парашютной системы «Союза-17» — открытию сначала тормозного, а потом основного парашютов, отстрелу теплозащитного экрана, перебалансировке подвешенного под парашютом корабля и, наконец, мягкой посадке, — по мере приближения этого завершающего этапа полёта Николай Александрович заметно посерьёзнел, явно утерял интерес к общим этическим проблемам и стал безотрывно следить за поступавшей по громкоговорящей сети информацией. Впрочем, повышенный интерес к осуществлению посадки «Союза-17» проявляли все: она проходила при метеорологических условиях достаточно сложных, в частности при ветре силой до двадцати метров в секунду!

Но вернёмся в нашу «телефонную».

После того как остались позади тревоги, связанные с начальным этапом полёта — «Восток» на орбите, — начались волнения по поводу того, почему нет сообщения ТАСС по радио! Минуты шли за минутами, вот уже почти полполета позади, а из установленного во «Второй гостинице» приёмника — обычного, вполне домашнего «ВЭФа» — все шла какая-то музыка, передача для домашних хозяек, отрывки из опер, словом, все что угодно, кроме одного — сообщения о полёте человека в космос.

А медлить с этим сообщением не приходилось: важно, было, чтобы за время того единственного витка, который предстояло сделать «Востоку» и добрая половина которого была уже пройдена, хоть какая-нибудь радиостанция успела принять передачу с борта космического корабля. Космонавт должен был предъявить человечеству свою визитную карточку — не оставляющее место для сомнений доказательство того, что человек действительно вышел в космос!

Но для этого упомянутому человечеству нужно было прежде всего знать, на какой волне оно может услышать голос Гагарина. А узнать это оно могло только из сообщения ТАСС.

Все, все замыкалось на это сообщение.

— Чего они там, на радио, ждут? О чем думают? Согласовать никак не могут, что ли? — беспокоились в «телефонной». (Кстати, предположение «согласовать не могут» оказалось, как выяснилось впоследствии, небезосновательным).

И когда, казалось, ждать дольше стало совершенно невозможно, вдруг оборвалась звучавшая в динамике нашего «ВЭФа» музыка и раздалось долгожданное: