Рюрик. Сын Годолюба (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 26

Вот только поступил он так не потому, что конунг действительно такой добрый и великодушный – просто Хродгейр посмел озвучить вслух мысли едва ли не половины гридмаров конунга! А его изгнание лишь увеличило брожение и глухой ропот воинов… Возвращение же «Жадного» наоборот, кое-как примирило мужей и конунга.

По крайней мере, временно...

Впрочем, вскоре пошли слухи, что Гудфред принял за правило с издевкой посмеиваться над хирдманов, довольно злобно подшучивая над новым прозвищем Хродгейра. И постепенно хитрый конунг подбил на насмешки прочих хольдов, пусть хотя бы язвительными (и столь обидными!) шуточками отомстив «Жадному»… Что последний был вынужден терпеть все время совместного возвращения в Ютландию!

А ведь Гудфред исподволь затеял эту травлю не только потому, что хотел отомстить – тем самым он разругал Хродгейра с прочими хольдами, настроил хирд против Жадного. Нет, конунг ничего не забыл и не простил – он просто-напросто подготовил почву для того, чтобы уже окончательно и без всяких потерь изгнать воина! И хорошо, если только изгнать...

Вон, в свое время король франков Хлодвиг целый год выжидал удобного момента, чтобы зарубить воина, посмевшего оспорить его добычу! Вполне себе схожая ситуация... Хотя сперва и жизнь сохранили, и в хирд вернули. Вот только издевки, на которые нет никакой возможности ответить, порой порождают настоящую ненависть. Тем более если постоянно думать, что это лишь начало мести конунга!

И именно поэтому Харальд, прослышав про Хродгейра Жадного, тотчас понял, кто может помочь ему свершить данную Раде клятву…

Клятву забрать жизнь Гудфреда взамен жизней Дражко и Годолюба!

Бабская прихоть, которой Клак не сумел воспротивиться? Возможно. Вот только Рада – не обычная баба, а любимая женщина ярла. Любимая всем жарким сердцем Харальда! Да и в сущности, никакая это не прихоть – а справедливая месть за обоих братьев… Более того, если бы не данное им слово, девушка рискнула бы свершить ее сама – крови Рада не боится, да и стреляет из лука получше многих охотников! Кое что может и в ближней схватке, как показал бой с изгоями... Дай ей волю – так ведь сгинула бы славянка, как пить дать сгинула бы от мечей хольдов конунга!

Хотя как знать – быть может, она бы и успела свершить свою месть...

Но несмотря на данную им клятву Харальд, отправляясь в поход, очень сильно колебался, не зная, как подступиться к столь необычному для него делу. Ну и конечно, было много сомнений и переживаний на счёт того, что стоит ли вообще подступаться?! Однако же неприязнь к Гудфреду, передавшееся ярлу от Рады, исподволь усиливалась с каждым днем – а потеря половины личного хирда заставила искать виноватого… И виноватого именно в конунге, как организаторе набега.

Крепко недоволен Гудфредом был и Ануло, чьё раздражение лишь подливало масла в огонь. Но ведь действительно, обещание конунга помочь со строительством укреплений Хедебю мало утешало старшего брата в преддверии ответного удара франков! Бросать свой город он не хотел, но и не видел никаких шансов на его успешную оборону в грядущей войне. Причём ведь сам конунг после атаки на Фризию потерял всякую возможность договориться с императором и решить дело миром... Нет, Гудфред давно шёл к войне – и набег был лишь один из его шагов.

А вот другой конунг... Другой конунг вполне бы мог заключать с Карлом мир, несмотря на последний поход данов! Ибо новый правитель становится как бы чист от преступлений предшественника – даже если сам был участником его злодеяний...

В последние дни всё смешалось в сердце и голове Харальда: страх за Раду – и клятва, давящая на чувство долга. Стойкая неприязнь, со временем (и вследствие понесенных хирдом потерь!) переросшая в настоящую ненависть к Гудфреду... И желание защитить как и семью, так и эмпорий.

Наконец и собственное честолюбие. Ведь в конце-то концов, если конунг умрёт, то братья Скьльдунги и сами могут побороться за титул конунга для Ануло!

И в конечном итоге Харальд решился... Решился найти Хродгейра тотчас по возвращению в родные земли – и пообещать ему не только серебро, но и защиту от преследования в случае убийства Гудфреда!

И да, обиженный, оскорбленный и затравленный своим же конунгом "Жадный" нисколько не колебался над этим предложение. Нет, Харальду потребовалось лишь совершенно незначительное усилие, чтобы подтолкнуть Хродгейра к мести...

Глава 12.

Лето 810 года от Рождества Христова. Остров Зеландия, Хлейдр. Двор конунга Гудфреда.

…-За нашего славного конунга! За Гудфреда, сокрушителя фризов и франков!

- Сколь!

Хродгейр поднял глубокую кружку полную свежего, пахнущего живым хмелем пива – и прямо, твердо посмотрел в глазу Эйрику Толстокожему, стоящему напротив. Сделав же глубокий глоток, Жадный ободряюще улыбнулся хольду, сохраняющему ледяное спокойствие – после чего тяжело опустился на лавку.

Забавно… Впервые на пиру конунга Хродгейру приходится держать взгляд – немалым, к слову, волевым усилием! «Сколь» – это и предатель, и одновременно тост. Есть у данов и прочих скандинавов давняя традиция – смотреть друг другу в глаза, когда на пиру предлагается выпить за своего вождя или кого из мужей, отличившихся в походе. И если кто-то замыслил недоброе, тот отведет взгляд…

Но что самое удивительное – Хродгейру действительно хочется отвести глаза в сторону после каждой здравицы! Однако же зная о старом обычае, он вновь и вновь смотрит в глаза Эйрика – старого, верного соратника, испытанного в боях. Увы, даже Толстокожий в последнее время избегает Хродгейра, словно бы чужого на этом пиру… Ну и плевать!

Скоро, скоро уже свершиться сладкая месть – Гудфред ответит и за унижения, и за свою жадность! А сам Жадный… Хродгейр горько усмехнулся при мысли, что сам уже невольно сроднился с новым прозвищем и воспринимает его как часть себя. Но дважды плевать! Пусть он действительно Жадный – свою долю серебра он точно получит! Даже если придется взять его из рук Харальда Клака…

Только что и осталось дождаться, когда все присутствующие в Хлейдре, величественном пиршественном зале конунга, построенного задолго до рождения Гудфреда, основательно перепьются – а сам конунг позволит себе удалиться. Тогда-то и свершится сладкая месть Жадного!

Губы Хродгейра тронула легкая, теперь уже мстительная улыбка. Пусть голова его немного гудит, а тело налилось непривычной тяжестью – так, словно хольд движется под водой – но мысли о грядущей мести (и страх, конечно, страх быть пойманным в момент злодеяния или сразу после него!) держат сознание Жадного. А кроме того, перед пиром он съел целую ковригу свежего хлеба и туесок жирного коровьего масла – так что хмель теперь берет его куда слабее прочих воинов… Ну и на самом пиру Хродгейр старается приналечь на очень жирное, копченое мясо тюленя.

Конечно, поголовье морских животных, облюбовавших сей остров, давно уже прорежено данами. Но все же в прибрежных водах Зеландии попадается еще достаточно тюленей, что северяне с радостью добывают, предпочитая их коптить!

Собственно говоря, длинные столы пиршественного зала итак ломятся от еды. Здесь и мясо благородного оленя, лишь вчера добытого опытными ловчими, и печеная на огне треска, и подкопченная сельдь, так прекрасно сочетающаяся с пивом или хмельным медом… Гудфред не жалеет для своих воинов свежего овечьего сыра, такого терпкого и пахучего – а также румяного, только что из печи хлеба, чей вкус особенно ценит Хродгейр. Да и не только он один – ведь как правило, пресные и сухие ячменные лепешки успевают настолько приесться и опостылеть данам за время похода, что вкус свежего хлеба для них прочно связан с домом.

Есть за столом также и вареная репа, и свежий лук, и масло – и хмельной мед, и пиво, и крепкая брага! Хродгейр более всего любит мед – но уж больно тот коварен; голова вроде свежая, а руки и ноги не слушаются. Между тем, Жадному сегодня очень нужна крепкая рука…