"Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Войтенко Алекс - Страница 97

Восемь классов если и не отличником, то твердым хорошистом. И встал вопрос что делать дальше. Вообще-то мама не настаивала о продолжении обучения, только потому, что дорога в институт для меня была закрыта. Как бы то ни было, а пока был жив Сталин, дети репрессированных имели некоторые ограничения, да и сейчас, после его смерти о их снятии не говорили. Может в будущем, что-то и изменится, но когда это будущее наступит, было неизвестно. Поэтому самое многое, на что я мог рассчитывать, так это местный промышленный техникум, который открылся в 1952 году, и готовил в основном рабочих строительных профессий. Ни одна из них меня не устраивала. Никакого желания перекладывать кирпичи или же месить раствор, у меня не было. Гораздо больше меня тянуло в море, и мама всячески поддерживала эти мои устремления. Увы, в Магадане не имелось морского училища. Хотя военное и было закрыто для меня, но гражданская мореходка была вполне доступна, поэтому после окончания восьмилетки, сел на местный пароходик и отправился на Камчатку, где довольно легко поступил в «Петропавловск-Камчатское Мореходное училище Министерства Рыбного Хозяйства СССР», на специальность «Техник-судоводитель судов МРХ СССР».

Учеба складывалась вполне нормально. Парни сокурсники попались вполне адекватные и было видно, что большинство из них пришло сюда, именно для того, чтобы освоить нужную профессию, а не просто провести время. Хотя, если так подумать сейчас таких было большинство, тем более что это поколение — дети войны. То есть люди, испытавшие на себе все тяготы военного времени, и прекрасно осознающие, что такое, голод, холод и все остальные прелести.

Три года пролетели как один день. Осталось совсем немного написание дипломной работы, месяц практики, выпускные экзамены и диплом. Практика должна была проходить здесь в Петропавловске, но срочная телеграмма, пришедшая из Магадана, поставила все с ног на голову. Поэтому, срочно оформив отпуск по семейным обстоятельствам, я на первом же пароходе помчался домой. Здесь все оказалось очень тревожно. Магадан несколько специфический город. Если скажем в России в центральных областях школьников порой посылают на уборку картофеля, в Узбекистане на хлопок, где-то еще на какие-то культуры, то здесь основным занятием является сенокос.

В открытом грунте, здесь пока еще ничего толком не растет. Один из колхозов неподалеку от города выращивает в теплицах кое-какую зелень, кабачки и репу. Часть выращенной продукции появляется в магазинах, хотя довольно редко или же ее мгновенно сметают с прилавков. Все остальное чаще всего доставляется с большой земли. Единственное, чего здесь действительно много, так это рыбы и в какой-то степени мяса. Правда последнее чаще всего отправляется в центральные области, но что-то остается и здесь. В основном это мясо оленей, которых нужно кормить. Именно поэтому заготовка сена здесь в приоритете, особенно учитывая то, что лето здесь длится с июля до конца августа. А после вновь наступает зима.

Именно сенокос, и прошедший во время него ливень и стал причиной болезни моей матери. Вначале, легкое недомогание сочли обыкновенной простудой, тем более что в колхозном медицинском пункте квалифицированных врачей просто не имелось. Дали пару порошков, посоветовали теплее одеваться и отправили обратно на сенокос. Настаивать на чем-то ином, означало бы обвинением в симуляции болезни, и срыве производственного плана. Хотя репрессии тридцатых давно закончились, но со всем что касалось работы, или помощи подшефным хозяйствам было очень строго. Поэтому несмотря на температуру и все прочие симптомы, пришлось продолжать работы в поле. И только когда мама потеряла сознание ее отвезли в городскую больницу, но было уже поздно.

С трудом добившись встречи с нею, я увидел разом постаревшую женщину, лежащую на койке и тяжело с каким-то надрывом пытающуюся сделать вдох. Все говорило о том, что дни ее сочтены. Сильный долго не прекращающийся кашель, высокая не желающая спадать температура, и сильное посинение кожи от груди и выше, говорили о том, что болезнь прогрессирует, и скорее всего, что-то исправить уже невозможно.

С трудом узнав меня, она дала знак чтобы я склонился к ней и превозмогая боль прошептала.

— Ты уже куришь. Совсем стал большим. — Констатировала она. Твой отец тоже курил. Сигары. Я тогда служила в советском посольстве в Германии.

Мама на мгновенье затихла, потом вздохнула, прокашлялась и продолжила.

— Он был летчиком. Бароном и майором люфтваффе. Я тогда отказалась выйти за него. Боялась, что это отразится на моем отце, но как оказалось, отца в тот момент уже не было в живых. Но, было уже поздно.

Мама вновь закашлялась, а я буквально замер, ловя каждое ее слово, которое вырывалось из нее. Было очень заметно, что она говорит с огромным трудом. Вышептывая каждое слово, потому что голоса у нее уже не было.

— Беги. Если сможешь, беги отсюда, из этой страны. Даже после того как умер палач народов, здесь нет будущего. Ушел один, пришел другой.

Она вновь закашлялась. Потом тяжело вздохнула и произнесла.

— В моем чемодане под крышкой все документы и фотография, твоего отца. Если сможешь уезжай и найди его. Он богатый человек, и должен принять тебя. Ты очень похож на него. Я тебя очень люблю. Мое солнышко…

Большего она сказать не смогла, и вновь закашлялась, выплевывая из легких красные сгустки. Меня тут же выдворили из палаты, куда сбежалась целая толпа врачей. Вскоре привезли каталку, на которую положили маму и увезли в операционную. Я просидел в больнице еще шесть часов, ожидая хоть какого-то результата. Увы, результат оказался плачевный, мама скончалась на операционном столе.

Следующие дни были заполнены до предела хлопотами, касающимися похорон. Церкви в Магадане в эти годы не существовало. Та, что имелась ранее была снесена в первые пятнадцать лет после революции. Какая-то церковь существовала полу подпольно, но где именно она находится, и возьмется ли батюшка совершить отпевание я не знал. Поэтому пришлось хоронить так, как есть. Единственное что я мог, так это прочесть молитву самостоятельно, что и сделал, находясь возле могилы. Большего было не дано. Мама хоть и не была истово верующей, но тем не менее иногда молилась, или крестилась, когда этого никто не видел, и в какой-то степени приучила к этому меня.

Вернувшись в моментально опустевший дом, я долгое время ходил неприкаянным, не понимая, как могло произойти такое несчастье. Находясь в училище, я закурил и сейчас этот горлодер «Беломорканал», помогал мне прийти в себя. В какой-то момент, я вспомнил слова мамы, касающиеся каких-то документов, находящихся в чемодане, с которым она никогда не расставалась. Достав из платяного шкафа этот фанерный чемоданчик, обтянутый парусиной, я открыл его и занялся перебором находящихся там вещей.

В нем обнаружился старая довольно ветхая библия в обложке книги Тургенева «Отцы и дети». Держать дома обычную библию было чревато неприятностями, поэтому, однажды, еще учась в школе, я случайно подобрал кем-то забытый томик романа, и придя домой, сменил содержимое книги, вклеив под обложку мамину библию, точнее не полную версию, а только «Новый завет». Незадолго до этого, эта книга попалась на глаза директору школы, и та потребовала, чтобы мама уничтожила ее. В итоге, была официально уничтожена книга Тургенева, а «Новый завет» в чужой обложке стал тщательно прятаться в самый дальний угол под кровать, а после переезда в новую квартиру, было найдено другое место. Сейчас она оказалась в чемодане.

Кроме библии там лежала пачка советских денег. Мама очень хотела купить диван, который предполагалось поставить мне вместо раскладушки. Увы, так и не успела его приобрести, а сейчас он уже был как бы и не нужен. Я пересчитал деньги. Оказалось, что здесь находится три с половиной тысячи рублей. При маминой зарплате в семь сотен в месяц, здесь было гораздо больше, чем на обычный диван, который стоил в районе трехсот-пятисот рублей. Похоже, мама собирала деньги к моему окончанию училища. Здесь же лежали около десятка фотографий, меня и мамы сделанных здесь в Магадане, какие-то справки, квитанции об оплате за квартиру, дрова, свет, воду. Я перебрал все что было, но ничего, чтобы как-то касалось отца так и не нашел. Задумавшись повторил про себя все услышанные от мамы слова, она говорили что-то о том, что документы находятся под крышкой.