Возвращение (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 64

Есть!

Веревки соскочили с запястий. Связывали не туго, да и что одна девка может против шести мужиков? Считай, только пищать и плакать!

Устя этим заниматься не будет.

Хлеб отправился за пазуху, веревка туда же, на всякий случай, нож Устя крепко сжала в руке.

Она не умеет убивать. Но - убьет!

Ударит - это без сомнения.

Никто из наемников ее не пожалеет. Ну и она не будет беспомощной жертвой! Довольно - прошлую жизнь ей испоганили, теперь и эту хотите?

Не будет по-вашему!

Оглядываясь на каждом шагу, Устя выскользнула из домика - и зашла за одно из деревьев.

Шаг, другой... а потом найти ее уже и невозможно, в осеннем-то лесу. Как хорошо, что похитители ее не раздевали! Как была, так и связали!

Душегрея на ней хоть и плохонькая, но от осеннего холода пока убережет. И сапожки хорошие, крепкие и теплые.

Когда не заблудится - справится. Но пока главное уйти от преследователей. Ежели это лес, то лес у нас по правому берегу государыни Ладоги. Лес... да, вверх по течению.

А значит, надобно нам на север - и выйти к реке. А там уж она домой доведет...

Устя подняла голову. Посмотрела на звезды.

Север?

Ага, ей - туда. И Устя, не обращая внимания на шум и крики за спиной, поспешила к реке. Пусть наемники сами с медведем договариваются. А у нее свои дела.

***

- Птичка в клетке?

- Да, боярин.

Истерман, строго говоря, боярином не был, но что там наемнику? Авось, язык и не отвалится, почествовать? Ему и ничего, а боярину приятно.

- Передай главному, - Истерман достал из кармана кошель, в котором звенело серебро. - Завтра остаток отдам, как приеду.

- Хорошо, боярин. Будет, как скажешь.

- Что девка?

- Спит. Мы ей зелье заморское дали, на платок капнули, да и к морде прижали. Она и спит...

- Понятно. Не тискали, не лапали?

- Пока нет, боярин. Ты ж сказал...

- Я от своего слова не отказываюсь. Все, передай Хорю, к полудню будем.

Наемник поклонился - и убрался восвояси.

Истерман довольно потер руки.

Все складывается, как нельзя лучше. Уже завтра Фёдору будет наплевать на заносчивую девку. Может, дня три потешится. А потом...

У всех девок между ног одно и то же, Руди знает. И одна не лучше другой. Чего ради них рисковать? Чего себя переламывать? Поиграет Феденька, да и кинет ее...

Может, потом и Руди испробует, что останется. Видно будет.

Что ж.

Завтра, к полудню...

***

Медведь потешился на славу.

Два человека, три лошади. И злобный, как хорек, Хорь, который обнаружил, что птичка улетела.

Ни бабы, ни веревки.

По лесу неслись такие ругательства, что листья с деревьев опадали. Впрочем, кроме листьев никто и не реагировал.

Устинья уже была достаточно далеко и не слышала, наемники, хоть и были рядом, и не такое слыхивали. А медведь...

А медведь был доволен и счастлив.

Он и с собой мясо унес, и знал, что большая куча мяса осталась в лесу. И он завтра еще за ней придет. Мелкие хищники столько не слопают, не унесут, ему еще останется мно-ого...

Он наестся, и уляжется спать. И будет крепко спать, до весны.

Зов не обманул.

Хороший зов, правильный.

Медведь его запомнил. Случись что он снова придет. Мясо - тоже хорошо. Правильно.

И медведь с удовольствием заглотил кусок конины.

***

Устя вышла к Ладоге достаточно быстро. И едва не расплакалась от облегчения.

Да, река, пока еще не город. Но - государыня Ладога! Широкая, раздольная, свинцово-серая в ночной темноте. А еще... холодно!

В лесу тоже не радостно, но рядом с рекой и вовсе грустно. От нее влага, сырость, промозглость...

Так что Устя кое-как спустилась к воде, благо, берег был пологий, и от души напилась. Потом съела хлеб и еще попила воды.

И спокойно пошла вдоль берега, по траве, вниз по течению. Рано или поздно она выйдет к городу. Искать ее?

Может, и будут. Да кому в голову придет, что она так поступит?

Что бабе положено?

Правильно, с воплем ужаса по лесу метаться, пока ее не сожрет кто. Или разбойники не найдут.

Вот и ладно. Пусть кто хочет, тот и бегает, а ей некогда.

Ей домой пора, там, небось, маменька себе места не находит.

Устя крепко сжимала нож, и шла домой.

Она не задумывалась о том, что хорошо видит в темноте. Ее не удивляло, что она никого не встретила на своем пути, ни птиц, ни зверей. Да что там!

Ночные бабочки - и те к ней не подлетали.

Внутри ровно и спокойно горел черный огонек. И Устя ничего не боялась.

Умирать - не страшно и не больно. Она уже умирала, она знает...

Река медленно катила свои волны, шептала что-то юной волхве. Успокаивала, как могла.

Все ты делаешь правильно, Устяшшшша, все хорошшшо...

***

Среди ночи проснулась старая волхва.

Сердце сдавило. Трепыхнулось, опять отпустило...

Неладное что-то.

Устя?

А больше не за кого ей было волноваться. Что-то неладное творится с внучкой, бабушка то понимала, а сделать ничего не могла, слишком она далеко. Слишком. Только и оставалось, что молиться. Села на лавке, зашептала просьбу к Живе-матушке...

Долго звать не пришлось - отозвалась Богиня.

Словно солнышком теплым повеяло, и поняла Агафья, что происходит.

Плохо сейчас Устинье.

Тяжко, сложно. Но поняла так же, что справится ее внучка. Сильная она. Сильная и умная.

Богиня, помоги ей.

Мои силы возьми, а ей помоги...

И показалось Агафье, что ее снова теплым погладили.

Не надо.

Не жертвуй собой, ни к чему это сейчас. Все будет хорошо, Агафьюшка. У каждого своя дорога, у каждого своя ноша. Ты свою неси, а уж за Богиней долга не останется.

А тревога все равно не унималась. Так ведь внучка же... даже когда и знаешь, что все будет хорошо... так пусть оно сначала будет, а потом и Агафья успокоится. Так-то оно надежнее будет.

Только к рассвету смогла выдохнуть старая волхва.

Поняла, что с внучкой все хорошо, и на лавку прилегла.

Все...

Можно дух перевести и поспать.

Все. Хорошо.

***

Шла себе Устинья, шла, а потом и думать начала. Когда возбуждение от побега схлынуло, когда успокоилась она чуточку, когда дышать ровнее смогла.

В город бежать?

А успеет ли она до рассвета? А то ведь вид у нее...

Сама себя увидишь, так испугаешься. Волосы лохматые, повязка потерялась где-то, душегрея, вот, разорвана, сарафан - как будто его кошки драли, а уж грязи на ней - на скотном дворе так и меньше будет. И в таком виде по городу идти?

Ой, неладно будет.

Как увидит ее кто, так испугается. А если кто знакомый?

Как она потом объяснит, где была, чего искала? Век не отмоется! И почему-то обиднее всего было, что осталась она и без стекляруса, и без иголок, и без шелка.

Вот зачем оно разбойникам и татям?

Гады они! Просто - гады!

Да только татям с ее ругани не жарко, не холодно, и беды нет. А делать-то ей что? И в город так нельзя, и домой... а ежели там еще кто ждать будет?

Может, и нет, ну а вдруг?

К примеру, уцелеют у разбойников хоть две лошади, так они ж и до Ладоги вмиг домчатся, и своим весточку дадут, и ее стеречь будут. Ох, не добром та встреча закончится.

Устя за собой хоть силу и знала, а пользоваться ей как следует - нет, пока не сможет она.

Старая волхва, та и сердце остановит, и ужас смертный нашлет, и кровь в жилах створожит... она-то может. А Устя не сумеет пока. Нет у нее таких навыков.

Так что вздохнула Устя - и пошла дальше.

Матушка-Жива, что делать-то?

А может, то и делать?

Пойти в святилище матушки, в ноги волхве кинуться. Попросить, чтобы ее родным весточку дали, а самой подождать.

Так-то и батюшка поймет. Куда ж ей еще бежать было?