Возвращение (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 50

- Откушай, боярин.

Боярин глоток сделал - и все выпил.

- Ох и мудра ж у тебя супруга, Лексей Иваныч.

- За то и выбрал, Платон Митрофаныч, за то и люблю ее...

И на супругу поглядеть. Мол, что такое-то?

Супруга покраснела, а мужу на ухо и шепчет.

- Положено вина наливать, так я не стала. Вам еще о важных делах говорить, я кваску плеснула.

Умничка.

***

Платон Митрофанович сидел за столом, и боярышень разглядывал. Ну, какая тут Федьке полюбилась? Говорил, старшая. Устинья.

Вот, сидит, по левую руку от отца.

Младшая рядом с ней. И сразу видно, кто тут умнее.

Старшая смотрит спокойно, голову держит ровно, молчит, правда, но видно, это не от застенчивости или глупости. Просто молчит. Не желает привлекать к себе лишнего внимания, вот и все.

А младшая уже и ложку уронила, и кусок рыбы, и гречкой обсыпалась, ойкнула, покраснела, получила злобный взгляд от отца, замерла, ровно статуй грекский...

И если их сравнивать, младшая - как половинка старшей. Вдвое хуже. Когда б Платону выбирать, он бы тоже старшую предпочел. А вот для племянника...

Тут и не знаешь, что лучше, что хуже.

Фёдор сам ума невеликого, а вот какая жена ему нужна? Когда она умная будет да хваткая, потерпит ли она царицу Любаву? А то ведь будет Феденька, как меж двух берез болтаться, одна в одну сторону тянет, вторая в другую. Умные бабы - они такие, не всегда промеж собой договорятся.

Вторая девка - та попроще. Ей управлять легко будет, она будет в тереме сидеть, да и лишнего слова не вымолвит. Но Фёдору нравится не она. Да она и похуже.

Платон Митрофанович, как настоящий мужчина, таких мелочей, как цвет волос - глаз - платья, украшения - подвески - кольца не разбирал, потому и вывод делал обобщенный. Старшая краше. Младшая так себе. Фёдор просил поговорить о старшей.

Платон и поговорит.

Сначала с боярином, потом с боярышней, хотя бы и в присутствии ее отца. Посмотрим, что ты за птица такая, боярышня Устинья.

***

Прошлась царица Любава по горнице, глазами сверкнула гневно. Женщина, перед которой она расхаживала, на царицу без интереса смотрела.

Ходит тут она себе и ходит... сидела, в окно смотрела.

Надоело Любаве гнев показывать, сорвалась она.

- Ты чего сидишь, молчишь?

- А ты ни о чем и не спрашивала.

- Кому это надобно!? Кто Федьку погубить хочет?!

- Да кому он нужен-то, покамест не женат?

- Я бы о Борьке подумала, но там... не допустил бы Борька двух осечек, глупо это!

Женщина плечами пожала.

Глупо - так глупо, ей ли спорить?

- Ладно, - остановилась Любава. - Есть такая боярышня Заболоцкая на Ладоге. Устинья. Надобно мне, чтобы ты на нее посмотрела.

- На ней Федьку оженишь?

- Не хотелось бы, а только понравилась она сыну, может, и нам подойдет? Я на нее глядела, ну так много ли я увижу?

- Погляжу, как можно скорее. А ты бы и обо мне подумала, Любава. Когда Федька женится...

- Помню я! Женится, и через год - полтора, и ты можешь...

- Вот и ладно. Пора мне уж, возраст не девичий, и муж намекает все чаще...

- Ой, да муж твой! Тряпка несчастная, подкаблучник...

- А то мое дело. И мой муж.

- Ну, прости, - отступила Любава. - Нам ли ссориться... как женится Феденька, так вскорости и тебе петлю скинуть можно будет, чуть-чуть осталось.

Женщина посмотрела на царицу. А глаза у нее зеленые, ровно ядом полны...

- Договорились.

И ровно чешуя змеиная в траве прошуршала. С-сговорилис-сь...

***

После трапезы мужчины ушли в горницу к боярину, сидели там, попивали хмельной мед, потихоньку. Не так, чтобы допьяна, а просто - маленькими глотками, разговеться.

- Хорошо у тебя готовят, боярин.

- Супруга у меня за хозяйством смотрит. И дочек учит, да....

- И дочки у тебя хороши, боярин. Ты же понял, что не просто так я приехал?

- Понял, Платон.

- Дочка твоя, Устинья, племяшу моему глянулась.

- Племяшу... как зовут его? - Алексей Иванович пытался припомнить неженатых Раенских. Получалось плохо, но все равно... род богатый, род сейчас при царице, при власти - понятно же, надобно дочку замуж выдавать, когда приданого много не запросят.

- Царевич Фёдор Иоаннович.

Боярин рюмку и уронил. И челюсть отвисла... не ждал он, что так-то, да сразу.

- К... ка... а...? Ак?

Получилось что-то вроде кваканья лягушачьего, но тут Платон Митрофанович не обиделся.

- Дело молодое, Лексей. Отправились твои дочери с нянькой на ярмарку, рябины купить на варенье. Там с царевичем и столкнулись. И запала ему в сердце боярышня Устинья. Говорит, люба она ему. Жениться хочет.

Боярин Заболоцкий только икал. Тихо, но отчетливо.

Знал он, конечно, про этот случай, но не думал, что и правда все так обернется, бабы ж! Где преувеличат, где еще чего!

Ну, Устя, ну, девка... огонь!

- К Рождеству отбор назначим, а на Красную Горку и свадьбу сыграть можно будет.

- П-платон М-Митрофаныч... я эт-то...

- Надеюсь, не откажешь ты, боярин? Или иной жених есть на примете? Не сговаривал ты дочку?

Алексей Иванович так головой замотал, что по горнице ветер пошел.

- Да я... да никогда... нет никого... то есть... - собрался постепенно. И заговорил уже более спокойно. - Ни с кем у нас сговора пока не было. Думали мы с соседом детей поженить, ну так мысли - не бумага. Конечно, не откажу я... честь-то какая!

- А у самой Устиньи никого на примете нет? А то может, люб ей кто?

- Да я... нет у нее никого!

- А все-таки? - дураком Платон не был. Мало ли, что отец знает? Ой, не про все ему дочери рассказывают! На то и баба, чтобы крутиться, ровно змея в вилах.

- Нет никого! Точно!

- Ты ее пригласи, боярин. Побеседуем мы с ней, а то, может, она и не захочет?

Алексей Иванович только кулак сжал, словно уже розгой примеривался. Но потом подумал, что оно и правильно.

Понятно, от такого предложения никто не откажется. Но бабы ж дуры, а девки вдвое дурее. Ежели Устька кричать начнет, будет просить ее не отдавать, али еще какую глупость выдумает, пусть лучше сейчас все это случится.

Не потом.

Так что боярин кликнул холопа и приказал позвать Устинью.

***

Устя сильно и не удивилась.

Она чего-то такого и ожидала. Сидела, Аксинью утешала, а та ревела в три ручья.

- Вот как у тебя так вышло, ладно да гладко? Почему у меня все из рук валится? А тебе хоть бы что! Как будто ты по сорок раз на дню с боярами за столом сиживала!

Устя гладила сестру по голове.

- И ты научишься, невелика та наука. Сиди, да гляди себе, лишний раз руками не двигай, молчи, пока не спросят. Вот и будешь казаться умной да ладной.

- Ыыыыы... и гречей я вся обсыпалась!

- Вот и не тянула б ее в рот, когда руки от волнения дрожат.

- Умная ты, Устька...

Устя только плечами пожала. Когда сестре охота злобиться, что она-то сделать может? Да ничего...

А тут и в дверь постучали.

- Боярышня Устинья, боярин кличет.

Устя подошла к зеркалу, посмотрелась.

Хороша, спору нет. Сарафан темно-синий, с серебряной вышивкой, рубаха белая, в косе лента синяя, на голове маленький венчик серебряный. На ногах башмачки козлиной кожи.

Коса длинная по платью бежит, стелется... Устя ее на грудь перекинула.

ХорошА?

И глаза у нее такие глубокие стали, словно море грозовое.

Теперь еще губы покусать, да за щеки пощипать, а то кровь от волнения и отхлынула. А белилами да румянами Устя и не пользовалась. Вредные они... и ни к чему.

И пошла вслед за холопом.

Даже и не удивилась, боярина Раенского увидев. Поклонилась - и встала молча. Они звали - им и говорить.

Платон Михайлович поднялся, подошел к Устинье, вокруг обошел, как мимо лошади на ярмарке.

Устя в себе воспоминания давила.