Возвращение (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 47

Рассуждать было некогда.

- Батюшка, не вели меня казнить, вели слово молвить, пока насмелилась.

Устя кинулась перед ним на колени, оттесняя в сторону опешившую девку.

Боярин так ошалел, что даже не ударил родимое детище. Смотрел круглыми глазами, ровно филин, только что не ухал изумленно.

- Батюшка, виновата я перед тобой. И хотела б рассказать раньше, да не насмелилась, - продолжала Устя. А сама пихнула ногой Настасью. Мол, брысь отсюда, дура! Настолько дурой та не была, и принялась шустренько отползать к дверям. А Устя уцепилась за ноги отца. - Прости меня, пожалуйста...

И слезы градом покатились...

Боярин так опешил, что сразу и не сообразил, что сказать. А потом уж и поздно было, только дверь качнулась. Петли смазаны хорошо, не скрипнули, а хлопать ей Настя не стала. Жить хотелось...

- Да что случилось-то, Устинья?

- Батюшка... прости меня, родненький...

Боярин начал снова наливаться гневом, растерянность закончилась, и Устя поспешно выдала то, что смогла придумать.

- Батюшка, не нарочно я...

- Да что ж ты такого сделала, дурища?

- Батюшка, я... не бабского это ума дело, понимаю. Виноватая я со всех сторон...

- Да что ты такого натворила? - окончательно вышел из себя боярин.

- Тятенька, я языки сама учить взялась. Хотела вас просить, чтобы мне учителя наняли, да не насмелилась... сама пыталась. А тут крик... Аксинья тебе вперед меня рассказать хотела, подумала я, что ты на меня прогневался!

Боярин только головой покачал.

Какие ж бабы - дуры!

- Какие языки ты сама выучила?

- Латский да франконский, - Устя даже не покраснела. Хотя знала и другие, но эти самые ходовые. И простые, кстати, тоже. Джерманский, лембергский куда как сложнее.

- Ну, скажи что-нибудь по-франконски.

Устя кивнула.

- Ком алле-ву?*

*- искаж. фр. Comment allez-vous, прим. авт.

Спросив у дочери то, что сам помнил, боярин задумался.

С одной стороны, не бабское это дело - учение. Понятно, читать - писать - считать. Это уметь и знать надобно. Но что-то большее - к чему? Бабье дело семьей заниматься.

С другой стороны... а что - с дугой стороны? Ему-то что с того? Вот замуж выйдет, пусть муж с ее придурью и разбирается.

- И ради этого ты так бежала и орала?

Устя потупилась.

Ну не скажешь ведь - бежала, чтобы не дать тебе глупость сделать, орала, потому что ты, батюшка, орал, другого способа до тебя достучаться и не было.

Боярин кивнул.

- Дура, как есть. Хорошо, иди, да Настасью сюда кликни.

Усте это не понравилось. Она тут на весь терем себя дурой выставляет, чтобы Настьку все-таки запороли? Вот еще не хватало!

- Батюшка, знаю, что не в свое дело я лезу.

- Вот именно.

- Я у маменьки попросила Настасью себе в прислуги. Маменька и отдала.

- Вот как?

- Ее вина - мой ответ.

Теперь задумался боярин.

А что он скажет? Я твою девку на спину завалить хотел, а она отказываться начала? Я и осерчал? Как-то такое дочерям незамужним и не говорят.

- В чем она провинилась, батюшка?

- Эммм... дура, как есть. Приказал ей одежду мою починить, так она орать начала.

- И правда дура, батюшка. Давай, я твою одежду и починю, и выстираю, и почищу. Чего ты эту дуру позвал, я б все лучше сделала, - согласилась Устинья.

Боярин только рукой махнул.

Гнев прошел, и он лишний раз убедился, что все бабы - дуры. Судьба у них такая, наверное.

***

Настасью Устинья нашла на сеновале. В сарае, в котором хранилось сено.

Та ревела в сорок три ручья, и девушке пришлось сильно дернуть холопку за ногу, чтобы та обратила внимание на боярышню.

- Чего воешь?

- Боярышня? Тебе чего?

Так бы Настасья промолчала, куда уж ей, холопке у Заболоцких, голос повышать. Но коли все равно засекут до смерти - чего терять-то?

- Того. Отец на тебя не гневается, я ему сказала, что ты мне прислуживаешь. Поняла?

Настасья захлопала глазами, как разбуженная сова. Боярина понять можно было. Красивая баба - она и после долгих слез была красива. Высокая, статная, с золотой косой до колен, с васильковыми глазами, круглолицая, что называется - кровь с молоком. Тут кто хочешь соблазнится.

- П-поняла.

- Что ты ему сказала такого? Мне знать надо, ежели что...

- Что с Егоркой я... боярин ведь уехал. А я замуж хочу, за Егорку, детей хочу... люб он мне!

- А ты ему?

- И я...

- Не будет он тебя попрекать, что не девкой взял?

Настасья только рукой махнула.

- Да знает он про твоего батюшку, боярышня. Про все знает. Сказал, ему все равно, что было. До него... он тоже не в поле себя нашел, и у него бабы бывали. Вот когда потом - уже измена. А до того не страшно. Я с батюшкой твоим поговорить хотела, а он сразу меня начал... - Настасья поняла, что о таком как-то и не надо бы боярышням говорить, о другом сказала. - Ежели б разрешили нам в деревню уехать, Егор - он с лошадьми хорошо понимает...

Устинья только рукой махнула.

- Хорошо. Поговорю я еще раз с отцом, пусть он тебе приданое даст. И лишний раз ему на глаза не попадайся. Поняла?

- Да, боярышня...

Устя махнула рукой и вышла вон. И не видела, как холопка проводила ее удивленным взглядом.

Казалось бы...

Боярышня, которая должна ее ненавидеть за связь с боярином, спасла от верной гибели.

Странно это. Непонятно...

***

- Илюшенька, вечером приходи куда обычно.

Как услышал Илья этот тихий шепоток, так все дыбом и встало.

Сенная девка мимо пробежала, шепнула словечко, и потянулось время, что мед липкий. Едва-едва...

Что ж солнце такое... никак оно не закатится. И короткИ осенние дни, а когда вечера ждешь, так вдвое длиннее становятся.

Но вот скрылось оно за горизонтом, сменился Илья с караула, и отправился...

Куда?

Палаты - это не просто царские хоромы. Это множество зданий, соединенных где переходами, где подвалами, где еще чем. Если знать, можно и в подземные ходы попасть, есть такие в палатах царских. Их еще государь Сокол строил, говорят, коли случится беда, так в потайной ход, да и выбраться. Как последняя надежда для жены его, для детей...

До сих пор те ходы не завалены, разве что палаты разрослись, и ходов новых накопали.

Вот в один из таких ходов и нырнул Илюша. Прошел немного, всего двадцать шагов в темноте, повернул налево и дверь толкнул.

Вот тебе и потайная комнатка.

Богато убранная, с ложем роскошным, мехами заваленным.

И на ложе - нагая женщина.

Кожа белая на соболях темных так и светится, черные волосы по меху змеями ползут, глаза словно у кошки светятся...

- Иди ко мне, Илюшенька...

Кто бы тут отказался? Илья на ходу кафтан стянул, на ложе упал - и началось.

Царица - баба ненасытная, когда она отвалилась, Илья рядом растянулся, словно неживой. А ей и ничего вроде, только хорошо стало.

Лежит рядом, глазами поблескивает, прядь волос черных своих перебирает.

- Маринушка...

- Отдохни, Илюша, есть у нас еще время. Супруг мой с боярами сейчас заседает, долго еще будет разговор идти.

Илья послушно вытянулся.

Коли есть время...

Да, надо отдохнуть. Еще раз он точно сможет...

Давненько уж связь эта длилась, целый год, а может, и больше. Царице симпатичный да смышленый парень приглянулся, она его и приманила. Сенную девку свою за ним послала, а когда пришел... тут уж и поздно отворачиваться было.

Да и кто бы смог, от такой-то женщины?

Илья и не смог.

Себя корил, терзался жутко, а потом рукой махнул, словно отрезало. А что?

Коли царь с женой своей не справляется, в чем тут Илья виновен? Уделял бы Марине больше времени, не искала б она себе забав. Опять-таки, не в царских покоях все происходит, абы кто сюда не войдет, так что сильно Илья не опасался.

Знал, что наказание за измену царю одно - смерть. Но не боялся почему-то.