"Фантастика 2024-195". Компиляция. Книги 1-33 (СИ) - Панов Вадим Юрьевич - Страница 22

Разумеется, Пазыл мог погибнуть в устроенной катастрофе. И он почти погиб – его достали из машины со сломанными ногами. Однако состояние врага Камалетдина не волновало – его участь была предрешена. Сначала старый шейх наблюдал на экране планшета за атакой дронов, затем – в бинокль – за разлетающимися по шоссе внедорожниками, а после, подъехав к месту аварии, почти минуту молча смотрел на стонущего от боли Пазыла. Бесстрастно выслушал поток грязных ругательств и поинтересовался:

– Где мой сын?

В ответ услышал:

– Продал! – прорычал Пазыл, постаравшись вложить в свой голос всю злобу, на которую был способен. – Но перед этим мы с ним позабавились. Все мы, по-очереди.

– Врёшь! – Камалетдин побледнел.

Пазыл зашёлся в смехе, а Зияд, ближайший помощник шейха, негромко произнёс:

– Конечно, врёт, шейх. Он знает, что вы его не отпустите, вот и хочет напоследок вас задеть. Если бы он сделал с Джумали то, что говорит, то выложил бы видео на всеобщее обозрение, чтобы унизить вас.

Несколько секунд Камалетдин глубоко дышал, приводя в порядок нервы, а затем посмотрел на стоящих вокруг бойцов.

– Он бы не стал скрывать! – кивнул один из них.

– Пазыл – подонок, он бы выложил видео в сеть.

– Или показал бы сейчас.

Зияд едва заметно кивнул.

– Да, всё так. – Камалетдин вновь повернулся к врагу, наступил на его сломанную ногу, дождался, когда стихнет вопль и спросил:

– Это того стоило?

– Тебе его не найти, – проревел в ответ Пазыл. И вновь заорал от нестерпимой боли. – Никогда не найти!

Зияд посмотрел на часы, прикинув, что у них есть не более пяти-десяти минут.

Комната Шанти оказалась под стать особняку – большой, но мрачной и запущенной. Стены, некогда приятно-бежевые, потрескались, а в некоторых местах штукатурка обвалилась, обнажив кирпичное основание. Так же и лепнина – местами почерневшая от грязи, местами осыпавшаяся. А в покрытой паутиной люстре горела всего одна лампочка. В дальнем углу зачем-то стояло пианино, правда, без табурета и, как убедилась девушка, безнадёжно расстроенное. Шкаф с перекошенной дверцей казался входом в преисподнюю Нарнии. Продавленное кресло обещало поглотить и переварить того, кто рискнёт в нём оказаться, кровать с тремя матрасами и тяжёлым коричневым покрывалом, напоминала эшафот. А ещё комнату украшали две картины: одна, выцветшая до невозможности разобрать хоть что-то, покосилась над изголовьем кровати; вторая висела напротив и изображала женщину в роскошном платье XIX века… но вместо глаз – две зияющие, кровоточащие раны.

Из комнаты хотелось бежать и попросить номер в другой стране.

Однако девушка давно поняла, что сохранив и, возможно, приукрасив запущенное убранство старого особняка, лорд Гамильтон распорядился сделать его жилым. Мрачным, но комфортным. Потому что нигде, ни в одной комнате, ни в шкафу, ни даже под кроватью, Шанти не увидела пыли или грязи. Продавленное кресло, в котором она устраивалась с большой опаской, послушно подстроилось под неё и оказалось весьма удобным, а кровать – в меру мягкая, со свежим бельём. В ванной комнате зияли участки с отбитой плиткой, кран при открытии чихал и плевался, унитаз и сама ванна выглядели грязными, но именно выглядели – это была не грязь, а имитация. Вода была чистой, а рваное, серое полотенце – свежим и тёплым.

Шанти с наслаждением приняла душ второй раз за день – почему нет, раз платить не ей? – улеглась в кровать и почти сразу заснула…

И сразу же проснулась.

Ощутив на себе чей-то внимательный взгляд…

Картины! Взгляд женщины с картины!

Аристократка в строгом платье, холодная, как мисс Марлоу, но совсем на неё не похожая, пристально смотрела на Шанти, постукивая пальцами левой руки по резной раме. Она показалась живой. Показалось, что рама – это золочёный наличник окна из соседней комнаты, через которое его обитательница решила посмотреть на спящую девушку. Она была настоящей, но… но затем живые черты исказились, расползлись корявыми линиями и нелепостью красок, лицо человека обратилось в маску и урод, неприличным образом застывший в изысканной раме, громко прошептал:

– Подлинный Кандинский.

Заставив девушку вскрикнуть.

И найти себя бегущей по широкой винтовой лестнице. Вниз, от льющейся сверху воды, потому что спасение ждёт не там, где думаешь. Найти себя кричащей от ужаса, но верящей в спасение. Найти несдавшейся. Хоть и бесконечно напуганной яростным шумом воды. Её приближающимся холодом, обещающим мучительную смерть. Напуганной тем, что дверь в подвал стала медленно закрываться, а она, как это часто бывает во сне, не успевает. Бежит всё быстрее, но получается медленнее. Даже не бежит, а стоит бегом, с ужасом ожидая оказаться под водой. Заранее задыхаясь. Крича…

А потом вдруг дверь и вода, и подвал, и лестница, и её страх, и она сама, сплетаются в коктейль с торчащим зонтиком «Привет от Кандинского», Шанти кажется, что она умирает от страха, но не успевает, потому что находит себя взлетевшей над «Инферно». У неё есть крылья, но лететь она может только вверх, как ракета, прочь от особняка, который распирает очень красный новорожденный взрыв. Как это было тогда, в Швабурге, в котором Кандинский написал свою страшную картину.

Шанти улетает прочь, но спасения нет, потому что оно всегда не там, где ждёшь. Крылья обращаются якорем и девушка стремительно мчит вниз, в раскалённый взрыв, уже пожравший «Инферно» и жаждущий новой жертвы. Раскалённое красное ждёт и пышет яростно, обжигая на расстоянии, распадается на два круглых кратера, которые и жгут, и смотрят, обратившись двумя ужасными ранами на лице аристократки в платье XIX века, которая смотрит на девушку своей болью.

Шанти распахнула глаза и села на кровати. Настороженно прислушалась к чужому дыханию и с трудом разобрала едва слышные слова:

– Это она вырезала мне глаза. А потом написала портрет. По памяти. Она была безумно талантлива. Безумна – и талантлива. За это она была наказана.

Кресло скрипнуло, а раньше не скрипело, и холодные пальцы коснулись щеки.

– Спасение там, где не ждёшь. Но если ты не угадаешь, мы всё равно будем вместе.

Шанти распахнула глаза и села на кровати.

И улыбнулась, увидев первый луч солнца.

Лорд Гамильтон на завтраке отсутствовал.

Без объяснения причин, что было воспринято с пониманием: аристократ не обязан отчитываться перед простолюдинами. Возможно, не было аппетита, возможно, решил поесть в своей комнате, возможно, не хотел видеть гостий. Которые, в свою очередь, в отсутствии хозяина почувствовали себя намного свободнее. И выразилось это не только в том, что они явились на завтрак в привычной одежде и AV-очках, но в том, что Шанти решила уточнить:

– Скажи, ты хорошо спала? – И по ответному взгляду подруги поняла, что угодила в точку.

Адара допила апельсиновый сок – настоящий, а не продающуюся в агломерациях химическую смесь для ливеров, и медленно произнесла:

– Добро пожаловать в «Инферно».

– Что ты имеешь в виду?

– Прости, что не предупредила – мне строго запретили…

– Не извиняйся, – перебила подругу Шанти. – Что я видела? За ужином мне подсыпали наркотики?

– Можешь думать так.

– А на самом деле?

Адара помолчала, глядя подруге в глаза, после чего спросила:

– Ты ещё не догадалась? Не поняла, почему лорд Гамильтон купил именно этот дом? Что в нём привлекло внимание такого человека?

– А должна была догадаться?

На заднюю, выходящую к парку террасу, где завтракали девушки, вышла мисс Марлоу. Но не приблизилась, остановилась в дверях. Впрочем, все понимали, что экономке не требуется подходить, чтобы услышать разговор.

– В особняке живёт привидение.

Шанти ждала, что Адара улыбнётся. Ну, хоть обозначит улыбку. Или изобразит подмигивание. Или как-нибудь иначе даст знать, что не разделяет веру лорда Гамильтона в присутствие потусторонних сил. Однако подруга осталась серьёзной. А мисс Марлоу не отрываясь смотрела на Шанти. И именно взгляд нейросети заставил девушку проглотить почти вырвавшуюся фразу – ироничную, и нейтральным тоном осведомиться: