Прятки в облаках (СИ) - Алатова Тата - Страница 1

Тата Алатова

Прятки в облаках

Глава 01

— На новом месте приснись жених невесте… Рябова. Ря-бо-ва!

— А?

Позорное позорище: размечтаться прямо на семинаре, да так, чтобы вообще выпасть из реальности. Заморгав, покраснев, Маша преданно уставилась на преподавателя, всем своим видом изображая внимание.

— На новом месте приснись жених невесте, — терпеливо повторил Глебов. — Что делать, чтобы сработало?

— Подушку три раза перевернуть, Артем Викторович.

— Ну нет же, Мария. Подушку — это чтобы любимого во сне увидеть. Вы замуж собираетесь или пришли ко мне дурака валять?

— Мне не замуж, у меня безответная, — пробормотала Маша виновато. Ну сама же на семинар записалась, добровольно, и тут на тебе: оплошала на первом же занятии, чего с ней вообще никогда раньше не случалось. Учеба — это святое.

— Безответная, — Глебов, забыв о своем вопросе, оглядел небольшую аудиторию: — Морозова, что у нас есть для безответной?

— Треугольник взаимности, — бодро отрапортовала Таня, — запах, визуал, привычка.

— Как вариант, — согласился Глебов снисходительно, уселся прямо на стол, поболтал коротенькими толстыми ножками. — А задумывались ли вы, друзья мои, о старом добром бабушкином привороте?

— Так неэтично же, — возразил Бойко. Он обожал спорить с преподами, чем изрядно раздражал послушную Машу. — Живешь себе, не тужишь, и вдруг на тебе! Бабочки в животе, звездочки в глазах, сердечки-сердечки, а ты дурак дураком.

В аудитории раздался смех, да и сам Глебов разулыбался. Он был стареньким, милым и обожал свой предмет.

— Вы, Сашенька, с безответкой не сталкивались, видимо, — проговорил он добродушно, протирая очки. Все студенты у него были Машеньками-Сашеньками-котиками, запоминал он их мгновенно и не забывал потом уже никогда. — Поведайте же нам — для чего вы здесь.

— Меня девушка отправила на любовно-семейный, — смущенно признался Бойко. — Говорит: ну дубина, сил нет. Я то есть дубина, а сил нет у нее.

Снова раздался смех, да и Маша покосилась на него с одобрением. Мальчики, которые стремились сделать приятное своим девочкам, — это так трогательно. Наверное.

Тут пара и закончилась, увы. А Маша так и не узнала, как же покорить равнодушного к ней кавалера. Ну ничего, курс у Глебова на весь семестр рассчитан, успеет еще.

***

— Машка! — едва она вышла из аудитории, как на нее налетел Андрюша. Андрюшенька. Ее великая безответная любовь.

Он с разбега обнял ее за плечи, оглянулся на номер аудитории, фыркнул:

— Ты от Глебова? Замуж, что ли, собралась?

Андрюша всегда со всеми обнимался. Тактильность у него просто зашкаливала. Этим он, наверное, Машу и подкупил: она росла в большой семье, где только родных братьев было пятеро, а уж двоюродных и считать страшно. И все ее, младшенькую, баловали, все ее обожали. А в университете кому есть дело до тихой зубрилки?

За весь первый год — ни друга, ни подруги. Даже соседки по общаге не особо на нее внимание обращали. А где-то в мае случился Андрюша Греков — красивый любимец всех и вся. Ну и он… любил всех и вся.

И только к Маше относился как к верному товарищу, а всё практикум по боевке, будь он неладен. Показала себя, называется, с лучшей стороны. Все девушки как цветочки, зато Маша — братан.

Она на мгновение прижалась щекой к грековскому плечу, втянула запах, вздохнула и выпуталась из объятий.

— Ну какое замуж, — сказала довольно небрежно и обрадовалась, как ловко у нее это вышло. — Для общего развития, Греков.

— Как бы у тебя, Мария, такими темпами мозги не закипели, — наставительно сказал Андрюша и тут же схватил ее за руку: — Айда обедать. У меня потом продвинутая механика, сдвоенная. Лавров — зверюга, сама понимаешь…

Маша плелась за ним по коридорам, студенты с интересом таращились на них.

Не на Машу, конечно, на нее-то что, а на Андрюшу. Ох, наверняка его зачали в огромной любви — откуда иначе в одном человеке возьмется столько обаяния?

В столовке было традиционно многолюдно и шумно. Маша уныло посмотрела на длинную очередь — придется проторчать в ней минут пятнадцать, не меньше, не успеет пообедать Андрюша, к Лаврову лучше не опаздывать, зверюга же.

Андрюша присвистнул, хмыкнул, прошел поближе, прищурился:

— Марусь, ты сегодня по щам или по котлетам?

— Не вздумай, — прошептала она, с силой сжав его руку.

— Да ну, — отмахнулся он, сосредоточился, и две тарелки взмыли в воздух, полетели над головами студентов к свободному столу. Заспешили за ними вслед и вилки. Кто-то восторженно заулюлюкал, кто-то пригнулся, повара возмущенно завопили.

Маша невольно съежилась, пытаясь стать невидимкой, но за стол все равно села, сглотнула. Есть хотелось зверски.

Невозмутимо довольный Андрюша плюхнулся напротив, схватился за вилку, и тут раздалось насмешливое:

— Волшебство в столовой строго запрещено, между прочим.

— Я ничего не делала, — тут же открестилась Маша, которая в Андрюшу, конечно, была влюблена, но не до такой степени, чтобы портить себе характеристику. Она твердо намеревалась получить красный диплом и поступить на хорошее место.

— А в вас, Рябова, я не сомневался.

Вот только Дымова им не хватало для полного счастья! Блестящий специалист, кто бы спорил, но ведь и зануда первостатейный. В универе его прозвали Циркулем — за длинные ноги, длинные руки и общую тощеватость. И плевать, что к черчению Дымов не имел ни малейшего отношения.

Андрюша мученически отложил вилку, состряпал невинную мордашку:

— Сергей Сергеич, так ведь Лавров следующей парой!

— Вы, Греков, ступайте самостоятельно к декану, — вкрадчиво велел Дымов, — да и покайтесь самолично. Явка с повинной вам всенепременно зачтется.

Застонав от душераздирающей разлуки с котлетами, Андрюша неохотно встал и поплелся каяться. Выглядел таким несчастным, что у Маши сердце дрогнуло.

Дымов посмотрел ему вслед, хмыкнул, бестрепетно уселся на освободившийся стул и взял освободившуюся вилку.

— Мария, — сказал он, принимаясь за Андрюшин обед, — а поведайте мне, почему я не вижу вашей фамилии в списках на конференцию по моему предмету?

— Потому что я записалась на механику и арифметику, на лингвистику меня уже не хватит, Сергей Сергеич, — объяснила она, подумала и начала есть. Голодать из солидарности — глупость несусветная.

— Вас? Не хватит? — не поверил Дымов. — Не расстраивайте меня, Мария. Уж не связано ли это с семинаром у Глебова? А мне-то казалось, что вы самая разумная студентка на потоке, без этих вздорностей в голове.

Маша немедленно устыдилась. Больше всего на свете она боялась разочаровать кого-нибудь.

— Глебов тут ни при чем! — торопливо воскликнула она. — Я просто так взяла семейно-любовный курс… не из-за вздорностей в голове.

— Конечно-конечно, — покивал Дымов, но ехидство из его голоса никуда не делось, припряталось только. Ох, и боялась его Маша на первом курсе, да и сейчас робела по старой памяти. Преподаватель лингвистики словами пользовался как оружием, и умел быть удивительно . Наговоры у нее не получались поначалу, хоть тресни. Маша брала эту вершину трудолюбием, а не талантом.

— Ну нет у меня способностей в вашей области, — жалобно проговорила она, — Сергей Сергеич, я больше по точным наукам.

— Мой предмет базовый, основополагающий, Мария, — ответил он веско. — В начале всегда слово!

— Каждый преподаватель считает свой предмет главным, — заметила она нейтрально. Хоть и понимала уже: не отвертится. Не сможет твердо и решительно сказать «нет», характера не хватит.

— У вас ведь сейчас окно? — он, казалось, не слышал ее слов. — Пообедаем, и я дам вам темы докладов, еще не хватало продуть в этом году традиционному институту. Да ректор меня премии лишит.

Не лишит, хотела брякнуть Маша, но, конечно, прикусила язык. Все кругом знали, что Дымов крутит роман с их ректоршей, хотя куда безопаснее сунуть голову в пасть дракону. Алла Дмитриевна производила устрашающее впечатление, куда там зверюге Лаврову! Но красивая, тут не поспоришь. Даже скорее стильная: шпильки, узкие юбки, прическа такая сложная. Машинально пригладив простенький хвостик, Маша понуро кивнула.