От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав - Страница 52

Начались споры о характере политической системы страны. Предложения возродить институты Третьей республики в итоге были отвергнуты. Известный писатель и историк Андре Моруа объяснял почему: «Во-первых, потому, что исстрадавшаяся страна затаила злобу на тех, кого считала ответственными за свои страдания, и, казалось, желала что-то нового. Во-вторых, потому, что те люди, которые в Лондоне, в Алжире либо в сопротивлении внутри страны приняли на себя командование в таких опасных обстоятельствах, считали вполне законным сохранить за собой власть и теперь. Поэтому было решено, что Французской республикой будет управлять Временное правительство, будет назначено Учредительное собрание, а новую конституцию ратифицирует плебисцит».

Партии официально возобновили свою деятельность. Сам де Голль, представлявший себя единственным лидером всей страны, не хотел связывать руки партийными путами, а потому не создавал собственной партии и внешне не отдавал предпочтения ни одной из них. Без мощного центра притяжения в лице национального лидера политики разбредались по разным политическим квартирам, множа количество партий. Вместе с тем были и люди, именовавшие себя голлистами и готовые делать ставку исключительно на де Голля.

Восстановилась социалистическая партия (СФИО), возглавляемая Леоном Блюмом и Ги Молле. На левом фланге Рене Плевеном и Франсуа Миттераном была образована небольшая партия Демократический и социалистический союз Сопротивления (ЮДСР). Вновь заявило о себе одно из старейших объединений страны – Республиканская партия радикалов и радикал-социалистов, одним из лидеров которой выступал Пьер Мендес-Франс. В конце 1944 года была образована новая, христианско-демократическая партия Народно-республиканское движение (МРП) во главе с бывшим председателем эмигрантского Национального совета Сопротивления Жоржем Бидо и соратником де Голля Морисом Шуманом.

Правые партии – Демократический альянс и Республиканская федерация, – дискредитировавшие себя сотрудничеством с вишистским режимом, прекратили свое существование. На правом фланге их заменила Республиканская партия свободы (ПРЛ).

Крупнейшей силой выступала Французская коммунистическая партия (ФКП) во главе с Жаком Дюкло и вернувшимся из СССР Морисом Торезом.

Швейцарский историк Даниэл Гансер писал: «ФКП добилась огромного престижа и какого-то морального превосходства за то, что возглавила Сопротивление… Ее патриотизм был бесспорным… Соединенные Штаты, так же как и Великобритания, были против власти ФКП, которую они считали зависимой от решений, принимаемых в Москве… Нигде в Европе, за исключением Италии, коммунисты не были так сильны в послевоенный период, как во Франции. Руководство ФКП не планировало захватывать власть силой. ФКП правильно поняла, что она будет загнана в политическое гетто, а то и вовсе раздавлена американской армией, которая после освобождения все еще базировалась во Франции… Де Голль включил двоих коммунистов в свой новый кабинет министров, и в то же время в ноябре 1944 года ему удалось убедить сильную Армию сопротивления коммунистов Франции сдать оружие в обмен на обещание честных демократических выборов».

Муниципальные выборы весной 1945 года принесли убедительную победу Компартии, которая с 30 % опередила всех остальных. МРП оказалась второй с 15 % и социалисты – третьими с 11 %. Такой успех коммунистов еще больше озлобил де Голля и Запад в отношении СССР.

Франции уже обещали выделить в Германии зону оккупации, которую предстояло создать из части британской и американской зон. Но де Голль был недоволен тем, что решения об этом были приняты без его участия. Это стало причиной того, почему он медлил с выводом французских войск из захваченного ими в американской зоне оккупации Штутгарта.

Границы французской зоны оккупации были предметом переговоров на протяжении нескольких недель до и после капитуляции Германии. Де Голль требовал передачи Франции обширных территорий по обоим берегам Рейна в надежде позднее выдвинуть требование об аннексии части территории Германии.

Грю не комментировал эти предложения, ссылаясь на то, что американские планы в отношении западных районов Германии находились еще в стадии обсуждения. Хотя и американцы, и англичане склонялись к тому, чтобы не менять границу Германии на западе в угоду французским территориальным притязаниям.

Не были еще определены и границы французского оккупационного сектора в Берлине. Советское правительство дало на него согласие, но при условии, что сектор будет выделен из американского и британского секторов.

Спорным оставался вопрос, должна ли Франция войти в состав комиссии по репарациям. Сталин был против. Когда Стеттиниус попытался выяснить у Молотова на конференции в Сан-Франциско причину такой позиции, советский нарком ответил, что наше правительство не имело бы возражений, если бы тот же статус предоставили Польше и Югославии. Они отважно сражались, понесли огромные потери, так почему же им отказывать в праве на получение репараций? Американцам и британцам возразить было нечего.

28 мая Богомолов был приглашен на завтрак к французскому министру иностранных дел. Бидо рассказывал о своих впечатлениях от поездки в Сан-Франциско. Богомолов интересовался, как шли переговоры о франко-английском пакте взаимопомощи.

– Плохо, – ответил Бидо. – Иден уклоняется от серьезной беседы на эту тему, и дело не идет.

Неожиданно Бидо сменил тему и обрушился на де Голля – за его трудный характер, неловкую политику.

– Почему де Голль не принял предложение Черчилля и Сталина о трехстороннем пакте? Это было бы правильным решением, но в конечном счете еще придется вернуться к этому предложению, хотя бы и в худших условиях. Я не могу понять политику де Голля, который пытается играть на противоречиях между великими державами. Надо сохранить хорошие отношения со всеми тремя, и особенно с СССР. Англичане и американцы натравливают де Голля на Москву, якобы она против принятия Франции четвертой державой в систему «трех великих». Де Голль подпрыгивает до потолка от такой информации со стороны союзников.

Впрочем, Бидо был скорее солидарен с англо-саксонскими державами в оценке советской политики, поставив послу в укор нашу позицию о недопущении Франции в Комиссию по репарациям.

– Нам говорят, что СССР считает Францию чем-то вроде Чехословакии или чуть больше ее, – возмущался Бидо.

Дал французский министр и оценку внутриполитической ситуации в стране:

– Закончившиеся выборы показали, что во Франции есть только две серьезные силы – это христианские демократы и коммунисты. Народно-республиканское движение и христианские демократы – это я. Все, что я захочу, они сделают. Французские социалисты хотя и имеют много голосов, но по сути дела слабы, у них есть только один человек – Леон Блюм, желающий создать блок. Христианские демократы с коммунистами и социалисты пойдут за этим блоком – это будет власть по крайней мере на 20 лет.

Бидо заявил, что не против такого блока, но опасался, что религиозные вопросы помешают его созданию.

Но на самом деле французский политический ландшафт все больше определяли не победившие на выборах партии и не Москва, а американские оккупационные войска и спецслужбы. И лично генерал де Голль, в котором представления о величии Франции и ее суверенитете сочетались с комплексом ущемленной национальной гордости от униженного и фактически оккупационного статуса.

В Париже де Голль – председатель Временного правительства – продолжал работать в здании военного министерства на улице Сен-Доминик, а жил с семьей в небольшом доме около Булонского леса.

Полного взаимопонимания с западными союзниками у него не было. «Лично мне нравился генерал де Голль, поскольку я видел многие его прекрасные качества, – напишет Эйзенхауэр. – Однако мы находили, что эти качества теряют свою ценность из-за крайне болезненной восприимчивости и экстраординарного упорства в вопросах, которые нам представлялись нелогичными».

И у де Голля была своя собственная повестка, в чем-то отличная от западной: «Едва затихло эхо орудийных залпов, как мир резко изменился. Напряжение сил и эмоций, с которым народы вели войну, сразу же утратило четкую цель. Напротив, пышным цветом расцвели амбиции держав и их взаимные притязания. Исчезли уважение и обходительность, которые худо-бедно держались в отношениях между союзниками перед лицом общего врага. Вчера было время сражений, сегодня – сведения счетов.