От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав - Страница 5

– Сегодня, когда народы всего мира празднуют великую победу, мои мысли обращаются к Сталину.

Тут он повысил голос и почти прокричал:

– Великому Сталину!

«Это было внушительно, хотя, на мой вкус, слишком выспренне», – заметил Трояновский.

Клементина Черчилль, которая в тот день была в Москве, из английского посольства послала телеграмму мужу: «Мы все собрались здесь, пьем шампанское в двенадцать часов и поздравляем тебя с Днем Победы».

Еще утром британский временный поверенный в Москве Робертс обратился в НКИД с просьбой организовать прием Клементины Черчилль в Кремле для передачи поздравления от мужа или хотя бы разрешить ей зачитать это послание по советскому радио.

Аудиенции у Сталина не будет, но Клементина получила возможность выступить. Естественно, после Сталина. Вечером она зачитала приветствие своего мужа по советскому радио. На следующий день оно было опубликовано в «Правде».

Клементина Черчилль была тогда в СССР в качестве гостьи моей бабушки Полины Семеновны Жемчужиной, супруги зампреда Совнаркома и наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова. Передо мной на столе фотография Клементины с дарственной надписью: «Мадам Молотовой. Чтобы напомнить Вам о той радости, которую Вы мне подарили, когда я была Вашей гостьей. Клементина Черчилль. Москва. 1945».

Вечером Черчилль, как и накануне, вышел на балкон Министерства здравоохранения, выходящий на Уайтхолл, где произнес перед толпой:

– Лондон – как гигантский носорог, как гигантский бегемот, говорит: «пусть делают, что хотят – Лондон выдержит». Лондон может выдержать все. Спасибо всем за то, что ни разу не оступились в эти чудовищные дни и в долгие ночи, черные, как преисподняя.

И тогда же Черчилль писал Командующему союзных войск в Европе генералу Дуайту Эйзенхауэру: «У меня вызывает беспокойство, что немцы должны уничтожить весь свой военно-воздушный флот по месту нахождения. Я надеюсь, что так не поступят с оружием и другой боевой техникой. Однажды все это может нам понадобиться. Даже сейчас может пригодиться во Франции и особенно в Италии. Я считаю, что мы должны сохранить все, что может быть полезным. Тяжелая пушка, которую я сохранил со времен прошлой войны, на этой войне регулярно стреляет с Дуврских скал». Это были наметки – не первые – того плана, который Черчилль предложит американцам через несколько дней. Его суть – совместно с немецкими войсками начать войну против СССР.

В Париже накануне почти миллионная толпа шествовала вслед за генералом Шарлем де Голлем по Елисейским полям до Триумфальной арки. Перед волнующимся морем голов и французских триколоров глава Временного правительства Франции произнес:

– Слава! Вечная слава нашим армиям и их руководителям! Слава нашему народу, который не сломили и не согнули страшные испытания! Слава Объединенным Нациям, которые смешали свою кровь с нашей кровью, свои страдания с нашими стараниями, свои надежды с нашими надеждами и которые сегодня торжествуют вместе с нами! Да здравствует Франция!

Французская армия тоже еще продолжала военные действия – против борцов за независимость Алжира. Историк Марк Ферро меланхолично замечал: «И разве кому-то было интересно знать, что 8 мая 1945 года, в день празднования Победы, в алжирском городе Константина в результате подавления восстания при помощи авиации погибло свыше 15 тысяч человек».

9 мая Сталин получил послание от де Голля: «В момент, когда длительная европейская война заканчивается общей победой, я прошу Вас, г-н Маршал, передать Вашему народу и Вашей Армии чувства восхищения и глубокой любви Франции к ее героическому и могущественному союзнику. Вы создали из СССР один из главных элементов борьбы против держав-угнетателей, именно благодаря этому могла быть одержана победа. Великая Россия и Вы лично заслужили признательность всей Европы, которая может жить и процветать только будучи свободной!»

Впрочем, вряд ли в этих словах было много искренности.

Советский посол при Временном правительстве Франции Александр Ефремович Богомолов писал в тот день в НКИД: «Победа над Германией празднуется в Париже без советских флагов и даже без упоминания в речах и в большинстве газет о роли СССР в этой войне. Очевидно, что праздник принимает по меньшей мере странный характер, так как является празднованием какой-то „сепаратной победы“, в то время как наши войска продолжают вести борьбу со значительными силами немцев.

В обстановке нарастающей политической реакции во Франции и в Англии это кажется довольно естественным.

Сегодня я завтракал у турецкого посла Менеменджиоглу. Там же присутствовали: генеральный секретарь МИД Франции Шовель, несколько французских чиновников и старый французский дипломат граф Шамбрен. После завтрака Шамбрен начал говорить, что война окончилась и нужно объявить полную амнистию всем вишистам, начав ее с Петэна. Чиновники МИД молчали. Менеменджиоглу заметил, что он не согласен с этим. Никто его не поддержал. Шамбрен, ободренный молчанием Шовеля и прочих, стал доказывать, что политика Петэна была не так уж плоха, если в конце концов Франция разделяет с союзниками лавры победы. Надо перестать употреблять слово Виши в ином смысле, кроме названия города, известного своими водами».

А что же в Германии?

В конце войны выдающийся писатель Томас Манн выступил по немецкому радио, рассказывая о том, что он увидел в Освенциме. Многие его соотечественники предпочли не поверить. Однако потом были представлены доказательства.

9 мая немцы проснулись побежденными. Наступившая вдруг тишина была поразительной: ни взрывов бомб и снарядов. Никто не требовал светомаскировки. Пришел мир, но совсем не тот, который обещал фюрер. Но и конец света, которого с ужасом ожидали, тоже не наступил.

Когда Сталин произносил свою речь по радио, в Вашингтоне было девять утра, в Сан-Франциско – шесть.

Президента Трумэна ждало поздравительное послание от советского лидера: «Народы Советского Союза высоко ценят участие дружественного американского народа в нынешней освободительной войне. Совместная борьба советских, американских и британских армий против немецких захватчиков, завершившаяся их полным разгромом и поражением, войдет в историю как образец боевого содружества наших народов».

Даже 8 мая, когда Трумэн объявил о победе над Германией, в США был обычный рабочий день, и празднества прошли только в некоторых больших городах. Цена победы для Соединенных Штатов была куда меньше, чем для нас или даже Англии с Францией, поэтому американцы отмечали не как мы, англичане или французы. И США продолжали войну – с Японией.

Война на Тихом океане продолжалась полным ходом. На Окинаве шестьдесят японских солдат, прорвавшихся в американские окопы, были убиты в рукопашной схватке. Американцы тоже десятками гибли в тот день, штурмуя японские укрепленные пункты.

На филиппинском Лусоне более тысячи японских солдат забаррикадировались в пещерах и отказались сдаваться, даже когда против них начали применять огнеметы. Через несколько дней все они погибнут.

Во вьетнамском Лангшоне, где шестьдесят французов и бойцов Иностранного легиона пытались удерживать форт, японцы прорвались через укрепления. Немногочисленных выживших поставили к стене форта и расстреляли из пулеметов. Кто еще подавал признаки жизни, закололи штыками. Успевших бежать японцы выловили и обезглавили, включая местного командующего генерала Лемонье.

Государственный секретарь США Эдвард Стеттиниус находился в Сан-Франциско, где продолжалась Учредительная конференция Организации Объединенных Наций. Надежды на послевоенное советско-американское сотрудничество продолжали таять даже в День Победы. Стеттиниус проводил совещания относительно будущего внешнеполитического курса Соединенных Штатов. На встрече в тот день было решено: 1) усилить давление на Кремль по польскому вопросу; 2) отдать приоритет экономической помощи Западной Европе за счет сокращения поставок по ленд-лизу в СССР.