От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав - Страница 27

Советские военные власти, как могли, налаживали мирную жизнь в Германии. Генерал Александр Георгиевич Котиков, который станет военным комендантом Дрездена, а потом и Берлина, напишет: «Что поражало очевидцев? Немецкий солдат удирал под натиском Советской армии будто по вымершей Германии. Советские воины, как только был подходящий случай, находили общение с немцами, раздавая им еду на внезапно появившихся ротных кухнях, а потом и, наевшись наконец-то, жители присматривались к оккупантам – совсем нестрашным, незлобивым, приветливым и добродушным. Наша Советская армия проявила невиданный доселе гуманизм в отношении к побежденному народу. Под давлением таких именно отношений и стали рушиться антисоветские нагромождения геббельсовской пропаганды, возведенные против советского народа…

Говорят, что дети разгадывают своим поведением самые запутанные вопросы отношений между людьми. И он, этот озорной мальчишка, выскочил из-за угла и потянулся к советскому солдату просто из любопытства, из возможности получить лакомство и просто посмотреть, что это за чудище, о котором так много говорили дома. Действительно ли он ест людей, приносит им страдания. И, присмотревшись поближе, мальчуган ничего такого не заметил. И, разумеется, шмыгнул снова за угол, и тогда-то стали выходить поодиночке старики, которые уже пожили на свете, и им все равно, где и как помирать».

Три недели Берзарин был в Берлине единоличным правителем. За это время было худо-бедно налажено коммунальное хозяйство города, где оставалось три с половиной миллиона жителей, открылись магазины. Заработали поликлиники и больницы: Жуков распорядился освободить из лагерей и других мест задержания фельдшеров и медицинских сестёр.

С 14 мая начал действовать городской трамвай, пошли автобусы. 15 мая, Берзарин подписал приказ о разрешении берлинцам передвигаться по городу с 5.00 до 22.30. А через день – о, счастье – районные коменданты сообщили, что заработала канализация.

Берлинцы и сами подключились к работе по восстановлению своего города. Многие разбирали завалы, стены рухнувших домов. Пригодные для стройки кирпичи складывали в штабели, вывозили мусор и щебень, засыпая ими овраги, окопы и воронки от бомб и снарядов.

Адмирал Кузнецов делился впечатлениями: «Бывая в Берлине, я вглядывался в лица немцев. Обыкновенные люди – усталые, измученные войной. Многие из них стояли в очередях у магазинов, работали на расчистке улиц. Очень вежливые, предупредительные. Мать-немка, как и все матери на земле, любовно заботилась о своих детях, рабочие ничем не отличались от наших, когда разбирали разрушенные дома. Даже временно поставленные наблюдать за порядком полисмены из немцев были в меру строгими и добродушными».

Оживала театральная жизнь. 26 мая в Штёглице, в зале «Титания-паласт», дал первый концерт оркестр Берлинской филармонии под управлением Лео Борхарда. На следующий день первая постановка прошла в берлинском театре «Ренессанс». Заработали сохранившиеся музеи и картинные галереи.

Состоялся даже футбольный матч команд военных СССР-Франция, причем болеть пришли тысячи берлинцев.

Грабежи и насилие прекратили быстро – через расстрелы насильников и мародеров перед строем. С декабря 1944 года красноармейцам и офицерам шло двойное жалованье: в рублях и в марках. Курс рубля был искусственно завышен, так что марки бойцы получали в больших количествах. В городе принимали рейхсмарки, оккупационные марки, валюту стран-победительниц, рубли. На многочисленных барахолках можно было купить всё. Однако наилучшей валютой были продукты, спиртное, табак.

Войска 1-го Белорусского фронта захватили в плен 250 534 военнослужащих, которых тоже нужно было кормить.

А население Берлина с каждым днём увеличивалось: возвращались семьи, которые перед штурмом города Красной армией бежали из него в предместья и фольварки. Возвращались узники концлагерей.

«Миллион человек! Надо было их разместить, – вспоминал генерал-лейтенант Николай Александрович Антипенко, заместитель командующего войсками 1-го Белорусского фронта по тылу, – накормить, подлечить, одеть, обуть. И над всеми этими задачами стояла одна, самая трудная и неотложная – как лучше и скорее отправить миллион человек на родину?

Стали подсчитывать, рассчитывать, но хорошего выхода найти не могли: не хватало ни вагонов, ни дорог с достаточной пропускной способностью. Если сажать в поезд по 1500 человек, то потребуется 700 поездов. Но ведь у каждого репатрианта были личные вещи, и мы не могли допустить, чтобы люди лишались своих скромных пожитков. Практически в поезд можно посадить не более тысячи человек с вещами, следовательно, понадобилась бы тысяча поездов.

В те дни мы отправляли на восток два-три поезда с репатриантами в сутки… Почти полтора года пришлось бы некоторым ждать своей очереди. Невесёлая перспектива! К тому же, по имевшимся тогда сведениям, число репатриированных могло возрасти до нескольких миллионов человек.

После неоднократных переговоров члена Военного совета фронта с Москвой решено было часть репатриантов отправлять в СССР пешим порядком. Люди понимали, что иного выхода нет, но каждый стремился попасть в группу, подлежащую перевозке по железной дороге. Поскольку детей до 14-летнего возраста твёрдо решили пешком не посылать, то нередко встречались случаи фиктивного усыновления (удочерения) детей женщинами, не желавшими идти пешком.

Оказалось, что многие женщины, раздобывшие себе обувь после освобождения, обуты в туфли на высоких каблуках, а на них далеко не уйдёшь. Встал ещё один вопрос – о выделении десятков тысяч пар женской обуви на низких каблуках для идущих пешком. В общем, по принятому тогда варианту, походным порядком отправились в Советский Союз 650 тысяч человек…

В каждой колонне насчитывалось до пяти тысяч человек. Колонны выступали через сутки одна за другой. Перед выходом получали сухой паёк консервами и хлебом. Среди репатриантов проводились беседы о том, как вести себя в пути. Ведь маршруты лежали через Польшу.

Поляки знали, что мимо их селений пойдут колонны репатриантов в СССР, что они будут нести много личных вещей, что в чемоданах и узлах русские женщины и девушки прячут дорогие платья, чулки, бельё. Поляки выходили к колоннам и предлагали русским в обмен на вещи продукты, а порой и бимбер (польский самогон – В.Н.). За еду отдашь всё. Так постепенно многие трофеи перекочёвывали в польские сундуки.

Нередкими были случаи, когда на родину возвращались целые семьи, которые появились на чужбине. Иногда с малыми детьми».

Уже второй приказ СВАГ от 10 июня 1945 года разрешил деятельность антифашистских партий и профсоюзов. Они тут же приняли участие в формировании местных и региональных административных органов. В этом вопросе Советский Союз заметно опередил другие оккупационные державы.

Если западные страны не брезговали использованием старого нацистского административного аппарата и бизнес-структур, то советская военная администрация решительно с ним расправлялась и создавала новый. В советской зоне немедленно были ликвидированы крупные корпорации, распущены союзы предпринимателей, бывших нацистов удалили с руководящих постов во всех сферах жизни.

Принципы формирования новой власти раскроет Жуков: «Военные советы, военные коменданты, работники политических органов прежде всего привлекали к работе в районные магистраты немецких коммунистов, освобожденных из концлагерей, антифашистов и других немецких демократов, с которыми у нас сразу установилось дружеское взаимопонимание.

Так начали создаваться немецкие органы самоуправления – органы антифашистско-демократической коалиции. Примерно одну треть в них составляли коммунисты, которые действовали в товарищеском согласии с социал-демократами и лояльно настроенными специалистами».

Коммунисты стекались из разных районов мира, из концлагерей, тюрем, из СССР, Швейцарии, Лондона. Кадровую основу составили антифашисты, находившиеся в годы войны в СССР.