Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович - Страница 26

— Вижу, начинать надо не с книги. Завтра будешь по буковке азбуку учить. И писать сразу. А сейчас живо спать. Голова должна быть свежей каждый день, а для этого нужен крепкий сон.

На следующий день Глеб, вернувшись со службы, принёс покрытую воском дощечку и деревянную палочку, острую с одного конца и закруглённую с другого.

— Держи, Егор.

— Что это?

— Вощёная дощечка. Смотри.

Он провёл острым концом палочки по воску. На нём осталась прямая линия. Затем добавил к ней ещё две:

— Вот, видишь? Это буква "покой". А если неправильно напишешь, то переворачиваешь стилос и затираешь ошибку.

И он тупым концом стёр "покой" с дощечки.

— Как это называется? Стилос?

— Так древние эллины называли, а наше пращуры говорили — "писало".

— А эллины тоже на табличках писать учились?

— Не только учились, они и письма писали на них и сделки заключали.

— Так ведь воск тает. Да и зацепишь случайно табличкой за что-нибудь, и нет написанного.

— Они их хорошо хранили. А эллинские мудрецы записывали свои мысли на восковую табличку, поправляли, если видели ошибки, и только потом переписывали на пергамент. Бумаги эллины не знали.

Он щёлкнул Егорку по носу:

— Вопросов пока не задавать. Вот научишься читать, сам про всё узнаешь.

Глеб стал быстро рисовать на дощечке буквы:

— Смотри, вот это аз, это буки, веди, глаголь.

— Я же не успеваю запоминать! — взмолился Егорка.

Писарь щёлкнул его по макушке:

— Захочешь научиться — запомнишь!..

С этого дня они занимались каждый вечер. Вскоре для Егорки книги и рукописи уже не казались сборищем непонятных значков. Он научился разбирать написанное и напечатанное, и даже сам кое-что карябал на вощёной табличке. Глеб, видя, что его ученик уже умеет различать буквы, только сказал:

— Вот и умница. А дальше давай сам. А то мне недосуг, больно уж дел много.

Егорка и не возражал. Оказывается, это так приятно — самому узнавать что-то новое, да ещё от человека, который жил много лет назад. Ну и пусть, что лишь со страниц книги или из пергаментного свитка. Если человек посчитал нужным записать свои размышления, может, они того стоят?

Иван Трофимович, узнав, что Егорка учится читать, обрадовался и сразу же взялся проверять, насколько хорошо тот освоил грамоту. Правда, потом, разочаровавшись, дал ему подзатыльник и велел уделять обучению больше времени.

Егорка подлез было к Глебу с просьбой обучить его греческому и немецкому языку, но тот тоже дал ему подзатыльник и сказал:

— Брысь. Сначала одно дело закончи, потом за другое берись.

Он притащил откуда-то толстую книгу и сунул Егорке:

— На вот, почитай, откуда есть пошла русская земля. Как освоишь, спрошу. Потом будем дальше заниматься.

Егорка осторожно открыл ветхую книгу. С трудом складывая буквы в слова, прочёл: "По потопе трое сыновей Ноя разделили землю — Сим, Хам, Иафет. И достался восток Симу: Персия, Бактрия, даже и до Индии в долготу, а в ширину до Ринокорура, то есть от востока и до юга, и Сирия, и Мидия до реки Евфрат, Вавилон, Кордуна, ассирияне, Месопотамия, Аравия Старейшая, Елимаис, Инди, Аравия Сильная, Колия, Коммагена, вся Финикия[64]".

Он погрузился в книгу. Грамотой Егорка владел пока нетвёрдо, поэтому чтение занимало много времени. Окольничий, видя, что его помощник с утра до вечера сидит над книгой, никаких поручений ему не давал.

Через неделю Егорка перевернул последнюю страницу. С непривычки к чтению все эти древние Изяславы, Святополки и Всеволоды перемешались у него в голове. Как и дела их — злодейские и героические. Решив про себя, что потом, когда вся эта каша уляжется, надо будет ещё раз перечитать книгу, он отнёс её Глебу.

— Неси Ивану Трофимовичу, — сказал тот, — книга из царской либереи, ключи только у окольничего и есть.

Про царскую либерею Егорка слышал впервые. Что это за либерея такая? Относя книгу окольничему, он робко спросил:

— Иван Трофимович, а царская либерея… Что там?

Окольничий взял книгу, отложил в сторону и сказал:

— Что, готов постигать знания с утра до ночи? Похвально, похвально. Вот грамоту в полной мере освоишь, позволю брать и другие книги. А если ещё и язык какой выучишь — совсем хорошо. Знаешь что? Давай-ка ты для начала научишься говорить и читать по-гречески. Там ведь, в царской либерее-то, больше всего сочинений древних эллинов хранится. Может, посажу тебя за стол — будешь древнюю мудрость на русский язык перекладывать. Хочешь?

— Не знаю, — сказал Егорка.

— Значит, хочешь, — подвёл итог Иван Трофимович.

— Я же ещё русскую грамоту не всю освоил, — робко сказал Егорка, — а вдруг не получится?

И испуганно втянул голову в плечи — а ну окольничему ответ не понравится? Ещё, чего доброго, опять драться станет. Но тот сегодня был настроен благодушно. Встав из-за стола с толстой столешницей из хорошо оструганных сосновых досок и, воодушевляясь, он произнёс:

— Пусть только попробует не получиться! Чего мы с тобой тогда ждём, Егор? А? Вот прямо сейчас пойдём в хранилище вековых истин, и я сам тебе всё покажу и расскажу.

Он открыл стоящий в углу большой сундук. В нём оказалось несколько десятков факелов. Взяв один, открыл другой сундук, поменьше и, достав тяжеленную связку ключей, велел Егорке идти за собой. Спустившись вниз и не выходя из помещения приказа на крыльцо, он подошёл к малозаметной двери в углу. На ней висел большой замок, почти не тронутый ржавчиной. Иван Трофимович стал перебирать ключи, а найдя нужный, вставил в замочную скважину и повернул два раза. Замок он так и оставил в скобе, снова закрыв его на ключ.

— Ходят тут всякие. Упрут ещё. Лучше бы с собой взять, да тяжёл больно.

Он почему-то вдруг стал невероятно сварливыми, и даже голос его изменился. Теперь он казался каким-то скрипящим и вечно недовольным. От недавнего благодушия не осталось и следа. Как будто, ступив через порог, окольничий поменялся весь — с ног до головы. Иван Трофимович достал кресало и стал высекать огонь. Добыв его, запалил факел и поднял над головой.

Они спустились в подвал. Окольничий, который в правой руки нёс факел, а в левой — связку ключей, направился в самый угол, махнув рукой, чтобы Егорка шёл за ним. Вдоль стен стояли многоярусные напольные полки, на которых лежало что-то, плотно укутанное дерюгами. Егорка из любопытства попытался заглянуть под них, но окрик окольничего заставил его отказаться от этого намерения.

Там, в углу, в темноте скрывалась окованная толстыми полосами железа низенькая дубовая дверь с полукруглым верхом. В скобах висел большой замок вычурной формы. Егорка заинтересованно осмотрел его и даже ощупал. Кажется, изделие было иноземной работы.

— Куда руки тянешь? — сердито проскрипел окольничий. — Факел лучше держи.

Он сунул Егорки в руки палку с обильно просмоленной паклей на макушке. Из пламени падали вниз горящие капли.

— Свети сюда.

Егорка почтительно встал рядом, стараясь держать факел повьппе, чтобы замок был хорошо виден. Окольничий стал перебирать ключи, время от времени поглядывая на замочную скважину.

— Кажется, этот.

Он попытался засунуть ключ в скважину, но у него ничего не вышло. Тогда он снова стал перебирать связку, выбрал другой и повторил попытку. На это раз ключ вошёл легко, но так и застыл в одном положении — ни туда, ни сюда. Окольничий подёргал его, пытаясь повернуть сначала в одну, потом в другую сторону, бормоча себе под нос вполголоса:

— Ох уж эти мне заморские умельцы. Понапридумывают, а православный человек потом разбирайся в потёмках.

Следующая попытка также оказалась безрезультатной, и Иван Трофимович снова стал перебирать связку. Она была не просто большой, а огромной. Егорка прикинул, что не меньше тридцати ключей. Наконец нужный был найден, и со словами "как же я забыл — такая причудливая бородка" окольничий трижды со скрежетом провернул ключ. Потом поднял дужку замка и снял его со скобы. Вытащив ключ, протянул замок Егорке: