Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович - Страница 14

Пока Егорка запекал корни, Дашутка отошла в сторону и вскоре вернулась, неся полную горсть жимолости.

— Смотри, братик, что я нашла!

Егорка обрадовался: кисловатые синие ягоды — хорошая прибавка к их скудной пище. Попробовал — понравилось: жимолость была сочной, спелой. Ещё немного — и отойдёт, срок уже выходит.

— Дашутка, там много ещё?

— Много. Хорошо бы с собой в дорогу нарвать, да только нести не в чем.

— А крынка на что? Только в дорогу мы завтра утром и нарвём, а сейчас хватит и пары горстей.

Когда солнце село, они поужинали печёными корнями и жимолостью, запили родниковой водой и легли спать. Где-то вдалеке по-прежнему угукал филин, что-то незримое шуршало вокруг, стрекотало и потрескивало, но Егорка на это внимания не обращал — уж больно устал за день. Про Дашутку и говорить нечего, за день так бедная умоталась, что заснула сразу, как только прилегла. А про лешего даже и не вспомнила. Да и что его бояться, когда у братика чудесный заговоренный ножик есть?!

Первая ночёвка в пути прошла мирно, без приключений. Не зря Егорка елового лапника нарвал, да и земля вокруг костра прогрелась, так что они не мёрзли. Наутро наскоро перекусили, запечённые корни сложили в заплечную торбу, потом вдвоём нарвали жимолости, сколько поместилось в крынку, и отправились дальше.

Ноги после вчерашнего долгого перехода болели у обоих. Это потому, что привычки к ходьбе нет — откуда ей взяться-то? Но делать нечего, позади рабская доля, впереди — воля. Если повезёт, конечно.

Это только поначалу идти было тяжело, а потом ноги у Егорки стали как деревянные, и он их почти не чувствовал. Как дубовые колоды переставляешь — бум-бум. Он даже испугался, что топает слишком громко, и его могут услышать с дороги, но потом успокоился: в лесу землица мягонькая, вся в прелой листве и рыжих иголках. Тут если кто-то и потяжелее Егорки пройдёт — шагов не услышишь.

Солнце уже перевалило за полдень, как услышали они впереди какой-то шум. Непонятно — то ли разговор, то ли повозка скрипит по дороге. Пошли осторожнее. Задумался Егорка: надо бы разведать, что там, а то мало ли какая опасность на лесной дороге может встретиться.

— Дашутка, — сказал негромко, — ты посиди здесь пока, а я пойду разузнаю.

Она кивнула молча и уселась под деревом, где стояла. Хорошая всё-таки у него сестра, умная. Без лишних расспросов всё понимает. Разве что в нечисть верит.

Пошёл Егорка на шум, спрятался за кустом и стал смотреть. Оказывается, дошли они до развилки. И как раз на том самом месте, где дорога раздваивалась, стояли три человека. Старик с длинной седой бородой, как у их соседа, деда Кирилла, женщина лет тридцати и маленькая девочка. Судя по одежде — крестьяне.

Они громко говорили, не зная, в какую сторону им теперь идти. Женщина показывала на ту дорогу, вдоль которой шли Егорка с Дашуткой, старик — на другую. А девочка просто прижималась к материнскому сарафану и ничего не говорила.

Вдруг она испуганно вскрикнула и взмахнула рукой в ту сторону, где сидел в кустах Егорка. Старик и женщина перестали спорить и тоже стали испуганно озираться.

— Мама, мама, там кто-то на нас смотрит! — громко сказала девочка.

"Вот же глазастая какая, — подумал Егорка, — или это я плохо спрятался?" Он вышел из-за куста.

— Мил человек, — сказал старик, увидев у Егорки лук, — нечего у нас грабить. Сами еле ноги унесли, пустые идём.

— Откуда идёте?

— Да из села Успенского. Вотчины боярина Никиты Васильевича Морозова. Татары село спалили, мы еле ушли.

А Егорка и не знал даже, что тут неподалёку есть такое село.

— Ночью налетели, мы впотьмах до леса добрались, тем и спаслись. Что было на себе — в том и идём. Ничего у нас нет.

— Я не разбойник, — ответил Егорка, — мы с сестрой сами от татар спасаемся.

О том, что они сбежали из кабалы, говорить не стал. Чем меньше народу будет об этом знать, тем лучше.

— А вы что раскричались-то? Мы шли по лесу, так вас издалека слышно. Хорошо, что я вышел. А если бы кто другой? Татары или разбойники?

Старик смутился: действительно, не подумал об этом.

— И куда вы теперь идёте?

— Да вот, — ответила женщина, — решаем, в какую сторону бежать.

— И куда решили?

— Дочка хочет в ту сторону, — старик показал дорогу к бывшему Егоркину селу, — а я в другую.

— Туда нельзя, — сказал Егорка, — мы оттуда пришли, и там тоже татары.

Хотя когда они из деревни ушли, никаких татар ещё не было, но если они в округе появились, то все сёла и деревни пограбят да пожгут, можно не сомневаться. Да и незачем этим людям туда идти, даже если там и всё спокойно. Вдруг расскажут кому-нибудь, кого по дороге встретили?

— Пойдёмте вместе. Веселее всё-таки. Только не по дороге. Мы с сестрой уже два дня через лес идём.

Старик почесал затылок:

— Да, пожалуй. Меня дед Кузьма зовут. Это моя дочь Анна и внучка Варенька.

— А меня Егор зовут. Сестру — Дашутка. Она в лесу прячется.

— Дедушка, Егор хороший, — вдруг сказала Варя, — пойдём вместе с ним.

Дед Кузьма внимательно посмотрел на внучку, но ничего не сказал, только кивнул. Потом так же внимательно глянул на Егорку и сказал:

— Пойдёмте в лес, нечего тут стоять, в самом деле.

Дед Кузьма оказался человеком бывалым. Взял Егоркин лук, повертел в руках, натянул тетиву, подняв оружие до уровня глаз. Потом попробовал его на изгиб и похвалил:

— Добрый лук. Только ты его пока держи про запас. Стрел немного, авось пригодятся в пути. А пропитание мы и без лука раздобудем.

Вечером, когда они размещались на ночлег неподалёку от какой-то речки, он отошёл куда-то в сторону. Вернулся, держа в одной руке несколько мелких птичьих яиц, а в другой — стерлядь, чуть меньше аршина длиной. Егорка аж рот раскрыл от изумления. Яйца — это ещё понятно. Как он сам-то не догадался поискать птичьи гнёзда, не пришлось бы одними лопушиными корнями питаться. А вот стерлядь откуда? Ни сети, ни удочки у старика не было.

Дед Кузьма, делая вид, что не замечает Егоркиного изумления, взял у него нож, деловито почистил рыбу, выпотрошил и порезал на крупные куски.

— Соли нет, — сказал он, — но мы, чай, не бояре. И так сыты будем.

Потом похвалил бездымный костерок и стал копаться в углях, ожидая, когда они прогорят и настанет пора запекать рыбу. Дашутка угостила всех собранной накануне жимолостью. Старик от своей доли отказался, отдав её дочери и внучке.

— Дед Кузьма, — спросил Егорка, — как ты сумел стерлядь-то раздобыть?

Тот усмехнулся:

— А я рыбьему царю давний приятель. Его как-то мужики у нас поймали за то, что он сети рвал, хотели поленьями побить, а я спас. Вот с тех пор он мне с рыбёшкой-то и помогает.

Дашутка слушала деда Кузьму, раскрыв рот. А Егорка смутился. До сих пор он подшучивал над сестрой, а теперь, выходит, и над ним самим шутят. Старик посматривал на него по-доброму, хитро прищурясь. Видно было, что ещё немного, и он, насладившись Егоркиным удивлением, расскажет всё сам. Но тут в разговор вмешалась Дашутка. Ей показалось, что старик насмехается над Егоркой, и она решила вступиться за брата:

— А у нас нож есть, заговоренный против всякой нечисти. Его калики перехожие подарили. В прошлую ночь на нас леший напал, так братик его в левую пятку кольнул, тот и отстал.

Дед Кузьма сначала аж онемел от неожиданности. Даже рот раскрыл нараспашку, словно гордясь всеми своими четырьмя зубами. Потом глянул на горящие глаза Дашутки и захохотал. Она так самоотверженно кинулась на защиту брата и так походила на отважную волчицу, готовую биться с врагом, даже если тот намного сильнее её, что Егорка тоже улыбнулся. Отсмеявшись, дед Кузьма спросил:

— Это ты ей рассказал про заговоренный нож-то?

Егорка кивнул.

— Молодец. Язык, вижу, у тебя подвешен хорошо. И в леших, водяных и чертей не веришь?

— Не верю.

— Опять молодец. Нет их. Только всякие дураки и верят.

Потом повернул лицо к Дашутке: