Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ) - Агишев Руслан - Страница 35

Снова приложился к кувшину, который, похоже, скоро совсем опустеет.

— Был у нас полку такой поручик Вельяминов. Дрянной человечишка, если честно. Поговаривали, что генерал-лейтенант Вельяминов, командующий войсками Кавказской линии, специально его сюда устроил, чтобы тот скорее золотое оружие и новый чин выслужил. Оттого поручика здесь так опекали, как никого другого. Чуть за речку в горы выйдет, ему сразу же благодарность. Шашкой два — три раза махнет, командир полка его золотым медальоном жалует. Словом, не за горами было и золотое оружие.

Пушкин хмыкнул. Обыкновенная история, как сотни и тысячи случаются чуть ли не каждый день. Как сказано у классиков, как не порадеть родному человеку.

— А тут, какая незадача, золотой шашкой меня за храбрость отметили. Вот Вельяминов с цепи и сорвался. Чуть вина выпьет хамить начинает, задирает. В тот день, вообще, особенно напился. Кое-как встал из-за стола и прилюдно объявил, что не заслужил я золотой шашки. Мол, ничего геройского не совершил, а получил награду за компанию.

— И? — Александр подался вперед, уже догадываясь, что случилось дальше. — Дуэль?

К его удивлению разбойник покачал головой.

— Дуэль была потом. В эту ночь я один ушел в горы. Молодой, дурной, хотел всем доказать…

Потянулся к кувшину, но тот уже опустел. Жалобно огляделся, но так и не найдя ничего похожего на новый кувшин, продолжил рассказ:

— Решил пробраться в горский аул и выкрасть одного из курбаши [предводитель отряда]. После такого никто бы и слова про мою храбрость не сказал. Вот с этой шашкой и пошел, — он с нежностью касался шашки, медленно обнажая лезвие. Видно, что немало для него значила. — Видно, меня, безголового дурня, господь пожалел, — печально улыбнулся при этом. — Без единого выстрела все чеченские посты, где прошел, где прополз на собственном брюхе. После еще день и ночь около нужника пролежал, и за домами следил, искали дом наиглавнейшего курбаши. Таких ведь сразу видно. Такой считается большим и важным человеком, у которого должны быть все наилучшим: оружие в серебре, кинжал и шашка из персидского булата, позолоченный ремень, жеребец южных кровей.

Рассказывал, а у самого глаза горели. Рука к шашке тянулась, пыталась привычным хватом за эфес ухватиться. Привычка, что лишь у опытных воинов заметна, когда всегда начеку стараешься быть.

— На второй день я такого человека приметил. Это был горец в возрасте, но еще не старик. Знаю я такую породу: шашкой может пол дня махать, на жеребца взлетит одним махом и сразу же вскачь понесется. Опасный противник, взять которого в плен немалая честь и почет, — Дорохов при рассказе, как-то собрался. Похоже, к самому главному подбирался. — Под вечер я пробрался в его дом и спрятался в одной из комнат. Когда же тот вошел, то набросился на него. Знатная получилась сшибка, еле-еле одолел. Думал, что вот-вот и он мне брюхо вспорет. С той встречи мне подарок на память остался.

Засучил рукав на правой руке, показывая страшный неровный шрам.

— Одолев курбаши, я не знал, с кем только что схватился. А как узнал, то похолодел весь, — рассказывая, грабитель скрипнул зубами, скривился. Значит, и впрямь, непростые воспоминания, получались. Его аж корежило при рассказе. — Оказывается, моим пленником стал не простой курбаши, обычный командир сотни воинов, а сам имам Шамиль, предводитель всех непокоренных горцев на Кавказской линии и наш наиглавнейший враг…

Случая исповедь, Пушкин с нескрываемым интересом присматривался к поручику. Не раз и не два ловил себя на мысли, что такой человек мог бы ему пригодиться. При его планах нужен будет расторопный и сообразительный помощник, на которого можно будет положиться, в том числе, в довольно щепетильных ситуациях. Едва не нутром чувствовал, что у него скоро появятся немало завистников, недоброжелателей и откровенных врагов. В одиночку с ними точно не справиться.

— … Когда же на своем горбу дотащил его до перевала, то отпустил, — мужчина вздохнул, опустив глаза. — Понял, что неправильно сделал. Влез в его дом ночью и напал, как разбойник. Не так нужно свою доблесть доказывать… А он взамен подарил свой дедовский кинжал, да к себе позвал. Сказал, что такому отчаянному храбрецу самое место подле него. Обещал осыпать золотом, целую княжну в жены и тысячу воином под мое начало.

У Александра аж в горле запершило от такого поворота. Выкрасть вражеского командующего и потом запросто его отпустить. Его же за поимку имама Шамиля, фанатичного врага Российской империи на Кавказе, на руках стали бы носить. Про награды и очередной чин и говорить было нечего. Самому императору бы доложили. В самом деле, русская душа, необъяснимая, до ужаса жестокая и в то же время бесконечно милосердная. И как такое могло в ней сочетаться? Огонь и вода, черное и белое.

— … Вернувшись в крепость, я вызвал Вельяминова на дуэль, на которой и зарубил его шашкой. После этого все и пошло под откос, — он махнул рукой, глаза откровенно заблестели. — Со службы отправили в отставку, считай, что выгнали. Грозились золотое оружие отобрать, да я не дал. Дома младший брат на дверь показал. Сказал, что родовое поместье ему завещано, а меня там никто не ждал. Кинул мне в зубы сто рублей и кивнул на дорогу… Вот такая моя исповедь, — голос дрогнул. — А теперь зови своих слуг. Я их немного пристукнул, должны уже очухаться. Пусть мне руки вяжут и везите в город. Устал я, как пес неприкаянный бегать. Покоя хочу, хоть и в кандалах.

И тряхнув, вытянул руки вперед. Мол, вяжи их веревками.

Но Пушкин покачал головой. Что он дурак, такого человека терять? Это же боевой офицер, отличный стрелок, с обостренным чувством справедливости. Такой точно никогда и ни за что не продаст. Нападут, костьми ляжет, но никого не пропустит.

— А, знаешь что, друг любезный, — заговорщической улыбкой улыбнулся Александр. — Пошли-ка ко мне на службу. Деньгами не обижу, работа интересная, добрая.

Не видя в глазах особого энтузиазма от предложения, Пушкин продолжил:

— Может придется и шашкой помахать, и из пистолета пострелять в нехороших людей, в очень нехороших людей.

— А ты кто таков есть? — прищурился несостоявшийся грабитель. Похоже, серьезно раздумывал, а не согласиться ли ему на такое предложение. — Может сам такой же разбойник?

Пушкин улыбнулся так, что в возке светло стало. Давно ждал этого вопроса.

— Я? Я, любезный, Александр Сергеевич Пушкин. Может слышал? Ты челюсть-то подбери…

Почтовая станция, около ста верст от Пскова

Уже опустилась ночь. Постояльцы, приезжие уже давно спали: одни, побогаче, в комнатах, остальные в гостиной вповалку. Изредка начинали брехать псы во дворе, чуя, кружащих рядом, волков. В конюшне тихо ржали кони.

Несмотря на утомительный путь Пушкин никак не мог заснуть. Ворочался из стороны в сторону, утопая в пуховой перине. Из головы никак не шел этот поручик и его история.

— Вот уж в самом деле, очарованный странник Лескова! Мятежная душа покоя ищет, находит лишь скитаний путь… Какой-то блокбастер, в самом деле.

Он медленно поднялся с постели и замер. Его фигура, освещенная лунными лучами, напоминала, погруженного в свои думы, мыслителя.

— Это же готовый сюжет для хорошего романа! Есть все, что нужно: мечущийся герой, трагедия, драма, вопросы жизни и смерти, много и очень много пафоса. Получится просто конфетка для этого времени. Лермонтов своего «Героя нашего времени» порвет на мелкие кусочки от зависти и выбросит. Саня, садись и пиши. Чего раздумывать-то⁈

Честно говоря, руки откровенно «зачесались». Внутри поднялся «писательский зуд», нередко называемый более красиво, аристократично — вдохновение, посещение музы. Голову переполняли яркие живые картины, слова сами собой складывались в диалоги. Перед глазами проплывали герои будущего романа — мрачный имам Шамиль на фоне гор, опьяневший поручик Вельяминов в расхристанном виде, верные друзья с ружьями. Конечно же, где-то здесь рисовалась точеная фигурка черноглазой горянки, закутанной в, расшитый серебром, шелковый платок. Она казалась неприступной, чуждой, но в то же время невероятно желанной.