Стылый ветер (СИ) - Алексин Иван - Страница 1

Фёдор Годунов. Стылый ветер

Пролог

— Дмитрий⁈ Ты как здесь? А как же войско⁈

Князь Дмитрий Шуйский хмуро покосился на брата, ничего не ответил и, прошествовав к столу, жадно приложился к огранённому драгоценными камнями серебряному кувшину с холодным квасом.

— Чего молчишь, ирод? — не выдержав, сорвался на крик царь, подступив к князю. — Вижу же, что худые вести принёс! Сказывай! Не томи!

— Да откуда добрым вестям взяться, брате? — наконец отставил кувшин в сторону князь. — После того, как Шаховский начал воду в Путивле мутить, я добрых вестей и не жду, — боярин вытер губы рукавом дорогущей шубы, сел, тяжело дыша, на обитую итальянским бархатом лавку и, собравшись с духом, признался. — Побили нас тати. Всё войско побили.

Царь ещё больше сгорбился, словно ему на спину взвалили пудовую гирю, прошамкал, тяжело опираясь на посох к креслу.

— Где? У Коломны?

— Не дошли мы до Коломны, брате. Воры не только город взять успели, но и нам навстречу двинулись. Верстах в сорока от Москвы мы изменников встретили. И…

— И позволили себя разбить, — перебил брата царь. — Каким-то холопам позволили! — Шуйский, захлёбываясь от возмущения, затряс жиденькой бородкой. — Я же с тобой лучших воевод послал, Дмитрий! Мстиславского, Воротынского, Шеина, Голициных! Оружных людишек, сколько под рукой было, всех отдал! Вот Михайла даром что годами юн, этих татей на Пахре с малой ратью разбил. А ты… — Василий закашлялся, поперхнувшись словами и сразу как-то сдулся, потеряв весь задор: — А теперь что? Из Москвы бежать?

— В осаду сядем. Стены у города высокие. Не взять татям Москвы.

— А если москвичи им ворота откроют?

— Кому им? Ворам да разбойникам? Вот если бы с Болотниковым романовский выкормыш был, может и открыли бы. Но Гришка мёртв. А Мишка Молчанов, что к ляхам с царской печатью сбежал, за спасшегося Дмитрия себя выдать не рискнёт. Слишком многие этого разбойника в лицо знают. Он только и может, что грамотки на Русь слать.

— Он этими грамотками весь Юг взбаламутил! До того дошло, что в осаду садиться приходится!

Братья помолчали, сердито сверля глазами друг друга. Василий обессиленно откинулся на спинку жёсткого кресла, а Дмитрий вновь протопал к кувшину, оставляя грязные следы на персидском ковре.

— Государь, — в царский кабинет, приоткрыв дверь, заглянул молодой рында, насторожено косясь в сторону князя. — Гонец из-под Коломны прискакал. Впустить?

— Гони его в шею! — окрысился в ответ Василий, приподнявшись с кресла. — Долго же он скакал, если воевода наперёд его мне вести принёс!

Воевода дёрнулся, поперхнувшись квасом, с громким стуком поставил кувшин на стол. Рында отпрянул назад, хлопнув дверью. Царь, страдальчески подняв глаза к потолку, вновь опустился в кресло.

— Это что же, государь, ты меня сейчас в трусости обвинил⁈ Я без продыху скакал, лишь бы поскорее до Москвы добраться и город к осаде начать готовить.

— Пустое говоришь. Сядь!

Князь Дмитрий постоял, сжимая кулаки и, упрямо мотнув головой, вернулся на лавку. Вины за собой царский брат не чувствовал. Слишком много воевод Василий в этот поход послал. И каждый себя главным считал, норовя на свой лад всё перед предстоящей битвой устроить. Даже этот сопляк, Скопин-Шуйский, и то норовил со своими советами лезть. Тоже мне, полководец! Один раз случайно битву выиграл и уже нос начал задирать.

Да и войско, что удалось собрать, было настолько малочисленно, что вместо положенных пяти полков, его лишь на три разделили. Как тут с мятежниками совладать?

— Устал я, Дмитрий, — неожиданно признался, прервав молчание, царь — Полгода всего правлю, а сил это бремя нести уже нет. Бояре за спиной козни плетут, войско ропщет, народишко шепчется. А тут ещё царевич этот. Кто же знал, когда мы слухи о том, что сын Ивана Грозного спасся, распространяли, что он таким живучим окажется? Думалось, скинем Бориса с помощью романовского выкормыша, а потом и самого царевича следом за Годуновым отправим. И ведь по нашему всё получилось! — лицо царя болезненно искривилось. — Бориску отравили, Федька сам где-то сгинул, Гришку на куски порубили, — Василий с осуждением посмотрел на брата. — Хоть бы лицо ему не уродовали, ироды. Глядишь, и не воскрес бы самозванец.

— Так сам ведаешь, государь, что он едва не сбежал, — начал оправдываться князь. — И ведь верёвку заранее в спальне приготовил. Хорошо, что мы после бегства Федьки и за окнами приглядывать начали. Эх, знать бы ещё, что за тать Гришке о готовящемся перевороте донёс. Не зря он попытался всех, кто с нами в сговоре состоял, в разные стороны с поручениями разослать.

— Это да, — согласился с ним царь. — О заговоре Гришка знал. Хорошо, что он среди стрельцов сторонников искать начал да Луку Алексича на свою сторону перетянуть попробовал. Если б тот не упредил… — сделал он выразительную паузу. — И так на три дня раньше чем задумывалось, людишек поднимать пришлось.

— Тут ещё есть докука, государь, — вновь замялся боярин.

— Что ещё случилось⁈ — сверкнул глазами Василий. — Мало нам бунтовщиков, что к Москве подходят⁈ Ну⁈ Говори!

— Фёдор Годунов не сгинул, — скривил губы воевода. — В войске Болотникова под чужой личиной прячется.

— Откуда знаешь?

— Человечек мне верный его видел. Он сотником в тысяче Грязного служит.

— Грязной тоже к Болотникову примкнул?

— А куда ещё старику деваться? Гришка его не приветил, ты тоже в Москву не позвал.

— И что теперь с Федькой делать будем? — судьба Грязнова царя не интересовала. — Говорил же я тебе — ищи!

— Да мои люди все монастыри обыскали! — обиженно вскинулся князь. — Не было там Федьки! По всему видать, в Польше змеёныш прятался, раз вместе с Болотниковым на Руси объявился. Но ничего, государь. Есть у меня задумка, как его в западню заманить. Не вырвется!

— Смотри, только не упусти его, брат. Нам бы со спасшимся царевичем силы найти управится. А если ещё и Годунов воскреснет, точно не сдюжим!

Глава 1

— Добрались, слава тебе Господи! — размашисто перекрестился Грязной. — А людишек-то у крепостцы изрядно собралось. Войско!

Я мысленно согласился со своим боярином, разглядывая оживлённый воинский лагерь, вольготно раскинувшийся у стен небольшого городка-крепости, нависающего над извилистой рекой.

— Стены изрядные, — задумчиво смерил взглядом выложенные из белого камня крепостные сооружения Данила Порохня. — С наскока не возьмёшь!

— Так на важном рубеже стоит, Порохня, — обернулся я к нему. — С одной стороны, Речь Посполитая мечом грозит, с другой, набегов татарских жди. Поневоле каменным поясом подпояшешься!

Называть запорожца, после начала нашего похода, дядькой Данилой я перестал. Для наказного атамана половины нашего «войска» несолидно выйдет. Правда, отряд у моего атамана был небольшой. После моей «гибели» на дне Днепра, Запорожскую Сечь вместе с Порохнёй покинули лишь Грязной, Тараско и Петро Мохина. Все, кому я смог довериться на тот момент, не боясь, что меня тут же предадут.

С такой армией даже от разбойников не отбиться.

Поэтому, когда мы добрались до Полтавы, прикупив там коней, Порохня задержался в городе и догнал нас уже в городе Ромны, выбранном для общего сбора. С собой наказной атаман привёл ещё пятерых казаков, увеличив таким образом свой отряд до восьми человек.

Вторую часть нашей «армии», возглавлял Грязной. В его число входило девять человек: шестеро боевых холопов вызванных за зиму со своей усадьбы сыном Грязнова Тимофеем, пушкарь Гаврила Мизинец из смоленского гарнизона, втихомолку сагитированный им же, сам Василий Грязной, ну и я до кучи. Куда же без меня?

Была у меня надежда, что в этот отряд войдёт ещё и Янис, но литвин ни в Сечи, ни в Ромнах так и не объявился. Вот и думай теперь; то ли голову в московской резне сложил, когда сторонники Шуйского заодно с самозванцем довольно много поляков и литвинов перебили, то ли передумал, к врагам моим переметнувшись. Не хочется мне, конечно, так о товарище, с которым огонь и воду вместе прошли, думать, а только слов из песни не выкинешь. Мировая история и похлеще примеры знает, когда дело о власти и богатстве заходило.