Кошачья философия. Кошки и смысл жизни - Грэй Джон - Страница 2

Декарт придумал фразу «Я мыслю – значит, я существую». Она подразумевает, что люди – это главным образом сознание и лишь по чистой случайности физические организмы. Декарт хотел, чтобы его философия основывалась на систематическом сомнении. Но он даже не подумал оспаривать христианскую догму, отказывавшую животным в наличии души: он заново ее повторил в своей рационалистической философии. Декарт полагал, что его эксперименты доказывают, что нечеловеческие животные – бесчувственные машины. На самом деле они доказали только то, что люди могут быть безрассуднее любого другого животного.

Сознание может возникать у многих живых существ. Одна линия естественного отбора привела к людям, другая – к осьминогам. И в том и в другом случае не было никакой предопределенности. Эволюция не движется в сторону более сознательных форм жизни. Зарождаясь случайно, сознание у организмов, которые им наделены, появляется и исчезает[3]. Трансгуманисты XXI века полагают, что эволюция ведет к полностью осознающему себя космическому разуму. У подобных взглядов были предтечи в теософии, оккультизме и спиритуализме XX века[4]. Теория Дарвина не дает оснований для подобных выводов. Самосознание людей может быть случайным везением[5].

Этот вывод может показаться довольно мрачным. Но почему самосознание должно быть самой главной ценностью? Сознание сильно переоценено. Мир света и тени, который время от времени производит полусознающие существа, интереснее и больше пригоден для жизни, чем тот, что купается в непрерывном сиянии свой рефлексии.

Обратившись на себя, сознание становится помехой на пути к хорошей жизни. Самосознание расщепило разум человека в непрестанных попытках вытеснить болезненный опыт в отдельную область, где он был бы изолирован от осознания. Подавленная боль прорывается наружу вопросами о смысле жизни. У кошки же ум един и неделим. Боль переживается и забывается, радость жизни возвращается. Кошкам не нужно изучать свою жизнь, потому что они не сомневаются в том, что жизнь стоит того, чтобы жить. Человеческое самосознание порождает постоянное беспокойство, от которого тщетно пытается излечить философия.

Антифилософ, любивший кошек: Мишель де Монтень

Более глубокое понимание кошек, а также пределов философии продемонстрировал Мишель де Монтень (1533–1592), писавший: «Когда я играю со своей кошкой, кто знает, не забавляется ли скорее она мною, нежели я ею!»[6]

Монтеня часто описывают как одного из основоположников гуманизма – течения, поставившего целью отбросить любую идею Бога. На самом деле к роду человеческому он относился так же скептически, как и к Богу: «Человек – самое злополучное и хрупкое создание и тем не менее самое высокомерное». Глядя на философии прошлого, он не находил ни одной, которая могла бы заменить знание о том, как следует жить, имеющееся у животных. «На этом основании они также вправе считать нас животными, как мы их»[7]. Другие животные стоят выше человека, поскольку обладают врожденным пониманием того, как нужно жить. Здесь Монтень отступал от христианской веры и основных традиций западной философии.

Во времена Монтеня быть скептиком было опасно. Францию, как и другие европейские страны, раздирали религиозные войны. Монтень оказался втянут в них, когда вслед за своим отцом стал мэром Бордо и продолжил выступать посредником между враждующими католиками и протестантами и после того, как в 1570 году удалился от мира в свой кабинет. В роду Монтеня были мараны – иберийские евреи, которые из-за угрозы преследований со стороны церкви вынуждены были принять христианство, и, когда он выступал в своих сочинениях в поддержку церкви, он, возможно, хотел обезопасить себя от репрессий, от которых они пострадали. В то же время Монтень принадлежит к традиции мыслителей, готовых принять веру, поскольку они усомнились в возможностях разума.

Древнегреческий скептицизм был заново открыт в Европе в XV веке. Монтень подпал под влияние самого радикального его течения – пирронизма, названного в честь Пиррона Элийского (ок. 360–270 до н. э.), который вместе с армией Александра Македонского ходил в Индию, где якобы учился у гимнософистов («обнаженных мудрецов»), или йогов. Вероятно, у этих мудрецов Пиррон перенял идею о том, что цель философии – атараксия, особое состояние безмятежности. Возможно, он первым использовал этот термин. Приостанавливая веру и сомнение, философ-скептик может защитить себя от внутреннего беспокойства.

Монтень многому научился у пирронизма. К балкам своей башни, куда он удалился в свои поздние годы, он прикрепил цитаты из последователя Пиррона, философа Секста Эмпирика (ок. 160–210 до н. э.), автора «Пирроновых положений», где кратко излагается мировоззрение скептика:

Но Монтень задавался вопросом о том, может ли философия, даже философия в духе Пиррона, избавить разум человека от треволнений. Во многих своих эссе – термин, придуманный Монтенем, идущий от французского essais, что означает пробы или попытки, – он использовал пирронизм как опору для веры.

Согласно Пиррону, ничего знать нельзя. Как это формулирует Монтень: «Бич человека – воображаемое знание»[9]. Пиррон учил учеников жить, полагаясь на природу, а не на доводы рассудка или принципы. Но если рассудок бессилен, то почему бы тогда не принять тайны религии?

Все три ведущие философские школы в древней Европе – стоицизм, эпикурейство и скептицизм – в качестве цели ставили достижение невозмутимости. Философия была успокоительным лекарством, которое, если принимать его регулярно, произведет атараксию. Конечной целью философствования был мир в душе. Монтень не питал подобных надежд: «Философы всех школ согласны в том, что высшее благо состоит в спокойствии души и тела. Но где его найдешь? [… ] Наш удел – лишь дым и пепел»[10].

Больший скептик, чем большинство скептиков, Монтень не верил, что философствование может излечить человека от беспокойства. Философия главным образом была полезна для того, чтобы излечивать людей от философии. Как и Людвиг Витгенштейн (1889–1951), Монтень признавал, что обыденный язык замусорен остатками прошлых метафизических систем[11]. Обнаружив эти следы и признав, что реалии, которые они описывают, по сути дела выдумка, мы смогли бы мыслить более гибко. В небольших дозах такое средство против философии – назовем его антифилософией – может приблизить нас к другим животным. Тогда мы могли бы кое-чему научиться у существ, которых философы не принимали во внимание как низших тварей.

Такого рода антифилософия начнется не с доводов разума, а с рассказа.

Путешествие Мео

На фоне резкого света, идущего из дверного проема, показался маленький черный силуэт кошки. Снаружи бушевала война. Дело происходило во вьетнамском городе Хюэ, в феврале 1968 года, в самом начале Тетского наступления Северного Вьетнама на американские силы и их союзников из Южного Вьетнама, которое пять лет спустя приведет к тому, что американцы выведут свои войска из страны. В книге «Кот из Хюэ», одном из самых выдающихся свидетельств о жизни человека на войне, тележурналист CBS Джон (Джек) Лоренс так описывал город: