Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 4

   - Снова?.. Милый, снова?.. - Ее глаза цвета морской зелени расширились, с тревогой взирая на Дженнака. — Что ты видел?.. Что?..

Он расстегнул ремень и поднялся, придерживаясь за спинку кресла и чувствуя, как постепенно проходит дрожь и отступает холод. Три столетия странствий в запредельных мирах не сделали их ни теплее, ни ближе.

   - Жди тут, чакчан. Не вставай, не трогай ремни. Я скоро вернусь.

Он шагнул с галереи в салон, где два служителя накрывали столы к вечерней трапезе, затем - в коридор, ведущий к пассажирским каютам. На «Серентине» царили тишина и спокойствие; либо экипаж еще не заметил опасность, либо счел, что крыланы - аситские, и, следовательно, поводов для тревоги нет. Дженнак ничем не мог помочь этим людям; ракеты были слишком массивны, чтобы отклонить их - не говоря уж о попытке спасти людей с «Серентина», удержав в воздухе гондолу. Вся его мощь, все способности кинну не позволяли этого, и все, что он мог сделать - спасти себя и самое драгоценное из своих сокровищ. К счастью, среди пассажиров не было ни детей, ни женщин - и, подумав об этом, Дженнак недрогнувшей рукой притворил дверь своего отсека.

Сборы его оказались недолгими - кое-какие вещи, немного еды, суточный диск, измеряющий время, деньги - в золотой аситской монете, и оружие. Оружие - гибкий клинок, нож с нефритовой рукоятью и карабин с обоймой на шесть патронов - было необходимым; в былые времена у озерных берегов разгуливали тигры, и Дженнак полагал, что за истекшие сто лет ситуация не слишком изменилась.

Торопливо наполнив мешок, он повесил его на плечо и взялся за пояс, длинный черный ремень с бронзовой пряжкой в форме расправившего крылья сокола. Если не считать клинка великолепной одиссарской ковки, пояс был единственной ценностью, взятой Дженнаком с собой. Почти три века назад свалил он в рардинских болотах какую-то древнюю тварь, сгубившую его телохранителя, и другой телохранитель, Ирасса, вырезал из кожи чудища этот черный ремень, столь прочный, [что на нем можно было подвесить самый тяжелый из дальнобойных метателей. Дженнак ценил пояс - то была память об Ирассе и погибшем сеннамите Хрирде, о юной девушке Чали с берега Матери Вод и о многом другом, что хотелось ему сохранить навечно. И пусть он не верил уже в богов, в дни радостных и несчастливых знамений и прочие приметы, казалось ему, что пояс сей приносит удачу - будто все умершие и погибшие, Хрирд, Ирасса, Чали и Хальтунчен, рожденный ею ребенок, его [сын, держались за другой конец ремня, передавая ему, Дженнаку, свои силы.

Держа пояс в руках, он вернулся на галерею, отметив, что пилоты в кабине управления оживились и спорят о чем-то, яростно жестикулируя и показывая вниз. С ними был Туап Шихе; он стоял молча, сгорбившись, со зрительной трубой, нацеленной на поднимавшиеся к небу крыланы. Сквозь стекла отсека I Дженнак видел его ястребиный профиль и медленно багровевшую шею: вероятно, акдам разглядел, какие подарки несут два маленьких серебристых аппарата. Они парили уже на высоте трех тысяч локтей и продолжали упрямо карабкаться вверх; и теперь всякий мог различить негромкий гул их моторов.

Дженнак склонился над Чени, глядевшей на него с изумлением, расстегнул предохранительные пряжки и рывком выдернул ее из кресла.

- Встань сзади, чакчан, прижмись к моей спине и обними за шею.

Она повиновалась без единого слова, и он отметил, что руки ее не дрожат, а дыхание остается ровным. Дженнак не сомневался: если бы он велел ей прыгнуть за борт в одиночку, Чени сделала бы это - только спросила бы, где его поджидать, у моста из радуги, что ведет в Чак Мооль, или в уютном внутреннем дворике их дома в Шанхо. Дженнак перехватил ее талию черным ремнем и, притянув к себе поплотнее, прижав заодно и мешок, соединил концы пояса. Теперь они были связаны;

Чени покорно стояла за его спиной, и сквозь плотную шерстяную ткань куртки он чувствовал тепло ее тела. Она дышала ему прямо в затылок.

   - Это летатели мятежников, - сказал Дженнак не оборачиваясь. - В них россайнские пилоты, а может, изломщики, коль они научились управлять крыланами. Так что боюсь, милая, до Росквы нам не долететь. Эти парни сожгут «Серентин» - теми ракетами, что мы слали им из Шанхо.

   - Что будем делать? - спросила Чени, переплетая пальцы на его груди.

   - Прыгнем. А там - все в руках Шестерых!

Он произнес это по привычке, перейдя с арсоланского, на котором они говорили, оставаясь вдвоем, на родной одиссарс- кий. Разумеется, Кино Раа, Шестеро Богов, не могли их спасти - или, вернее, спасли задолго до рождения Дженнака, одарив своей светлой кровью земных потомков. И потомки эти, которых насчитывалось уже так немного, отличались редким долголетием - а иные из них и другими талантами, столь же необъ- янимыми.сколь и чудесными. К счастью или к горю, Дженнак был одарен щедрее прочих.

Крыланы тем временем поднялись на семь тысяч локтей и заваливались теперь хвостами к земле, а клювами целили в подбрюшье «Серентину». Уже можно было различить дрожащие круги винтов, бешено вращавшихся над крыльями и над кабиной, увидеть скорченные фигурки пилотов и острые жала ракет, что отсвечивали в солнечных лучах серебряным и алым. Один из летателей заходил с юга, другой - с севера, и паривший над ними корабль был уже взят в клещи прицелов - а значит, взвешен, исчислен и списан в небытие.

Кажется, Туап Шихе понял, что означает это стремительное нападение: гулко хлопнули крышки балластных шлюзов, моторы «Серентйна» взревели, палуба под ногами Дженнака дрогнула, и воздухолет медленно начал подниматься. Он видел, как акдам, заметивший их с Чени, машет рукой, приказывая покинуть галерею, словно тонкие стены гондолы могли спасти их от смерти и огня. Потом он ощутил движение за спиной - его подруга глядела вниз, на приближавшиеся аппараты, на озеро и далекую землю. Очень далекую! Теперь она казалась не мягкой медвежьей шкурой, а множеством копий-сосен, готовых пронзить живот, переломать кости и выпустить кровь — всю, до последней капли. Соснам было без разницы, являлась ли та кровь алой или багряной, кровью потомков богов или обычных людей; их интересовал результат. И они дожидались его, застыв в мрачном и тупом равнодушии.

   - Отчего мы не прыгаем, милый? - спросила Чени.

   - Ждем, когда они выстрелят, - отозвался Дженнак. - Не промахнутся, я думаю, но все же... Торопливый койот чаще бегает с пустым брюхом.

   - А что там... там, внизу? - вновь спросила Чени, и голос ее едва заметно дрогнул.

   - Лес, озеро, тигры... ну, еще дейхолы да изломщики... разбойники, как их называют в Асатле... - Протянув руку назад, он похлопал Чени по упругому бедру - Не бойся, малышка! Если долетим до земли, столкуемся и с тиграми, и с дейхолами.

   - Я не боюсь, - сердито сказала она, дыша Дженнаку в затылок. - И я - не малышка! Я - твоя чакчан! Я ничего не боюсь!

Крыланы плюнули огнем. Прошло не больше вздоха, но Дженнак уже знал, что пара снарядов разнесет в клочья гондолу, а два других нацелены в газовый баллон. Пилоты были умелыми бойцами; вероятно, из ветеранов, сражавшихся в Бихарских войнах. У таких не было причин любить Асатл.

   - Прыгаем, - сказал Дженнак, не обращая внимания на Шихе, отчаянно махавшего ему рукой. - Держись!

Он согнул спину и перевалился через борт, стараясь, чтобы Чени не оцарапало обшивкой. Тугой воздушный поток сразу ударил в лицо, ледяной холод забрался под одежду, резанул острыми когтями; в ушах засвистело, и яростный стон ветра напомнил Дженнаку, что никогда он не прыгал с такой высоты и с таким грузом. С таким драгоценным грузом! Что поделаешь, мелькнула мысль; спев Утреннее Песнопение, не откажешься от Дневного...

Они падали, летели вниз, к остроконечным вершинам сосен, к скалам у озерного берега, к лизавшим их неторопливым волнам, к гигантским полосатым тиграм с когтистыми лапами, к

воинам-изломщикам, что прятались где-то в своих лесных убежищах. Вниз, вниз, вниз... К твердой земле или к столь же губительным водам, к жизни или к смерти, к дороге из лунных лучей, кончавшейся в Великой Пустоте, или к грядущим столетиям, что мелькали перед Дженнаком пестрыми и загадочными картинами.