Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 35

Огромное помещение раскрылось перед ним, в лицо пахнуло острыми запахами множества скученных тел, пива, еды и кожаной амуниции. Здесь тянулись ряды гамаков, разделенные стойками для карабинов, колыхалась на веревках одежда, по стенам были развешаны котлы и кувшины, походные сумки с ремнями и прочее имущество. В казарме царила суета; под окрики цолкинов метались воины, кто натягивал обувь, кто хватал клинок или другое оружие, кто срывал со стены сумку с зарядами или щелкал затвором. Здесь обитали пехотинцы, набранные в Коатле, привыкшие разглядывать врагов с крепостного вала, палить в них из карабинов и метателей или, в крайнем случае, усмирять мятежную толпу. Они считались дисциплинированными, даже стойкими бойцами, пока сидели за прочной стеной или шли на противника шеренгами под грохот барабанов, но внезапная атака повергла их в ужас. Цолкины и батаб-шу, командир пехоты, тоже были в панике, не представляя, как врат проникли в крепость, сколько их и что творится на стене, у ворот и в других пирамидах.

- Шары! - выкрикнул Дженнак, и в толпу полетели начиненные перенаром снаряды. Грохот взрывов и свист разлетавшегося металла перекрыли стоны раненых, орда изломщиков хлынула вниз, люди стреляли на бегу, потом раздался звон клинков - тяжелые палаши нападающих скрестились с оружием аситов. Изломщики обтекали Дженнака, стоявшего на лестнице, число их с каждым вздохом прибывало, и вот уже весь его отряд, ощетинившись стволами, спустился в казарму. Едва ли не все эти люди служили когда-то в войсках, бились с бихара или с дикарями Хинга, и выучка у них была отменная: шли двойной цепочкой, стреляли с левой руки, рубили с правой, отступали, чтобы зарядить карабины, делая это с искусством бывалых бойцов. Вскормил Асатл себе погибель, мелькнуло у Дженнака в голове.

Хотя аситов было еще втрое больше, чем изломщиков, схватка в казарме перешла в резню. Командиры, кроме двух цолкинов, были перебиты, толпу пехотинцев оттеснили к нужникам в дальнем конце помещения, и едва ли десятая часть из них имела карабины. Дженнак понимал, что сейчас случится: по его приказу или по собственному разумению изломщики сейчас отступят и забросают врагов громовыми шарами. В живых не останется никто.

Набрав в грудь воздуха, он закричал на атлийском:

   - Бросьте оружие, воины Ширата! Сдавайтесь, если хотите жить! Сегодня боги не на вашей стороне!

Голос его был громок, и в казарме наступила тишина. Потом изломщики стали отходить, по-прежнему грозя стволами; многие их них еще не забыли атлийский и поняли слова вождя. Аситы плотнее сбились в кучу, вытолкнув вперед цолкина. Совсем молодого, но, очевидно, твердого духом: стоял он расправив плечи и глядел на Дженнака дерзко, без боязни.

   - Кто обещает нам жизнь? Бунтовщик? Изменник? - хрипло выдохнул юноша. - Можно ли верить тебе? Кто ты такой, человек с языком змеи?

- Не бунтовщик и не изменник, ибо не клялся в верности вашему владыке, - ответил Дженнак. - Я вождь! Я тот, кто держит руку на весах справедливости, и я говорю вам: каждому - свое! Ваше - за океаном на востоке, а то, что здесь, принадлежит другому племени. Смиритесь с этим и вспомните, что сказано в Чилам Баль: боги говорят с людьми устами вождей. Пренебрегающий же их советом умрет молодым.

Его слова падали словно камень в омут тишины. Не выдержав взгляда Дженнака, цолкин опустил голову, бросил клинок и махнул рукой. Загрохотало оружие; один за другим аситы складывали карабины и клинки, пока не вырос холм в длину копья. Дженнак велел поднять нижнюю решетку, а пленным - сесть у стены; потом выставил стражу, послал людей на верхние ярусы и отправился во двор.

Там горело вдвое больше газовых факелов, чем прежде. С береговых пирамид спускались разгоряченные изломщики, переговаривались, вытирали испарину, прикладывались к флягам. Старый Обух был уже внизу, хмыкал и разглядывал двери хранилищ, запертых тяжелыми замками. В ворота со стороны площади чем-то колотили - похоже, бревном. Еще оттуда доносились гул, шарканье ног и нестройные выкрики: «Берлага! Любо, любо! Берлага Тэб, наш атаман!»

   - Кто шумит? - спросил Дженнак, покосившись на ворота.

   - Ребятня и бабы ломятся, - отозвался Обух. - Чтобы, значит, аситскую кровушку пустить, а опосля пограбить.

   - Никаких грабежей, - велел Дженнак. - Пошли гонцов к атаману, и пусть они скажут людям, чтоб расходились и сидели по домам. Именем Берлаги Тэба! Кто не послушает, высечь!

   - Это мы враз! - ухмыльнулся старый ветеран. - Задерем подол какой-нибудь молодке и плетью ее, плетью! Или палкой!

Обух свистнул, подозвал шестерых изломщиков и отправил их за ворота. Крики там сделались тише, прекратился стук, зато вдали, на окраине, грохнуло несколько раз - похоже, стреляли из метателей. Берлага Тэб занимал город; очевидно, его воины штурмовали башни или, взяв врагов в осаду, палили для острастки.

Небо на востоке посветлело, и тучи уже казались не черными, а серыми. Облака на миг разошлись, и призрачный лунный свет пал на уступы пирамид, смешавшись с отблесками горящих факелов. Дженнак повернулся к укреплениям, что выходили к озеру. Их нижние ярусы занимали склады, выше располагались канцелярия наместника, святилище Коатля, станция эм- мелосвязи и всякие присутственные места, где судили, карали, встречали важных гостей из Россайнела и Китаны и устраивали торжественные церемонии. Аситские чиновники селились в городе, в собственных хоганах, и он боялся даже представить, что происходит с ними; вероятно, Удей-Ула взимала с них плату за высокомерие, поборы и жестокость. Но наместник жил здесь, в правой прибрежной пирамиде, и вспомнив об этом, Дженнак велел вывести пленника во двор.

Обух только пожал плечами и буркнул:

   - В озере он, плавает кверху брюхом. Ты уж прости, Жакар,

не добыл я его! Бросился гад с пирамиды, треснулся о камень

и в воду сыграл... Сейчас, должно быть, с пресветлым Тассилием беседует или с Истоком.

   - Все в руках Шестерых, - произнес Дженнак по привычке и вытянул руку к захваченной им пирамиде. - Тут у меня пленные, сотни четыре. Чтоб все остались целы! Чтоб волос не упал!

   - Не упадет, — заверил Обух. - На что нам их волосья? А вот от кошелей освободим. Монету взять - святое дело!

   - Старый ты разбойник, - сказал Дженнак. - Ну-ка говори, что с казной наместника? Где сундуки с серебром? Прибрали уже?

   - Как можно! Я ведь про кошель, не про сундук... Кошель - мне, сундук - атаману, на общее благо... В целости казна, стражу там поставил, и все парни трезвые. Не сомневайся, Жакар! - Обух протянул Дженнаку фляжку. - Глотнуть хочешь? Крепкое зелье! Сам варил!

Облака порозовели, ветер погнал их на запад, словно освобождая дорогу солнцу. Над озером, лесом и городом Удей-Ула разгоралась заря. Кончился День Глины, наступил День Воды. А за ним шел День Ветра, последний в этом месяце и благоприятный для начала странствий.

* * *

Поле с причальными мачтами лежало за городской чертой, посреди большого луга, где паслись лошади. Границы поля обозначались низкой каменной изгородью, трава на нем была скошена, а деревья на расстоянии пятисот длин копья вырублены, чтобы не мешали маневрам воздухолетов. Причальных шестов было четыре, и стояли они попарно: два - для приема больших кораблей, и два - для малых. Успех посадки определяли сила и направление ветра; обычно корабль снижался и, подрабатывая моторами, зависал у верхушек мачт - так, чтобы одна приходилась у носовой части, а другая - у кормы. Затем на мачты набрасывали канаты с петлями, закрепляли их внизу, а из гондолы спускали лестницы. Кроме причальных шестов на поле имелись склад с горючим и газовыми баллонами, ручные насосы и конюшня, так как добираться в город приходилось в экипажах на конной тяге - моторных в Удей-Уле не завели. При конюшне, для удобства пассажиров, была харчевня, десяток столиков под пестрым тентом; в ней подавали китайское сливовое вино, местный напиток из меда, коры и березового сока, ягоды, политые густыми сливками, медвежье жаркое и другие экзотические блюда.