ЧВК «Вольные стрелки». СВО в Африке - Марчук Николай Петрович - Страница 37

Хотите понравиться собеседнику, закорешиться с ним и стать лучшим другом? Разговаривайте с ним на те темы, которые ему интересны и на том языке, который он понимает. С поклонником Гитлера и представителем нацистской идеологии глупо разговаривать о равенстве всех рас и равноправии людей на земле. Он вас не поймет, даже разговаривать не станет.

– А как вы видите свое будущее? – спросил хозяин поместья. – Какая у вас цель в жизни, если она, конечно же, есть?

– Цель в жизни? – Я сделал вид, что глубоко задумался над таким простым вопросом. – У меня есть цель в жизни. Я поклялся на могиле своих предков, что восстановлю славу нашего рода, построю новое родовое гнездо, и в моем поместье будет не меньше тысячи душ.

– Душ?! – недоуменно скривился Адольф Ван дер Гельц.

– Да, душ, ах простите, вы же не русский, – весело всплеснул я руками и задорно расхохотался. – Русские дворяне относились к принадлежавшим им крепостным крестьянам как к имуществу. За людей их не считали. Крепостной приравнивался к скотине, мебели, участку земли – всему, на что можно было установить цену. Дворовых девок, конюхов, служек и прочую челядь продавали, меняли на породистых щенков и лошадей, дарили, проигрывали в карты. Такое отношение к подневольным людям и само крепостное право – одна из самых позорных страниц русской истории. Ни в одном документе до 1861 года нельзя встретить записи, что помещику такому-то принадлежит столько-то человек. Всегда писали: «столько-то душ». «Душами» крестьян называли, признавая только то, что они являются «одушевленным имуществом», в отличие от карет, поместий и борзых щенков. Вот и вся разница. В этом православный мир ушел чуточку дальше от Древнего Рима и Греции, где тоже вовсю цвело и благоухало рабство. В античности закрепощенных людей называли просто «телами». Раб именовался «мужским телом», рабыня – «женским». А на Руси крепостных подданных именовали «душами».

– Странная практика, – скептически нахмурился дер Гельц.

– Ничего странного, для русского человека душа всегда стоит на первом месте. У нас это заложено в генах. Вот, к примеру, в западном обществе всегда были короли, а на Руси – цари. Думаете, нет разницы?

– Если есть, то какая? – хором спросили мои собеседники.

– Короля обязательно кто-то назначает, коронует, допустим Папа римский, то есть Папа априори главнее короля. А у нас на Руси, царь сам себя провозглашает, потому что он помазанник Божий, соответственно, есть Бог и есть его представитель на Земле – русский царь-самодержец, который, в свою очередь, уже назначает патриархов и других церковников. То есть нет никого выше царя на Земле, только Бог в небесах. Соответственно, и человеческими душами своих подданных распоряжается тоже царь, ну или его дворяне.

Не знаю почему, но Рикочо и дер Гельц слушали всю эту ересь и чушь с открытыми от удивления ртами, опять же, я был сегодня в ударе и на пике своего красноречия. Такие им тут увертюры задвигал, что оба «иностранца» аж перестали жевать мясо, поразевали рты от удивления и слушают, буквально ловя каждое мое слово.

– Ничего себе! – каким-то загадочным, по-детски восторженным тоном произнес Гельц. – Владеть душами, а не телами, и быть выше всех на земле. Выше только Бог!

– Да, – кивнул я, – вот суть загадочной русской души, которую не могут понять иностранцы. Поэтому русские и не пошли за Гитлером, он им не мог ничего предложить.

– Удивительно, – всплеснул руками Адольф Ван дер Гельц, – но знаете, мне тоже есть чем вас удивить. Приглашаю вас в свой охотничий зал, покажу добытые трофеи, причем не только зверье, но кое-что другое…

Глава 14

Доев мясо и хлопнув по маленькой рюмочке вишневого ликерчика, мы втроем прошествовали в зал с охотничьими трофеями. Здоровенный зал, на стенах которого висели головы больших африканских животин, а посреди, в стеклянных витринах, были чучела птиц и зверьков поменьше. Кого здесь только не было! Слон, жираф, лев, тигр, буйвол, носорог, бегемот… дальше я уже не смотрел по сторонам, потому что хозяин усадьбы, пройдя сквозь зал, толкнул следующую дверь, и мы попали в относительно небольшую комнату, площадью квадратов в сто, не меньше. Надо заметить, что если до этого все двери открывали слуги, то сейчас обслуга осталась на входе в охотничий зал, дальше пошли только мы с Рикочо и хозяином поместья.

Комната была полупуста, в ней тоже были чучела животных и картины на стенах вперемешку с большими фотографиями, на которых были запечатлены сцены из повседневной африканской жизни: вот бьют кнутом полуголых африканцев, вот ставят клеймо раскаленным железом на плечи африканок, вот белый господин поставил ногу на голову застреленного льва, из-под туши огромной хищной кошки торчит чернокожая рука, ну и дальше, остальные фотографии и картины были в том же духе. Еще в комнате был камин, несколько больших диванов, пять глубоких кресел, столик с курительными принадлежностями и обширный винный шкаф.

Я думал, что мы тут же рассядемся с Рикочо и потомком буров за столиком и будем потягивать винишко… ан нет! Адольф Ван дер Гельц подошел к стене, дернул за какой-то рычаг, и перед ним появился дверной проем, а часть стены отъехала в сторону. Он увлек нас за собой приветливым жестом руки, и мы попали в следующую комнату, где на стенах были шкафы-витрины, в которых висело на специальных крючьях разнообразное оружие. Тут были копья, дротики, топоры, мечи, сабли, мушкеты, пищали, аркебузы, винчестеры, автоматы, штурмовые винтовки, ручные пулеметы и разнообразные охотничьи ружья, даже имелся АК с золотым покрытием. Самое удивительное, что под стеклянными стендами стояли аккуратные стеллажи, где в обычных оружейных пирамидах покоились десятки автоматов «Галил», М-16 и FN-FAL, тут же по соседству разместились коробки с магазинами и патронами.

Автоматы стояли ровным рядком, как завершение общей выставки оружия, в целом смотрелись все весьма эффектно. Тот, кто обустраивал обстановку в этом зале, понимал толк в своей работе. Даже оружие можно поставить и повесить таким образом, что оно будет смотреться красиво в любом интерьере.

Эдакий склад-музей, выставочный павильон и оружейный хаб в одном флаконе. Роту можно было вооружить. Думаю, что дер Гельц держит тут оружие для повышения собственного достоинства, потому что вряд ли весь этот огнестрел предназначен для охранников и стражников поместья. Сомневаюсь, что сюда имеет доступ кто-то кроме хозяина дома. У богатых свои причуды, раз нравится лысому держать столько стволов в одном месте, то почему бы и нет. В конце концов, в этой причуде нет ничего постыдного, он же не чучела мертвых людей здесь держит…

Твою ж?!

Когда мы зашли в потайную оружейную комнату, то я, честно говоря, сразу же впялился взглядом во все эти копья, стрелы, аркебузы и как-то совсем не смотрел по сторонам, и только сейчас соизволил оглядеться… лучше бы я этого не делал. На противоположной от оружейных стоек стене было черно-серое панно из… я сразу и не понял, из чего оно. Как будто старый ковер или несколько сморщенных от времени слоновьих шкур. Подошел поближе… а там!

Панно на стене не было, просто вся стена площадью не менее сорока квадратных метров увешана отсеченными и высушенными кистями человеческих рук. Кисти прикреплены были так близко друг к другу, что совершенно не оставалось пустого места, их тут были тысячи! Тысячи людей лишились своих рук, а значит и жизни, чтобы на этой чертовой стене, в этом чертовом особняке появилось эта страшная, бесчеловечная инсталляция.

– Поражает? – тихо, почти шепотом спросил стоявший позади меня Адольф.

– Не то слово, – честно ответил я, едва сдерживая порыв, чтобы тут же не свернуть щуплую шею хозяину особняка, – завораживает!

– В точку! – явно довольный такой реакцией, хлопнул меня по плечу Ван дер Гельц. – Многим это украшение стены не нравится, но что поделать, такая у нас семейная традиция, а я чту эти традиции.

Тут я вспомнил историю этой страны, которую мне как-то поведал Векеса. Честно говоря, я в тот рассказ особо не поверил, уж слишком чудовищным и кровожадным было повествование, а вот сейчас, глядя на инсталляцию, состоящую из тысяч отрубленных рук, понял, что седовласый ветеран из моего отряда не врал.