Два дня до солнца (СИ) - Комарова Марина - Страница 8

С Чехом дело обстоит куда сложнее: это не случайный незнакомец, а мой друг и в каком-смысле начальник. Если завяжется драка, ничем хорошим это не закончится. Кстати, спокойствие Чеха меня беспокоит не меньше. Не так реагируют на ввалившееся среди ночи в ваш дом существо, которое до этого можно было только вообразить больным мозгом.

Нет, я уже прекрасно понял, что Чех что-то знает. Мой сбивчивый рассказ по телефону его как-то не особо удивил. Было ощущение, что его волновал не вопрос: «Что за чертовщина творится?», а скорее другой: «Почему эта чертовщина творится с тобой, Дима?»

Доев, Ябо сообщает, что хочет спать. Обыденно, словно приехал в гости к родному дядюшке.

— Сейчас, — глухо отзывается Чех, встает из-за стола и шагает в гостиную. — Идём.

Когда они исчезают, я вздыхаю спокойнее. Протягиваю руку, беру пачку сигарет и зажигалку. Вообще-то не курю, но сейчас не повредит. Делаю затяжку и с непривычки закашливаюсь. Всегда вызывает диссонанс, что при таком холёном виде Чех жалует столь ядрёное курево. Голова чуть идет кругом, зато пропадает неразбериха из мыслей.

Чех возвращается и бросает на меня хмурый взгляд, без разговоров отбирает зажигалку и пачку.

— Ну и?

Кратко, но с такой интонацией, что сразу понимаю: пока я не расскажу всё от и до, меня не отпустят.

Он садится напротив, снимает очки и потирает переносицу, всем видом показывая, что готов слушать хоть до рассвета.

Я смотрю на тлеющий кончик сигареты. Маленький огонёк, а может натворить сколько бед. Так же, как Солнышко.

— У меня была командировка в Ужгород. Бумаги там всякие, документация. Ерунда, в общем. Добрянский поймал меня, вручил документы на музейное мероприятие и велел прыгать в поезд.

Чех задумчиво смотрит на меня:

— Добрянский? Филипп Павлович? Профессор ваш ненаглядный?

Я стискиваю зубы. Конечно, не лучшее начальство, но уж какое есть. Простой этнограф из краеведческого музея его не выбирает, к тому же бывает и похуже. У Чеха, по-моему, срабатывает ревность. Работодательская, ничего такого. Оставь я свой музей ― ему бы не пришлось искать копирайтеров помимо меня. Чех – контент-менеджер в крупной компании. Но пока я этого не планирую, потому делаю вид, что не обращаю внимания.

— Да, он самый.

Чех как-то неопределённо хмыкает:

— Допустим. А дальше что?

Я вздыхаю. Вспоминать это не слишком приятно.

― Прибыл на место, встретился с ужгородскими коллегами, отработали всё. Потом вечером пошёл в гостиницу, перекусил, погонял телевизор и лёг спать. Но потом…

Чех молчит. Только внимательно смотрит на меня.

― Потом?

― Я резко вскочил. ― Прикусываю губу и смотрю прямо в пустую тарелку Ябо. ― Как будто что-то ударило, потом ухватило за горло. И потянуло. Потянуло так, что я быстро оделся и выскочил из гостиницы, помчался по улицам и пришел в себя только у дверей двухэтажного дома.

― Что за дом? ― прищуривается Чех.

Я мотаю головой:

― Не знаю. Вся дорога как в тумане. Да ещё ночь. Я мчался, как ненормальный.

— Дальше?

— Дальше… Я начал стучать в двери. Было что-то жуткое. Словно произойдет нечто очень плохое, если я не войду. И не надо на меня так смотреть, я не могу это объяснить.

Да, наверное, надо бы что-то объяснить. Доказать, что и правда произошло нечто выходящее за рамки нормальности. Но со мной Ябо. Поэтому слова просто излишни.

Чех всё же закуривает, начиная нервно выстукивать пальцами дробь по крышке стола.

— Мне открыли. Женщина. Наверное, домработница, сейчас трудно судить. Я не помню, что говорил. Нёс какую-то ересь. А потом вдруг перед глазами потемнело. Очнулся уже в сыром подвале в компании… Ябо.

Чех неожиданно хмыкает:

— Представляю, как ты обрадовался.

— Ещё бы, — бурчу я, вспоминая ужас, когда в тусклом свете карманного фонарика, грозившего вот-вот погаснуть, появилась морда, лишь частично напоминавшая человеческое лицо. — Мне достаточно быстро втолковали, что пан Штольня — владелец этого дома, и он… негостеприимный хозяин. Поэтому нечего рассиживаться, надо делать ноги. Впрочем, каким-то образом я всё понял без слов Ябо. К тому чувствовалось в воздухе что-то странное. Пусть я плохо соображал, но шестое чувство подсказывало: случилось что-то очень плохое.

— Пан Штольня, значит… Он тебе не сказал, откуда такой взялся?

Я качаю головой. Ябо упорно держит это в тайне.

Чеху явно не нравится такое заявление, но от комментариев он воздерживается ― вместо этого глядит на монитор и что-то быстро набирает на клавиатуре.

— Ябо мне и помог выбраться. Он… — Я запинаюсь, но тут же продолжаю: — Кое-что умеет. Он вытянул из меня прилично сил, но сумел вышибить дверь. А потом безошибочно отыскал выход из подвала. Он… короче, не человек.

— Я заметил.

И правда. Дурацкое уточнение с моей стороны, но мысли опережают слова, поэтому и говорю что попало.

Чех переводит взгляд на меня. Недоверия в тёмных глазах нет, но там читается искреннее недоумение. Я и сам понимаю: мой рассказ звучит как бред. Однако пока ничего другого сказать не могу.

— Вот как. Существо такой силы оставили без присмотра?

Я чуть пожимаю плечами.

— Подозреваю, что… если б меня туда не кинули, ничего бы не было. Но кто-то упустил это из виду.

Чех трёт подбородок. Кажется, ему такое объяснение не по душе. Но пока я и сам не знаю, как оказался в том злосчастном подвале. Как дошёл до дома… Почему бегу сломя голову вместе с этим существом.

— Как вы добирались?

Я мрачнею:

— Очень плохо. Стараясь не показываться никому не глаза. Это было сложно, но хорошо, что холодно, да и шлем спасал не раз. Сразу думали о повязке, но это было слишком заметно. Я порядком остыл уже, но обещаю тебе: Добрянскому голову откручу, как только доберусь домой.

На губах Чеха появляется улыбка, весьма плотоядная и довольная. Но тут же исчезает, словно не было. Он прекрасно понимает: Добрянский тут ни при чем, он всего лишь отправил меня в Ужгород. А я… я бежал так, что пятки сверкали. И, оказавшись в такой сумасшедшей, просто слетевшей со всех катушек ситуации, позвонил именно Чеху. Потому что знал: у него меня искать вряд ли будут.

— Мотоцикл где взяли?

Я хмыкаю и наливаю себе коньяку. За угон ничего хорошего не светит, но за оставленные трупы… Ладно, не будем о плохом. Поначалу меня это пугало до ужаса, но присутствие рядом Ябо слишком притупляет восприятие реальности.

Чех вздыхает:

— Это всё?

— Не совсем. Периодически Ябо срывается и… убивает. Не всех, конечно, но тех, кто проявляет ненужный интерес. Быстро и безжалостно. А ещё нас преследует странная девочка, которая любит играть с огнём. Кажется, она той же породы, что и Ябо.

Я не говорю, что стоит пролиться крови ― и появляются триги. Ябо пояснил: эти твари с ним постоянно, так же, как у нас в организме всякие бактерии. Вроде живёте тихо-мирно, всё хорошо, но только появилась свежая рана, и бактерия-трига готова сожрать тебя с потрохами. И всех, кто по недоразумению окажется рядом. Где-то на краю сознания маячит мысль, что возьмись я говорить про странных существ, которые могут уничтожить тебя в один миг (а я видел, что могут), Чех не рискнёт иметь со мной дело дальше. Про триг мне рассказал Ябо. Откуда они берутся, правда, он тоже не знал.

Чех закашливается:

— Очаровательно.

На некоторое время повисает тишина. Коньяк оказывается хорошим, внутри становится тепло, и я наливаю себе ещё. Всё походит на бред больного подсознания. Такого не бывает. Это всё невозможно. Но ровно до тех пор, пока не столкнешься с этим лично.

— Слушай, а почему Ябо? — вдруг спрашивает Чех.

— Говорит, что сокращённо от «я бог».

Чех качает головой:

— Какая скромность. И много ли в нём… божественного?

Я не отвечаю: попросту не знаю, что сказать. Порой он вытворяет такое, что нам и не снилось. Или снилось в самом ужасном сне.

— Много, — неожиданно раздается голос Ябо. Он отбирает у меня бутылку и делает глоток прямо из горлышка.