Два дня до солнца (СИ) - Комарова Марина - Страница 21

Я подхожу к ограждающей стене и смотрю на разноцветный город, утопающий в зелени деревьев и кое-где начинающих распускаться цветов. Смотрю невидящим взглядом, пытаясь уловить всю красоту, но почему-то ничего не получается. Всё кажется размытой мозаикой. Голоса туристов отвлекают и не дают сосредоточиться на том, что так и оживает перед внутренним взором.

Чёрное, черное щупальце, которое хотело обнять меня, но по ошибке оказалось возле часового механизма.

Снова вздрагиваю. Так, хватит. Возьми себя в руки, не кисейная барышня. Может, от усталости мерещится всякое?

Увы, я прекрасно понимаю: нет никакой усталости, дело совсем в другом. Даже хочется объяснить все тем, что Ярасланов потихоньку сыпанул мне в еду какой-то галлюциноген, но тут же я отметаю эту идею ― нереально. Если только он не в сговоре с официанткой. Но… откуда они могли знать, где именно я решу пообедать?

Взгляд выхватывает веселенькую крышу с изображением белого то ли коня, то ли единорога. Под палящим солнцем, дождями и снегом он, конечно, изрядно потрепан, но всё равно горделив и задорен.

Я ловлю на себе пристальный взгляд Игоря, достаю смартфон и делаю несколько кадров, ведь и за этим сюда тоже поднимался. Быстро улыбаюсь, мол, всё нормально. Потом отхожу в сторону, чтобы дать подойти троим ребятам азиатской внешности и посмотреть на город.

― Мне не нравится твоя физиономия, Шут, ― произносит Игорь, снова поравнявшись со мной. ― Выглядишь ты откровенно хреново.

― А ты умеешь сделать человеку хорошо, ― с ехидцей замечаю я.

Игорь не вступает в словесную перепалку, только смотрит так, что понимаешь одно: лучше заткнуться и не выпендриваться.

― Расскажу на… на земле. Давай спускаться.

Обратная дорога, несмотря на мои опасения, проходит без приключений. Смотреть на часовой механизм страшно, но там… ничего нет. Людей все меньше и меньше, навстречу уже никто не поднимается, есть только те, кто идёт вниз. Игорь молча шагает за мной. Видимо, напряжен, пытаясь понять, что произошло.

Или мне только кажется?

Я оборачиваюсь сказать, что всё нормально. И замираю.

Лестницы больше нет.

Глава 10. Кара... кур

Те, о ком не знает Антон Шуткач

8 лет назад

Сильно хочется заговорить матом, когда Чех покидает зал. Не потому, что я ждал этого мгновения, а потому, что как-то прошляпил момент его ухода. Вернется — не постесняюсь в лоб сказать всё, что думаю.

Внезапно доходит, что этот мысленный монолог вполне отражается у меня на лице (мимика богатая, чёрт её подери), и гадский Театральник наблюдает с живейшим интересом. Боже, но что же это такое? Ябо, кажется, и то более приятный тип. Хотя лицо у него и не обезображено хрящевыми наростами. Однако ощущения — бр-р-р.

Мысль, что Ябо можно считать приятнее кого-то, ставит в тупик. Только сейчас начинает доходить: я как-то вообще не особо осознавал, что рядом находится монстр.

— Давно меня так не боялись, — замечает Театральник своим малоприятным скрипучим голосом, отвлекая меня от мыслей. — Впрочем…

Мне это нравится.

Он не произносит этих слов, но я уже хорошо чувствую настроение, чего уж там.

— И что дальше? — осторожно спрашиваю я, стараясь не смотреть в тёмные глаза. Кажется, ещё секундочка — и вытянут всю душу.

Театральник молча разворачивается и принимается осторожно пробираться между рядами, словно боясь задеть сидения.

— Иди сюда, — зовет он спокойно, словно зная, что не посмею ослушаться.

Слушаться ни капли не хочется, но выхода нет. Воровато оглянувшись по сторонам и убедившись, что путей к отступлению нет, я двигаюсь за ним. Театральник издаёт короткий смешок. Спиной видит, что ли?

Он садится, вопросительно изгибает зачернённую бровь, мол, так и будешь стоять? Почувствовав себя глупо, я быстро шагаю вперёд и плюхаюсь рядом.

Театральник явно собирается сказать какую-то гадость, однако не успевает.

— Всегда смотрел на занавес, — быстро произношу я, — и не мог понять. Что там делает эта чёрная маска? — И тыкаю рукой вверх.

Театральник лениво следит за жестом. Маска там была на самом деле. Уж сколько раз я приезжал в театр, и вечно не мог взять в толк: как там, среди изящных бело-золотых цветов, завитушек и двух красивейших масок цвета слоновой кости умостилось непонятно что ― чёрное, грубое, с примитивными прорезями для глаз. Оно смотрело прямо в зал, наблюдая за каждым пришедшим на представление, и, казалось, довольно усмехалось.

— Прихоть оформителей, — улыбается Театральник, однако в его глазах мелькает что-то очень нехорошее. Как будто глядишь в бездонный колодец ночью: голова начинает кружиться, и вот-вот рухнешь вниз.

Я снова смотрю на маску, чувствуя, что это куда безопаснее.

— Разве? — уточняю беспечным тоном.

Но ответа так и не следует. А тишина, ещё миг назад висевшая непроницаемым полотном, вдруг вздрагивает и трепещет. Будто волны, начинают накатывать голоса: мужские, женские, детский лепет и старческий хрип…

Сердце сжимается. Спокойно, Дима, спокойно. Ты же прекрасно знал, что просто разговором в пустом зале не отделаешься.

Чёрная маска на занавесе моргает прорезями глаз, нить сжатых губ кривится в ухмылке.

Из оркестровой ямы доносится страшная какофония, отдалённо напоминающая момент перед спектаклем, когда музыканты разыгрываются. Я делаю глубокий вдох. Рядом раздается смех Театральника ― глубокий, бархатистый, низкий, совсем не в пример голосу. Странно. Я скашиваю глаза и в ужасе замираю — рядом никого нет.

Голоса тем временем уничтожают тишину полностью: смеются, спорят, шепчут, шипят… Звуки из оркестровой ямы становятся громче, настойчивее, словно каждый инструмент силится переиграть другой. Будто вмиг музыка и голоса всех сливаются в одно.

Голова идет кругом. Всё вокруг смазывается, становится картиной безумного художника, который вместо того, чтобы прорисовать детали, вдруг забрызгал холст красками. Остается одна чёрная маска. Моргает — один раз, второй, третий… Из прорезей глаз тянутся сизые струйки дыма.

В горле першит, будто рядом разожгли огромный костёр. Дым застилает зал, прячет бордовый занавес, ласково обволакивает фигуру Театральника. Стоп? Почему я его вижу внизу?

Быстро оглядываюсь и соображаю, что завис в воздухе.

Театральник поднимает голову и светски улыбается. Внутри вспыхивает паника вперемешку с желанием стереть эту улыбку навсегда. Сволочь. Мерзавец.

«Покажи ему всё про визуализацию», — вспоминаются слова Чеха, и к списку жертв прибавляется ещё и Чех.

Показывать мне явно ничего не собираются. Тело немеет, даже не получается разобраться, каким образом я стою в воздухе, почти напротив этой мерзкой маски. Дым, кстати, становится гуще. Я закашливаюсь, вытираю выступившие слёзы.

— Что происходит?! — рявкаю вниз, уже не видя ничего внизу.

— Захочешь спуститься — просто спустись, — неожиданно раздается приторно сладкий голос Театральника. — Это так просто. Особенно для тебя.

Маска открывает безгубый рот и хохочет; ее смех не слышится, но чувствуется кожей. Неожиданно она появляется перед самым моим носом. Подавив чувство нереальности, я вскидываю руку, чтобы отбросить маску в сторону, однако она скрывается в клубах дыма.

— Я убью тебя! — шепчу хрипло, надеясь, что Театральник всё же услышит.

Однако удостовериться не удается. Дым становится осязаемо густым, непроницаемым, удушливым. Я нелепо взмахиваю руками, пытаясь загнать подальше страх и панику. Меня кружит сорванным листом и швыряет вперёд. Я шлепаюсь на колени. Щека и подбородок пребольно ударяются обо что-то твёрдое. В рот попадает земля. Отплёвываясь и ругаясь одновременно, пытаюсь приподняться и справиться с мерзким головокружением. Дым становится всё прозрачнее и прозрачнее. Интересно, откуда в театре земля?

Металлический звон заставляет замереть. Чей-то сдавленный хрипящий шёпот доносится справа. Не Театральник. Я осторожно поворачиваю голову и… теряю дар речи. Рядом шумит ковыль, над головой — бесконечное серое небо. Сильный ветер рвет одежду, треплет волосы, поднимает страшную пыль.