«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович - Страница 27

Приводимая Особой комиссией цифра жертв нечекистского террора в большевистской Одессе кажется значительно более близкой к истине, поскольку основывается на данных судмедэкспертов о доставленных в морг трупах. 269 человек, по заключению комиссии, были расстреляны всевозможными красными военными властями; в частности, «в морг поступило 15 человек, убитых видным советским деятелем и командиром одного из советских полков – знаменитым местным хулиганом, налетчиком и вором Мишкой Япончиком»[207]. Уже в первые дни после ухода союзных войск на улицах Одессы были убиты помощник начальника милиции Александровского района Доменчук, несколько милиционеров и сотрудников уголовного розыска[208].

А служили ли одесские уголовники непосредственно в губЧК? Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, хотелось бы установить, что за лица в ней были палачами в буквальном смысле этого слова, то есть исполнителями расстрельных приговоров. Из одной книги в другую переходят истории про китайцев, негра Джонстона, чуть ли не из Америки прибывшего убивать белых (по цвету кожи или по принадлежности к Белому движению?!), и наконец о маньячке Доре. Эти довольно экзотические сведения, по-видимому, к реальности не имеют никакого отношения. Дело в том, что в трех делах вышеупомянутой деникинской Особой комиссии, допрашивавшей как бывших арестантов, так и захваченных чекистов, об этих палачах нет ни одного упоминания[209].

Китайцы в ЧК в то время несли караульные функции и использовались в карательных акциях против восставших крестьян. Если они участвовали в расстрелах, то уже в следующий период советской власти. О негре Джонстоне впервые сведения появляются в уже упомянутой книге Авербуха, в которой на реальные факты накладывается много вымысла и ошибочных данных, вплоть до того, что иногда путаются советские и чекистские функционеры с узниками ЧК! Поэтому доверять данной книге можно с огромной долей осторожности. Скорее всего, если негр реально и существовал, то это был не чекист, а оставшийся в Одессе бывший солдат колониальных войск, прибившийся к какой-нибудь красноармейской части. Больше всего иностранцев служило в 1-м интернациональном полку особого назначения (командир – Лемиашвили) при штабе 3-й Украинской армии[210]. Палачом же в таком случае его могла сделать толпа, которая, по воспоминаниям сотрудника белогвардейской контрразведки Сергея Устинова, при приходе деникинцев захватила его на улице и собиралась устроить самосуд, и офицерам еле-еле ее удалось обуздать[211]. (По другим данным, линчевания все же избежать не удалось.)

Вопрос о настоящих же палачах был исследован деникинской комиссией весьма обстоятельно. Так, было установлено, что обязанность приведения в исполнение расстрельных приговоров лежала на оперативной части Секретно-оперативного отдела, для чего при ней состояли грузинский отряд при председателе и приехавший из ВЧК отряд бывших балтийских матросов, фамилии некоторых из них были установлены: Макеев, Валиков, Цветков, Янчак, имевший кличку Амур (возможно, именно про них ходил в Одессе слух, записанный 7 июня 1919 года Буниным: «Говорят, что в Одессу присланы петербургские матросы, беспощаднейшие звери»[212]. Помимо «профессионалов» в расстрелах, как выяснилось, участвовали и любители: сам начальник оперчасти Вихман, его секретарь «товарищ Юрий», один из сотрудников «товарищ Адам» (вероятно, большевик с 1917 года латыш Андрей Адамсон, в 1920-е годы – помощник коменданта Внутренней и Бутырской тюрем ОГПУ), также помощник коменданта Эйдис (Лазарь Шварцберг), до революции профессиональный клубный шулер[213]. В середине июля 1919 года к ним присоединился новый помощник Вихмана по оперчасти – приехавший в Одессу бывший председатель Николаевской железнодорожной ЧК, а до этого инструктор Всеукраинской ЧК латыш Александр Абаш (Бунюс). Однако особняком и от первых, и от вторых в материалах комиссии выделялся палач «Володька» (Владимир Оберученко). До службы в ЧК он был профессиональным налетчиком, и однажды при налете он убил двух соучастников грабежа, но не только не понес наказания, а, напротив, был назначен тюремным смотрителем и участвовал в расстрелах[214].

Говоря о бывшем налетчике, ставшем палачом, Владимире Оберученко, нужно отметить, что далеко не всегда причиной участия в расстрелах было уголовное прошлое. Так, например, Александр Петрович Абаш-Бунюс до революции работал модельщиком на заводах и ни в каких уголовных преступлениях замечен не был. Работал столяром и не имел никакой судимости до Первой мировой войны будущий один из символов Красного террора – комендант концлагеря при Харьковском губисполкоме Степан Саенко. Арестовывался же он за попытку дезертирства из царской армии уже в военный период. Если объяснить активное участие этих лиц в расстрелах их низким уровнем образования и принадлежностью к рабочему классу, «дорвавшемуся» после Октября до власти, и жаждой мщения за свое «второсортное» положение в прошлом, то как тогда быть с самым главным исполнителем чекистских расстрельных приговоров в Одессе в 1919 году Михаилом Вихманом – выходцем из богатой семьи, получившим до революции среднее образование и весьма престижную по тем временам специальность киномеханика. По нашему (и не только нашему) мнению, одной из главных причин такой колоссальной жестокости у вышеназванных лиц – представителей различных социальных слоев и национальностей – было массовое озлобление, вызванное невиданной доселе по своим масштабам мировой войной в России, закончившейся революцией, которая, в свою очередь, перешла в наиболее кровопролитную и затяжную Гражданскую войну; все эти события привели к маргинализации многих представителей даже относительно благополучных в мирное время социальных групп.

Жалобы на действия Губчека и отдельных сотрудников, как объявил в одесских «Известиях» 28 мая Онищенко, должны были поступать в комиссию Госконтроля при ней[215]. Однако при Калениченко после проведения в Одессе основной фазы Красного террора контроль за деятельностью чекистов был передан в губернскую Социалистическую инспекцию, которая иногда наведывалась с ревизией порядка содержания заключенных, и притом члены этой комиссии относились к последним по-разному. Вот как, по воспоминаниям К. Алинина, это происходило: