Стародуб. Том 1 - Степанов Андрей - Страница 1

Андрей Степанов

Стародуб. Том 1

Глава 1. Поиски ответа

– Вы пытались бросить? – густой баритон человека напротив меня звучал совсем близко, хотя сам я лежал на кушетке, и такая близость была мне не по душе.

– Пытался, – подумав, но не слишком долго, ответил я. В контраст голосу психолога, чье время было куплено еще на пятьдесят семь минут вперед.

– Пытались, – задумчиво проговорил он. – Но сколько раз?

– Много.

– Сколько именно? – более настойчиво спросил психолог, выуживая ответы из моего подсознания.

– Не знаю, – я дернулся на кушетке. – Не знаю. Много. Раз пять. Или десять. Или даже двадцать. Не считал я…

– Так подробно не нужно. Просто остановитесь на какой-нибудь конкретной цифре. Подумайте хорошенько.

Я последовал его совету только потому, что можно было помолчать некоторое время. Хотя мое желание привело меня в этот самый кабинет, большой просторный и светлый, с огромными окнами, но узкой кушеткой, на которой ну никак нельзя было оприходовать какую-нибудь пациентку. Фантазия ушла в другую сторону.

Подушка жестковата. Ширина кушетки – не больше шестидесяти сантиметров. В принципе… возможно, реально, хотя не очень комфортно…

– Ну так? – из фантазий меня выдрал густой баритон психолога. В фантазиях я на его месте развлекался с одной из каких-нибудь богатеньких пациенток. Желательно, не старше лет тридцати. Тридцати пяти максимум.

– Десять, – наобум сказал я.

– Врете. Но ладно. Засчитаю ваш ответ, – психолог шумно вздохнул, перекинул ногу на ногу, сверкнув лакированными ботинками. Планшет с листом бумаги, на котором медленно рисовалась карта болезни пациента стукнулся о колено через тонкую ткань черных брюк в едва заметную полоску. – Значит, пытались. Это главнее.

– Пытался, – подтвердил я.

– И как же? Меняли вид деятельности? – последовала пара вежливых вопросов, произнесенная с таким нажимом, как будто он их из двустволки жахнул.

– Менял. И многократно.

– Десять раз? – с иронией переспросил психолог.

– Не уверен.

– Значит, я был прав.

– Я не считаю каждую смену деятельности! – вспылил я, посчитав, что нить логики внезапно прервалась.

– Тише-тише, вы же сами ко мне пришли, – проговорил психолог, и теперь его голос стал звучать отчего-то убаюкивающим, странным. Даже жутким и потусторонним. Я снова вздрогнул и это ощущение исчезло.

– Сам пришел. Потому что меня беспокоит… – я осекся. Назвать себя графоманом было бы преступно.

– Вас беспокоит ваша жажда писать? Необходимость выдавать по десять тысяч знаков ежедневно?

– Двадцать тысяч, – поправил я.

– Ох, кажется, это уже более серьезно, чем я думал. А о чем вы пишете?

– ВЫ не читали? – удивился я.

– Поверьте, мне, человеку, который принимает в месяц по двадцать пять пациентов дважды, а то и трижды в неделю, нет времени до потребительской литературы. Не хочу вас обидеть, но, если бы вы издали труд по психологии, вероятно, я бы с ним ознакомился. Или хотя бы обосновали свою психологию. Вот, к примеру, о чем вы пишете?

– Много о чем, например, про средневековье, про Российскую Империю.

– Нет, я имел в виду психотипы ваших персонажей.

– Немного не понимаю, о чем вы, – признался я, отчего-то смутившись. Кушетка внезапно стала еще более неудобной, чем прежде.

– Допустим, – вкрадчиво произнес психолог, – у вас есть главный герой. Что им движет?

– Когда как, – откликнулся я, чтобы потянуть время и придумать какой-нибудь адекватный ответ. – Часто – любовь.

– Даже так, – хмыкнул психолог. – Это слишком просто. Плоско. Любовь – это очень банальная эмоция. Я бы даже сказал, – увлеченно начал он, – что это и не эмоция вовсе. Это простой базовый инстинкт. Выбор того человека, с которым подсознательно хочешь детей. В ваших книгах есть дети?

– Нет. Почти, – поправился я.

– Почти? – даже краем глаза я заметил, как густая бровь резко взметнулась вверх, а потом плавно опустилась ниже. – Почти… – теперь психолог улыбался. – То есть, подростки? Пишете янг эдалт?

– Попробовал, – я еще немного посуетился на кушетке, пытаясь найти для себя максимально удобное положение, хотя сделать этого не удавалось из-за постоянного страха свалиться на пол.

– Вам понравилось? – голос стал еще более вкрадчивым.

– Что именно? У меня большой цикл получился, книг десять и, пожалуй, еще столько же будет, – быстро ответил я, как будто только что потренировался в скороговорках.

– Ха! – планшет дернулся, а ноги психолога тут же опустились на пол. Обе, одновременно, чтобы увереннее держаться. Больше опора, больше уверенности. Даже я это знал. – Андрей, послушайте, пожалуйста, и послушайте внимательно, – стул под психологом скрипнул. – Вы ведь обратили внимание на маленькую деталь?

– Нет.

– Я назвал вас по имени. Впервые за весь наш сеанс.

– Да, на это я обратил внимание.

– Но не сказали, – и тут же последовал странный вопрос: – а как меня зовут?

– Это смешно, послушайте! – начал я. – Я пришел к вам на сеанс, чтобы разобраться в себе, чтобы понять, пишу я потому, что мне это хочется делать и потому что нравится, или потому, что я вижу в этом какую-то нужду! А вы начинаете закидывать меня странными вопросами, которые к делу отношения не имеют. И все, что вы сделали за последние пять минут – лишь потратили мое время. Но не свое, разумеется, потому что я вам за это заплатил. И немало. Может…

– Как меня зовут? – и даже не выдержав паузы, ответил: – Михаил Серов.

– Мне казалось, что психологи представляются по имени-отчеству, – я попытался сесть на кушетке, но мне не позволили этого сделать, ловко поддев уже опущенную на пол ногу носком лакированного ботинка.

– Я бы попросил вас полежать и не вставать раньше, чем закончится наш сеанс. Времени, за которое вы заплатили, и немало, у нас, как раз-таки, очень много. Прошу прощения, что так много запятых. Вы же, как писатель, это…

– Заметил! – рассердился я. – Но по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните.

– Это лишь подготовка.

– К чему? К склонению?

– К спряжению, – вежливо пошутил психолог. – А еще вы должны были заметить, что темы нашего разговора обрываются и повисают в воздухе. Это и то, как я представился, и многое другое – много-много тем, они теряются, тонут в пучинах времени.

Затем голос его затих, а вместо него в дело вступил карандаш, который скрябал и шуршал на бумаге.

– Давайте вернемся к мотивации. Что есть, кроме любви?

– Злость, – тут же ответил я – и лишь из-за того, что успел заготовить этот вариант ответа заранее.

– Ага-ага, – еще несколько росчерков на бумаге, более заметных и даже будто бы ощутимых. – Это прекрасно, уже не так плоско, как любовь. А злость по какой причине? Если гибель кого-то из близких или что-то похожее, то это тоже очень просто.

– Почему? – я решил перестать сопротивляться и лег обратно, засунув под затылок одну руку. – В чем простота?

– Все же лежит на поверхности. Надеюсь, что вы не пользуете обороты вроде «разъяренный смертью друга он собрал войска и понесся черной бурей землям красных». Простите, не в той стране так говорить. «Зеленых» – вот куда лучше звучит.

– Не пишу, – ответил я.

– И не подразумеваете? – в голосе сквозила хитринка, точно вопрос задавался с явным подвохом. Чтобы меня еще пытались подловить!

– Нет, – ответил.

– А знаете, – психолог покрутил в пальцах карандаш. – Все равно плоско. Базовые эмоции без равновесия, показанные открыто или слегка лишь прикрытые хоть чем-либо – это очень плоско. Это лишено изящества.

– Как и ваши «это», повторенные несколько раз подряд, – пробубнил я.

– Зря обижаетесь на меня. Видите проблемные места в речи. А вот в мотивации, в героях – тут отчего-то вы это не видите. Я же лишь хочу понять вас и дать вам ответы на ваши вопросы.

– У меня был всего один вопрос, – заметил я и вытащил руку из-под головы, потому что по пальцам уже бегали иголки. – И неужели надо так много времени на подготовку ответа?