Ночной снайпер - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 13

– Да нет у тебя никакого сотрясения! Все нормально! Сейчас доедем до станции, там сядем в поезд, ночь поспишь, отдохнешь.

– А куда хоть путь держим?

– На север, к Белому морю… Не был там никогда? Значит, увидишь…

Когда они вдвоем вышли к машине, менты удивленно переглянулись. Корнеев и Михайлов шли, как показалось в темноте, в обнимку. Во всяком случае, когда они подошли ближе, стало видно, что рука контролера дружески лежала на плече беглеца.

В Архангельске, куда Михайлов и Корнеев прибыли через сутки, двое местных коротко остриженных амбалов в кожанках ожидали их в небольшом стареньком автобусе на вокзальной площади. Они отвели Михайлова в сторону, коротко переговорили. Сразу дали ему два железнодорожных билета на поезд до Москвы. Переговорив, с интересом посмотрели на Корнеева.

Их везли полночи по поселочной дороге среди леса, и Корнеев все это время спал, свернувшись клубком на заднем сиденье. Когда приехали, Михайлов его растолкал.

Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь пахучую хвою соснового леса. Издали были слышны частые удары о рельс, каким обычно будят и созывают зэков на построение, и чьи-то голоса, отдававшие команды.

– Вот смотри, – Михайлов передал ему увеличенную фотографию какого-то мужика с гладким лицом, прилизанными волосами и при галстуке. – Вот это он и есть… Сейчас-то он другой, без галстука и стрижен под Котовского… Но ты его узнаешь. Он будет стоять по стойке «смирно» и ждать, когда ты ему влепишь в лоб. Фамилия его Афанасьев, то есть на «а», и будет стоять он первым справа, в первом ряду, ну, сам увидишь… На это и ориентируйся. Учти, его постригли и он здорово мог похудеть. А так рост средний, морда сонная и квелая, как у тебя…

Амбалы услужливо рассмеялись.

– И смотри не спутай! Если сомневаешься, скажи сразу.

– А если он будет стоять во втором ряду? – спросил Корнеев.

– Вон туда полезешь, – Михайлов показал на сосну, стоявшую на бугре. – Там все увидишь – и первый ряд, и второй. Понял? Лазать умеешь? Не разучился еще?

И передал ему веревку с проушинами, с помощью которых, Корнеев как-то видел это по телевизору, туземцы залезают на пальмы за кокосами, обхватив ствол с ее помощью.

– Там вон развилка, – сказал один из амбалов, тоже взглянув на сосну. – Залезешь с этой веревкой, потом по ней поднимешь к себе винт, – он указал на винтовку с глушителем, к которой его приятель прилаживал оптический прицел.

– Лучше я сам, – сказал Корнеев, оторвав того от малознакомого для него занятия. – Пока поднимем, может и сбиться… А сколько дотуда метров?

Амбалы переглянулись, пожали плечами.

– Триста, – нетерпеливо сказал Михайлов. – А может, пятьсот. Сам определишь! Не теряй времени… Уже строятся, слышишь?

Пожав плечами, Корнеев поплевал на руки, обхватил с помощью веревки ствол сосны, полез наверх.

– Могешь! – воскликнул Михайлов, опершись рукой о ствол. – Будто всю жизнь лазил!

И чертыхнулся, уколовшись об острие сломанного сучка.

– Чего случилось? – спросил Корнеев сверху.

– Да тут… сучок какой-то, напоролся… – Михайлов приложил пораненную ладонь ко рту. – Да черт с ним! Все нормально!

Корнеев устроился поудобнее на развилке, спустил вниз веревку. Осторожно поднял с ее помощью сначала винтовку Драгунова, потом прицел, быстро его установил. И выставил дальность на глаз… Метров четыреста, не больше… Он пригляделся к выстроившимся зэкам. Вон, похоже, тот, что на фото. Корнеев еще раз взглянул на фотографию. Он или не он? Стоит, то ли сощурившись, то ли зажмурившись, навытяжку, ждет завтрака, потом развода на работы… За что его, интересно? За что сидит, можно догадываться, а вот кому он вдруг помешал?

Лучше об этом не думать, это только мешает. Пуля ему в лоб, и – в Швейцарию. Вот про это и надо думать. Если Генка не свистит, конечно… А зачем ему врать, с другой стороны? И потом, очень уж увлеченно он про Швейцарию рассказывал. Сам доволен – какой дурак откажется от такой загранкомандировки?..

И снова приложился к оптическому прицелу… Так он или не он? Черт, чуть не забыл. А где «визин»? Он наклонился вниз.

– Что? – встревоженно спросил Михайлов.

– «Визин»! – крикнул Корнеев.

– Козел, давай сюда веревку! – Михайлов выругался и стал шарить по карманам. – Раньше не мог сказать? Так не увидишь?

Он нашел наконец пузырек, обвязал его носовым платком, привязал к веревке и махнул рукой.

– Вира! – И стал смотреть наверх, прикрыв глаза рукой от лучей поднимавшегося солнца.

Корнеев быстро закапал в оба глаза, снова склонился к прицелу… Он. Тот самый. Ошибки нет. Стоит и жмурится, будто в ожидании удара. Или что-то предчувствует?

Он затаил дыхание… Нет, лучше дождаться, пока выкрикнут его фамилию и внимание от него перейдет на следующих. Это позволит выиграть несколько минут. Звука выстрела никто не услышит. Упал и упал. Может, обморок или инфаркт. Пока его поднимут, пока спохватятся, позовут санитаров…

Он видел, как беззвучно, приоткрыв рот и дернувшись всем телом, Афанасьев что-то выкрикнул – то ли свою фамилию, то ли свой номер. Потом то же самое сделал его сосед. Перекличка шла своим чередом…

Оторвавшись от прицела и закрыв глаза, Корнеев снова выдохнул. Лес просыпался, пели птицы. А это, кстати, плохо. По встревоженным птицам можно будет понять, откуда стреляли…

– Ну ты чего там? – спросил снизу Михайлов.

Корнеев не ответил. Взглянул на лес, потом снова посмотрел в прицел, нашел лоб Афанасьева. Подумав немного, передвинул планку дальности – на долю риски, всего-то на микроны приподняв ствол. Хотя этот лоб в прицеле находился в досягаемости прямого выстрела, рисковать не стоило. Сейчас, как никогда, важен каждый сантиметр. Чуть ниже или чуть выше – и прощайте пятизвездочные отели с податливыми телками, загорающими возле голубых бассейнов, какие он видел в телесериалах.

В который уже раз он приник к окуляру. Мало сосредоточиться. Нужно забыться. Сейчас он уже не целился, а ловил это редкое мгновение слияния, единства прицела с целью, как опытный бильярдист – выверенного удара кия, зигзага двух шаров и шлепка в лузу. Только тогда приходит абсолютная уверенность, что промаха не будет. И останется лишь плавно нажать на спуск. Он подвел его к точке фиксации. Потом легонько дожал.

В полной тишине послышался громкий щелчок, винтовка дернулась, птицы на ближайших деревьях загалдели, стали взлетать с ветвей и кружить над покинутыми местами…

– Ну что? – снова спросил Михайлов.

Леха снова не ответил. Смотрел в прицел и видел, как на том месте, где только что стоял в строю Афанасьев, столпились зэки, которых расталкивали конвойные. И никто пока не смотрел в сторону леса, все размахивали руками и беззвучно орали.

Потом на мгновение, не больше, разглядел то, с чем он только что был слит воедино. Убитого несли на руках – с запрокинутой назад и залитой кровью головой, с бессильно болтающимися руками…

Эти руки, как у куклы, были для него свидетельством, которое не потребует вскрытия.

– Готов! – сказал он вниз и стал торопливо спускаться.

– …На неразбериху дадим им десять минут, – говорил Михайлов уже в автобусе, когда ехали назад. – Пока там будут узнавать, кто ему черепушку проломил, выстрела никто же не слыхал… Пока вскрытие сделают… И пулю найдут. Еще час, не меньше, верно? – Он хлопнул по плечу ближайшего амбала.

– Ну, – подтвердил тот. – А когда рассчитаемся? Ты что, забыл?

– Дай хоть подальше отъехать! – Михайлов приложил руку к груди. – Не терпится?

Минут через двадцать другой амбал, тот, что сидел за рулем, остановил машину.

– Ну все, – сказал он. – Хорош. Отъехали. Расчет по исполнении, верно?

– Вы что, пацаны, мне не верите? Вот не терпится! – Михайлов хлопнул теперь себя по колену. И выглянул из окна автобуса, осмотрев дорогу. – Вроде никого. Подальше бы, конечно… Ну да ладно, расчет так расчет.

Он достал из куртки бумажник, отсчитал сорок банкнот по сто долларов.