Штатский (СИ) - Ра Юрий - Страница 4

Несерьёзная неасфальтированная, даже без водоотводных канавок дорога тем не менее была. И была она со следами движения по ней. В пыли, в засохшей грязи отпечатывались какие-то следы не то качения, не то волочения. Не бывает же колес без протектора. А вон там тряпки обрывок. Дорога местного значения, определил для себя Александр. «Если пойти по ней в правильную сторону, то скоро наткнешься на людей. А если не в ту, то тоже наткнешься, но чуть позже» — сказал он себе и пошёл.

Через полчаса в поле видимости оказались и долгожданные люди. Но как-то некачественно оказались. Во-первых, грязные, с разводами пыли на лицах. Во-вторых, одеты они были еще хуже Парамонова, словно приняли его внешний вид как вызов, а потом разгромили и уничтожили Александра на конкурсе народного костюма в стиле деревенский пастух. Мало было этого, из трех мужиков один вообще валялся прямо в пыли, не желая принимать вертикальное положение. Эти двое его как раз тягали на травку, где почище.

— Здорово, мужики! Чего это вы тут делаете? — Хотел прибавить, что кино-то уже кончилось, но не успел.

— Так понятно, что. Надоть отташить этого, непорядок, что на дороге будет лежать.

— А чего, он сам не может?

— Так понятно, шо сам не можеть, — речь дядьки была такой своеобразной. Так говорят в некоторых белорусских деревнях, вроде и по-русски, но наособинку. Но точно не белорусский язык. А мужик продолжил. — Убили его насмерть, как ему смочь?

— Кто убил? — Александр не часто сталкивался со смертью в обычной жизни, он слегка не поверил в происходящее.

— Так понятно, кто. Немцы, шоб их об лопату с переворотом. Мы-то спрятались, а этот блажной не побёг. Так и шёл по дороге. А мы как услышали, что кто-то едет, так сразу в кусты. Ученые уже.

Когда Парамонов подошел к троице, сомнений не осталось — один точно намертво. Безжизненное лицо, полуоткрытый рот, слепые открытые глаза. И дырка в груди, чёрная посередине и красная по краям. И обильно пропитанная кровью одежда.

— Какие немцы, вы чего⁈

— Ой, паря! А ты откуда такой, что не слышал ничего? Взяли уже Минск-то! Обещали-обещали, а сами и просрали всё. Отдали и Минск, и чуть не половину Белоруссии.

— Откуда я? Из Москвы. — Нелепость картинки перед глазами, её сочность и реализм сильно мешали сосредоточиться. Еще и звук в уши лез неправильный. Какие немцы, кто взял Минск?

— А то и видно, что из Москвы, одет как фон-барон! И как тебя сюда вынесло такого красивого? — Мужики, если судить по их поведению, уже смирились с наличием трупа живого человек под ногами и сейчас решали для себя более важный вопрос — кто перед ними.

— Я грибы собирал. — И москвич, одетый как денди, махнул корзинкой с остатками грибов.

— Какой сегодня день, хоть знаешь? — Второй мужик, одетый не лучше первого, но спасибо хоть не в лаптях, подключился к беседе.

— А какой сегодня день?

— Понятно всё. Тоже бегунок. Нас как тебя собрали на сборный пункт, не покормили, не обмундировали — сразу повели куда-то. Куда повели, зачем было идти, когда немец сам пришёл. Как дали по нам сверху из пулеметов ихние самолеты, так мы сразу врассыпную, только пятки сверкали. Уже третий день бродим.

— А куда бредете-то граждане?

— Ить понятно куда, от немца. Ты вон человек городской, грамотный. Скажи нам — успеем?

— Чего успеете? — У Александра в голове что-то не сходилось с другим чем-то, которое обычно выдавало решения и ответы на возникающие перед ним вопросы. Его мозг был сейчас способен формировать самые простые самые дурацкие фразы.

— От линии фронта убечь, вот чего! Меня привели непонятно куда непонятно зачем, бросили тута. Лексея вообще ажно из-под Смоленска вывезли и сюда же. Зачем? Нешто мы без этого не могли помереть от пуль, дома у себя?

Игра этих двух бродяг была настолько мастерской, что Парамонов даже засомневался, а точно ли они притворяются. Может, они в самом деле искренне уверены, что кругом война и немцы? А кто их спутника убил? Явно, огнестрел, причем мощный патрон, навылет прошло. И калибр не охотничий, в смысле не из ружья бахнули — какая-то винтовка это, сто пудов! Так что, сами пристрелили прохожего, услышали или заметили меня, карабин в кусты, бегом переоделись и встали комедию ломать. Вроде всё сходится? Да хрен там! Бред же.

Бредовости добавил звук над головой. Такого медленного нарастающего тупого подвывания на одной ноте Александр не слышал ни разу. Звук длился и длился, усиливаясь, но не очень. А потом в разрыве деревьев показались силуэты самолетов. Дурацкие силуэты дурацких двухмоторных поршневых самолетов, старых, как говно мамонта. Он попытался их смахнуть, убрать от глаз, но рука не встретила сопротивления. И самолеты не исчезли. Дурацкое слово «штаффель» сплыло в мозгу. Что такое штаффель? — Эскадрилья по-немецки, а более ничего. — Почему по-немецки? — Потому что сорок первый год, июль, Минск взяли. — Это кто сказал? — Это ты ответил себе. — Не верю!

— Чего застыл, москвич? Спужалси? Не боись, эти за нами гоняться не будут, они нас не видят, высоко.

— Да если бы и увидели, — отозвался Лексей, — бомбардировщики это. У них свои цели там.

— Где там?

— А куда летят, там и цели, — философски изрек Лексей. Или всё-таки Алексей. — И давайте-ка в кусты спрячемся, кажись кто-то едет снова.

— А покойник? Что, оставим?

— Чего ему сделается, небось не убежит!

— Стопэ, мужики! Раз такое дело, пройдемте-ка вперед, чтоб по следам не было видно, что мы от тела в кусты навострились.

— Дело говоришь. Охотник? Побежали вперед, вон дотудова! — И Алексей припустил по дороге до следующих больших кустов.

Глупость, детсад какой-то, но Парамонов включился в эту игру больших дяденек. И вообще, если они сами убили того несчастного и бросили винтовку в кусты, то это должны быть ближние кусты, а они побежали дальше. И явно из них троих ножик только у Александра, так что ничего ему два шизика не сделают, если спину не подставлять.

Лежат три взрослых человека как дураки в кустах, смотрят на дорогу. Пыли мало, значит дождит тут не такая большая редкость, подумал Парамонов, не расставшись с этой привычкой — думать об отвлеченном. А вот и следующие люди. Следующая группа, увиденная им, тоже не отличалась адекватностью поведения. Во-первых, они ехали на лошади, то есть в телеге. А всё, этого достаточно, чтоб по классификатору Парамонова быть вычеркнутым из числа нормальных. Тем более, эти трое (почему тут все по трое появляются?) были одеты в реконструкторские шмотки. Не в доспехи, а под фашистов косили товарищи, причем весьма убедительно.

То есть Парамонов не был экспертом, даже дилетантом не был в немецкой форме и прочих аксессуарах вермахта. Среди его товарищей и коллег были всякие, кое-кто даже фотками хвалился со всяких фестивалей и реконструкций. Так вот, Александр давно научился чувствовать как-то подсознательно и для себя необъяснимо, насколько та или иная деталь соответсвует общему стилю костюма. К примеру, взять его сейчашние шмотки — всё в кассу на период с сороковых по шестидесятые годы, только фуфайка не в тему. А у двух чудиков вся одежа аутентична. И вон у тех зольдатов тоже. И рожи такие противные, прямо на генетическом уровне. Хуже только язык их услышать. И цвет формы, это их фельдграу, «серый лесной» с души воротит.

Как накаркал Александр, реконструкторы начали лопотать тоже аутентично, на немецком языке. Все эти «их», «хальт», «форверст» легко вычленялись русским ухом, взращенным на играх в войнушку. Лошадь отреагировала на команду так, словно она знает немецкий язык лучше Парамонова и встала, не доезжая до мертвеца метров тридцать. Один из пассажиров поднял винтовку, приложился и выстрелил в ежащее на дороге тело. Звук был настоящий, за это Александр мог поручиться. Раньше он не смог бы на слух отличить выстрел из «Мосинки» от выстрела из «Маузера», просто у его знакомых ни у кого не было «Маузеров». А вот теперь услышал и ощутил — есть отличие. А почему он решил, что это именно «Маузер»? Так мушка характерная, много раз виденная, даже с такого расстояния словно кричала — это не Мосинка! А если не винтовка Мосина, то что еще? Тем более, в руках этих как бы «немцев».