Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович - Страница 22

Ситуацию в сфере пропаганды осложняло то, что в общей картине используемых гражданами СССР источников информации отмечалось снижение удельного веса отечественных СМИ[457], а также уменьшилась «зависимость» от них. Если раньше в стране проводились массовые читки и обсуждения газет, то теперь основная масса людей читала их самостоятельно и, соответственно, могла делать собственные выводы. Использование телевидения и радио также было по большей части «индивидуальным»[458]. Переезд огромных масс людей из «коммуналок» и бараков в отдельные квартиры привел к уменьшению контроля государства за потреблением и восприятием людьми пропаганды. Расцвел известный феномен «кухонных разговоров», не выходивших за пределы узкого круга людей и поэтому мало контролируемых властями.

Выявленное в стране снижение чтения газет[459] одной из причин имело рост потребления телевидения, однако влияла здесь и неинтересность содержания газетных материалов[460]. По данным соцопросов, в 1967 г. в Ленинграде читавших газеты ежедневно было 92 %, в 1965 — 81,6 %, в 1975 г. — 74,9 % опрошенных, при этом никогда не читали газет — 6 %. В 1970 г. Бауманский райком Москвы выявил «крайне низкий процент распространения газеты «Московский комсомолец» среди комсомольцев и молодежи района» — всего 373 экземпляра[461]. Кроме того, есть сомнения, действительно ли люди читали эти газеты — известно, что члены партии должны были выписывать «Правду», комсомольцам настоятельно рекомендовалось оформлять подписку на «Комсомольскую правду», школьникам — на «Пионерскую», работникам учреждений — на их ведомственные издания. Многие газеты и журналы по «разнарядке» выписывали многочисленные предприятия и организации.

Люди, читавшие газеты, стали чаще прибегать к беглому или выборочному знакомству с их публикациями. Ответственный редактор «Правды» С.В. Цукасов в своей статье, опубликованной в 1977 г. в журнале «Коммунист», заявил, что это произошло «из-за ускорения ритма жизни»[462], однако очевидно, что люди стали читать не все подряд, а то, что действительно было интересным для них (в частности, спортивную хронику и раздел происшествий[463]). По данным соцопроса, проведенного в Таганроге, почти половина аудитории местной газеты оставляла без внимания значительное количество публикуемых на ее страницах текстов[464].

В то же время некоторые популярные СМИ (например, приложение «Неделя» к газете «Известия») имели явно недостаточный тираж. Люди просили об увеличении тиража таких изданий, снятии ограничений на подписку. Однако здесь продолжался такой же «перекос», как в выпуске книг, тираж которых часто зависел не от реального интереса читателей, а от соответствия нуждам идеологии. Власти же, наоборот, искусственно ограничивали подписку на некоторые пользовавшиеся спросом издания[465].

Отвечая запросам населения, некоторые средства массовой информации сами отдавали предпочтение не пропагандистским, а более популярным публикациям. Особенно это касалось телевидения — партийные руководители возмущались, что «показ творческих портретов артистов и режиссеров стал на телевидении традицией», в то время как «передачи, посвященные рабочим, инженерам, колхозникам, врачам, учителям, — явление редкое, и готовятся они на низком уровне»[466]. Уровень политизации телепередач не был настолько высоким[467], как бы этого хотелось властям. Характерно, что советские граждане воспринимали телевидение как развлечение, а не «инструмент воспитания»[468], в чем проявлялось нормальное стремление к отдыху после работы и в выходные дни, а также усталость от пропаганды, которая сопровождала советского человека повсюду — на улице, на учебе и работе и т. д. В то же время партийные активисты выдвигали предложения повысить политизированность СМИ, в том числе «создать специально для телевидения курс истории партии»[469].

Необходимо отметить и проблемы эффективности советской пропаганды, направленной на население зарубежных стран. Так, в январе 1965 г. сотрудник советского Посольства в Швеции Л.Ф. Соцков выяснил, что количество слушателей передач Московского радио на шведском языке «невелико, и они не дают желаемого эффекта». Секретарь Компартии Швеции У. Карлссон даже высказался, что «было бы гораздо целесообразнее использовать большие деньги, которые затрачиваются на подготовку и ведение этих передач, на пропагандистскую работу [шведской ком] партии». В октябре 1967 г. аналогичная критика поступила и с «противоположной» стороны — от шведских социал-демократов. В разговоре с послом СССР В.Ф. Мальцевым секретарь Социал-демократической рабочей партии Швеции А. Тунборг дал совет: «Было бы важно, чтобы советская пропаганда на Швецию учитывала шведские условия, а также незнание, а иногда и неправильное понимание многими шведами таких терминов, принятых в СССР, как «рабочий класс», «классовая борьба» и др. Когда рядовой швед читает такие термины, он не знает, куда ему следует отнести «чиновников», «лиц, живущих на зарплату», поскольку он привык к шведской терминологии»[470].

Важное место в системе контроля массового сознания занимала система «политического образования», целью которой было «повышение уровня марксистско-ленинского образования кадров»[471]. Государство мотивировало граждан получать и совершенствовать «политическое образование» практически на протяжении всей жизни. Эта система была построена по иерархическому принципу, хотя переходы между ее уровнями могли быть непоследовательными[472] (т. е. можно было попасть на верхний уровень, не проходя предыдущие).

На вершине системы «политического образования» находилась Академия общественных наук при ЦК КПСС (АОН), созданная в 1946 г. как партийное высшее теоретическое и учебное заведение. В рамках АОН работала трехгодичная аспирантура. Кроме того, Академия принимала участие в обеспечении системы пропаганды — в частности, ее ректорат проводил всесоюзные семинары для секретарей обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик по пропаганде[473].

Высшая партийная школа при ЦК КПСС (ВПШ) и другие партийные школы (очные и заочные) с 1946 г. готовили руководящие кадры. Продолжительность обучения составляла от 2 до 4 лет (очное) и от 3 до 5 лет (заочное), в зависимости от уровня образования слушателя. Также с 1944 г. работала Высшая комсомольская школа. В регионах местные партийные власти создавали заочные отделения по подготовке пропагандистов, которые работали по принципу консультационных пунктов Заочной ВПШ при ЦК КПСС (по несколько сокращенной программе)[474]. Нижестоящие уровни включали «университеты марксизма-ленинизма», школы «молодых коммунистов», «основ марксизма-ленинизма», «научного коммунизма», теоретические и методологические семинары.

Несмотря на свою масштабность, система «политического образования» имела существенные проблемы, что было отмечено в постановлении ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию общественных наук и повышению их роли в коммунистическом строительстве», принятом в августе 1967 г. Одной из них был низкий уровень образования слушателей. Так, образование большинства зачисленных в 1966 г. в Ленинградскую политшколу коммунистов не превышало 7 классов. Уровень знаний многих слушателей после окончания начальных политшкол не повышался, из-за чего их дальнейшее обучение было невозможным. В 1968 г. секретарь Башкирского обкома КПСС З.Н. Нуриев в своем сообщении в ЦК партии предлагал «для этой категории слушателей… рекомендовать последующую иную форму учебы в среднем звене, чем школы основ марксизма-ленинизма». Помимо того, контингент слушателей был «возрастным» (старше 45 лет и с партстажем более 10 лет)[475].