Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Гругман Рафаэль Абрамович - Страница 2

Заговор молчания продолжался более шестидесяти лет. Васильченко в книге «Сексуальный миф III рейха»[1], подробно описав злодеяния нацистов и признав, что «бойцы Красной армии не раз совершали эксцессы на оккупированной немецкой территории», тут же оговорился, что «они были всего лишь ответной реакцией на зверства, совершённые немцами». После этого он перешёл в наступление. Цитирую: «Многочисленные публикации в жёлтой прессе, где в приступе национального мазохизма, помноженном на изуверскую гордость, констатируется, что в советской зоне оккупации изнасилований было чуть ли не на порядок больше, чем у союзников. Непростительное отношение к своей истории. Никто не отрицает эксцессов, вызванных войной. Но это ещё не позволяет издеваться над нашим прошлым».

Такая вот логика. Попытка рассказать правду — издевательство над прошлым. Но стоило Васильченко признать, что, «когда наша армия заняла Берлин, опасения немцев во многом оправдались», он задал риторический вопрос: «Что это было — горьким уроком истории, справедливым возмездием за высокомерие Третьего рейха, плата за военное безумие Гитлера?» Ответ прозвучал в вопросе, хотя он попытался его заболтать: «Не будем давать ответ на этот вопрос»; затем, понимая, что затронул запретную тему, пояснил, что безумство детородного органа «всего лишь ответная реакция» и «справедливое возмездие за высокомерие Третьего рейха, плата за военное безумие Гитлера».

Но, прежде чем Красная армия вошла в Германию и, прикрывшись словом-щитом «возмездие», открыто, с убийством сопротивляющихся начала удовлетворять похоть, три года изголодавшиеся самцы принуждали к сексу соотечественниц. Их в армии было немало — до десяти процентов личного состава в конце войны. «Своих» женщин, если они добровольно не соглашались на секс, «имели» втихомолку, используя в одних случаях силу, в других — моральное принуждение и командирскую власть. Урок нравственности преподал солдатам высший офицерский состав: «война спишет всё».

Всё было в оккупации и на фронте, Западном, Восточном и Тихоокеанском. Пьяный разгул и беспорядочные половые связи с частой сменой партнёров; солдатские бордели и массовые военные изнасилования, содеянные армиями стран гитлеровской и антигитлеровской коалиций; «дети войны» — они же «дети разных народов», родившиеся на оккупированных территориях; любовь — словами Давида Самойлова: «Сороковые, роковые, / Свинцовые, пороховые. / Война гуляет по России, / А мы такие молодые!»

Жан-Поль Сартр, французский философ, писатель и драматург, писал, вспоминая «клубничные годы» (его слова) нацистского режима: «Мы никогда не были так свободны, как при немецкой оккупации» — под этим он подразумевал разгул и необузданную сексуальную свободу, охватившую Париж. Его любовница, писательница Симона де Бовуар, ставшая в послевоенной Франции лидером феминистского движения, вторила ему в документальном фильме «Amour et sexe sous l’occupation» («Любовь и секс во время оккупации»): «Мы были молоды, и нам хотелось утонуть в вихре лихорадочных страстей».

Что происходит с женщинами и мужчинами во время длительных боевых действий, когда в обществе нарушается демографический баланс и по обе стороны фронта миллионы женщин и мужчин детородного возраста становятся одиноки?

«ЖЕНЩИНА И ВОЙНА. Любовь, секс и насилие» — книга о женщинах, опалённых войной. Жизненные истории в тылу и на фронте. Человеческое (женское) измерение Второй мировой войны. Всё оказалось вперемешку в самой кровопролитной бойне в истории человечества: любовь, секс и война. Искренние чувства, необузданная похоть, любовь, тонны крови и миллионы смертей.

Часть I. «Свои» против «своих»

Короткое слово: «война»

Жизнь продолжается и во время войны. Нельзя запретить любовь, вспыхивающую внезапно в самых неожиданных местах и, казалось бы, в самое неподходящее время. Повесть Бориса Васильева «В списках не значился», даже после многократного прочтения проникающая в каждый уголок сердца, рассказывает о лейтенанте Николае Плужникове, выпускнике военного училища, последнем защитнике Брестской крепости, и о любви, родившейся в подземелье между ним и хромоногой еврейской девушкой Миррой.

Снарядам и пулям любовь неподвластна. Несмотря на тяготы окопной жизни, пробуждались на фронте искренние чувства, рождались трогательные, трагически завершившиеся истории любви (фильм Тодоровского «Военно-полевой роман» рассказывает об одной из них); было немало счастливых пар, вернувшихся с фронта мужем и женой и до глубокой старости сохранивших нежные отношения. Семьи, созданные на фронте, в гражданской жизни не разрушались. Зачастую у семейных людей фронтовой роман превращался в серьёзные отношения: мужчину и женщину, которых столкнули случайные обстоятельства, объединили военные будни, повседневный риск и жизнь под огнём, когда каждый день мог оказаться последним.

Окопная любовь — прямая противоположность курортному роману, также скоротечному. Курортный адюльтер, мимолётный, лёгкий и необременительный, — его заранее предвкушают, мечтая расслабиться, «оторваться» от повседневной рутины и обыденностей семейной жизни и насладиться легкомысленным безумием пляжного сезона (классический сценарий описан Чеховым в «Даме с собачкой»). Случайные партнёры курортного романа, связанные узами брака, не строят матримониальных планов. Но и в окопах не строят планов на будущее и живут сегодняшним днём — под огнём жизнь обесценилась, завтрашнего дня может не быть.

Окопная любовь нередко была короткой, порой однодневной, на длительные ухаживания и романтические свидания время не отведено — в первые годы войны за неделю боёв дивизия превращалась во взвод. Кому как повезёт, люби столько, сколько отпущено шальным осколком снаряда: день, два, неделю. Окопная любовь, скреплённая кровью, перевешивала семейные отношения из другой, мирной жизни.

«Тыловые жены» об этом догадывались и в ситуации, когда в тылу один мужчина приходился на трёх женщин, паниковали и, бывало, искали в запасном варианте утешение от похоронок или от прощальных писем с фронта: «Прости, война всё спишет». Впрочем, случалось, такие же письма летели и в обратную сторону. Никого строго судить нельзя. Ведь и в мирной жизни длительная разлука сказывается на семейных отношениях.

Екатерина Фурцева, прозванная льстецами Екатериной Третьей за её должность секретаря и члена Президиума ЦК КПСС — высота, на которую в России со времён тёзки-императрицы женщина не взбиралась, — также схлопотала удар судьбы. В мае 1942-го, в эвакуации в Куйбышеве, где Екатерина работала инструктором горкома партии, она родила дочь Светлану — имя дочери Сталина в семьях партийной и советской элиты стало самым популярным для новорождённых девочек, и, подхалимничая, Молотов и Шолохов также назвали Светланами своих дочерей. Через четыре месяца после рождения дочери муж Фурцевой приехал в Куйбышев на кратковременную побывку и объявил жене о появлении на фронте другой женщины: «Прости, Катенька, но к тебе я уже не вернусь». Война, что ни поделать, будь она проклята…

С раскатами артиллерийской канонады рухнули моральные устои там, где они ещё продолжали существовать. Война оставила после себя изломанные семьи и деревни без мужиков, в которых женщины, как спелые вишни, лопались от сока и мечтали о мужичонке, даже об инвалиде, лишь бы у него плодоносил детородный орган.

Припоминаются воспоминания (автора подзабыл), опубликованные в нью-йоркской газете «Русский базар». В послевоенные годы он работал лектором общества «Знание» и в осенне-зимний период разъезжал с лекциями по сёлам. Радио и электричество было не во всех деревнях, лектор из города в отдалённых посёлках, где транспорт по большей части был гужевой, — событие неординарное. Но мужчине ведь надо где-то переночевать! Этим воспользовался жалостливый председатель колхоза. Для поощрения солдатских вдов и одиноких женщин он установил очередь на ночлег, подселял к первоочередницам лектора, давал указание бухгалтерии выписать хозяйке водку, продукты и уголь, чтобы она протопила баньку. Любовь в послевоенных деревнях распределялась по справедливости, солдатских вдов награждали заезжими мужиками…