Девушка из хорошей семьи - Мисима Юкио - Страница 32

Акико одну за другой доставала из ящика пластинки; ее пальцы были, как всегда, прекрасны. Среди пластинок Касуми заметила одну, с большим круглым отверстием в центре конверта:

– О, вот. Вызывает приятные воспоминания. Можно не просто слушать, но и вместе спеть.

– Это «Чирибирибин»?[29]

– Да. Ты слова знаешь?

– Только этот припев.

– На конверте слова не написаны, но у меня где-то есть. Сейчас принесу. Споем все вместе.

Касуми, с удовольствием вспоминая итальянские песни, которые они иногда хором пели в студенческие годы, поспешила по коридору в свою прежнюю комнату поискать песенник. Осторожно, чтобы не разбудить малыша, приоткрыла дверь и проскользнула в теплую темноту.

Полка, куда она, став невестой, составила книги, никуда, конечно, не делась. Касуми хотела по возможности оставить в доме свое собрание «девической сентиментальности».

Искать в темноте, стараясь при этом не разбудить ребенка, было непросто, и вдобавок все здесь стояло не так, как перед ее уходом. Кто-то навел порядок по-своему, и это усиливало впечатление, будто за несколько месяцев нынешней жизни Касуми пересекла мост, по которому уже не вернуться. Наконец она отыскала нужную книгу – сборник «Итальянские народные песни» с итальянскими оригиналами текстов и переводами на японский язык.

Касуми аккуратно затворила дверь, вышла в коридор и по-прежнему крадучись двинулась к гостиной.

В конце коридора из-за приоткрытой двери гостиной пробивался свет. Услышав тихие голоса, Касуми прошла вдоль стены и украдкой заглянула в комнату.

Около эркера стояли две темные фигуры и о чем-то шептались. Акико и Кэйити.

Слов было не разобрать, Касуми уловила только тихий смешок Акико и ее последнюю фразу:

– Это правда. Я совсем такого не ожидала.

Кровь бросилась в лицо Касуми, щеки запылали, и, не сдержавшись, она перешагнула порог.

На лицах обернувшихся к ней Акико и Кэйити читались изумление и замешательство.

28

После такого потрясения Касуми, сославшись на головную боль, сказала родителям, что уезжает. Тем более семейный праздник уже благополучно завершился. Конечно, голова у Касуми не болела, но, чтобы обман не раскрылся, она послушно выпила таблетки, которые дала ей мать. Потом Каёри, невзирая на отказы, заставила ее взять плед, чтобы накрыть в машине колени. Кэйити быстро сообразил вызвать такси до дома, а Каёри вручила водителю оплату вперед.

– Тебе холодно? – спросил Кэйити, как только машина тронулась.

Касуми молча покачала головой.

– Как ты? Лекарство хоть немного помогло?

От такой заботы на глаза Касуми невольно навернулись слезы, но она опять помотала головой и потупилась, закусив губу.

– Ладно. Тогда внимательно слушай, что я сейчас скажу, – произнес Кэйити, укрывая плечи Касуми пледом.

Красивый английский плед в зеленую и красную клетку кто-то преподнес Ититаро на Новый год. Касуми с раздражением подумала, что накрывать колени, едва сев в машину, – слишком уж наигранный жест, и оставила его лежать свернутым между собой и Кэйити. Такси катило вперед, слабый фонарный свет окраинных кварталов перемещался по салону, и зелено-красная клетчатая ткань завораживающе проступала из темноты.

Но Кэйити развернул плед и укутал Касуми. Она сочла, что муж готовится морочить ей голову, хотела сбросить теплую ткань, но не смогла – Кэйити поверх пледа крепко обвил рукой ее худенькие плечи.

– Вот так. Слушай внимательно. – Твердый голос Кэйити заметно отличался от его обычного легкомысленного тона. Это был голос серьезного мужа, сильный и убедительный, он громко, настойчиво отзывался в ушах. – Я понимаю твое заблуждение. На твоем месте я и сам истолковал бы все неверно. До сих пор я не слишком старался выяснить, что с тобой происходит. Думал, став мужем и женой, мы будем понимать друг друга с полуслова. Наверное, слишком льстил себе.

Так вот. Я говорил с невесткой о тебе. Она очень серьезная женщина. Впечатлительная, но здравомыслящая, прекрасно все подмечает, понимает, раньше других высказывает разумные соображения. И ничуть не умничает. Она любит тебя. Очень любит. Говорит, больше, чем любила бы родную младшую сестру.

И твоя старшая сестра после рождественского ужина догадалась, что стала причиной твоего плохого настроения и странного поведения. Может быть, ты заметила, что сегодня вечером, когда я шутил, она, в отличие от Рождества, отвечала очень сухо. Я не понимал, в чем дело. Ты ведь знаешь, если мои шутки не принимают, я злюсь.

Я решил, значит, невестка на меня за что-то сердится, и ждал удобного случая спросить у нее, в чем причина. Ты пошла за сборником итальянских песен, она осталась одна в гостиной. Я сделал вид, что перебираю пластинки, и тихо спросил:

«Что-то случилось? Ты на меня сердишься? Новый год, а у меня настроение испорчено».

«Дело не в том, что я на тебя сержусь», – ответила она.

«Так в чем же?»

«Ты такой толстокожий. Уж не знаю почему, но Касуми с Рождества подозревает, что между нами что-то есть».

«Между мной и тобой?»

Я готов был взорваться, но при ней сдержался. Почему? Невестка красивая и по-человечески мне очень нравится, но ничего похожего на страсть я к ней не испытываю: женщины с таким лицом и фигурой не в моем вкусе. Больше всего меня удивило, откуда у тебя возникли эти странные мысли, ведь я ничего такого себе не позволял.

Невестка, глядя на меня, тоже возмутилась:

«Не понимаю, почему она так решила, но что-то же стало причиной. Ужасно, если это я что-то сделала не так и сама вызвала у Касуми эти подозрения. Поэтому сегодня я все время следила за собой и на твои шутки не реагировала. Прости, не хотела портить тебе настроение. Но и ты должен за собой следить…»

«Следить за собой, еще чего! Кто наплел Касуми эту чушь, кто внушил ей такие бредовые мысли? Вот почему в Рождество она была такая странная. Получается, все из-за ревности? Ерунда какая-то, даже не верится…»

Невестка рассмеялась:

«Это правда. Я совсем такого не ожидала».

И тут появилась ты.

Получилось очень неловко. Ты вошла как раз в тот момент, когда мы выглядели подозрительно. Ты изменилась в лице и прямо с песенником в руках убежала в столовую. Невестка посмотрела тебе вслед и тихо сказала:

«Вот видишь. Я в трудном положении. Я очень люблю Касуми, а она меня всей душой ненавидит. Ты должен с ней поговорить и все объяснить».

Она очень сурово на меня смотрела, совсем не похоже на обычный ласковый взгляд нашей доброй сестрички. Когда женщина так смотрит, значит она твердо намерена защищать себя и свое благополучие.

Надеюсь, ты меня поймешь. Честно говоря, я растерялся. Будь у тебя хоть крошечная причина для подозрений, я бы прикинулся, будто ничего не понимаю, но ведь я ничего такого не делаю. Кто? Скажи, кто вбил тебе в голову эти глупости?

Во время этого длинного объяснения такси проехало по улицам, оставило позади станцию Нагахара, направилось к железнодорожной линии Кэйхин, свернуло в темноту. В ночном городе только зимний ветер шевелил сухие листья бамбука на новогодних украшениях; роллеты везде уже были опущены, стояла тишина. В новогодние выходные ночной город походил на печальный заброшенный карнавал.

Касуми напряженно, не перебивая, слушала Кэйити и не знала, что ему возразить. Сосредоточенно – не хитрит ли, не обманывает ли – в мыслях переворачивала, будто игральные карты, каждое его слово, но слова быстрее рук, и всех карт не перевернешь. У нее даже возникло малодушное желание оставить все как есть.

Рассуждения Кэйити выглядели логичными, и с его слов выходило, что Акико тоже пострадавшая. Но Касуми сочла, что именно такое безупречное объяснение сильнее всего настораживает.

Ах, это сладостное состояние, когда хочется верить каждому слову мужа, даже если все его слова лживы: стоит лишь поддаться – и тело с удовольствием скатится в эти иллюзии, целиком, с ног до головы, наполнится приятным ощущением легкой смерти.