Девушка из хорошей семьи - Мисима Юкио - Страница 30

– Ничего особенного.

– «Ничего особенного»? А если честно?

Если не объяснить, Кэйити сразу разнервничается и рассердится.

– Ну ладно. Все просто. Я как пьяница, который выпьет – и сразу в слезы.

– Что-то я о таком не слышал.

– Не понимаешь? Молодая жена, собрались на праздник с родителями, все радуются, а она расчувствовалась и прослезилась.

– Значит, это слезы радости?

– Ну конечно!

– Тьфу, ты меня напугала. И все разволновались. Подумали, вдруг я над тобой издеваюсь.

У Касуми едва не вырвалось: «Еще как издеваешься». Она еле сдержалась.

Лицо Кэйити, которое она видела совсем близко, в снежных лучах зеркального шара, было обычным лицом ее мужа – простым, приветливым, немного легкомысленным. Никаких признаков жуткой тени обмана, но романтичный налет красоты тоже исчез. Касуми уже не понимала, какого Кэйити она любит на самом деле – плохого или хорошего.

26

Когда они перебрались в ночной клуб, чтобы продолжить праздник, тягостное впечатление от слез Касуми уже рассеялось, и все снова пришли в прекрасное расположение духа. Кэйити тоже успокоился, тревога развеялась, но наутро, едва он пришел на работу, его вызвал к себе тесть.

Кэйити сразу понял, что дело касается Касуми, и шел в кабинет, с трудом переставляя ноги. Он очень нервничал: Ититаро никогда раньше не вызывал его по личному делу.

В поведении тестя, который, стесняясь посторонних взглядов, провел Кэйити в угол приемной, проскальзывало несвойственное ему странное угодничество. На его счастливом, цветущем лице застыла робкая улыбка, какая бывает у служащего, просящего деньги у главы крупного банка.

– Прости, прости. Прости, что вызвал тебя во время работы.

Ититаро явно боялся реакции Кэйити.

Тот, глядя на улыбку начальника и низкие поклоны, посочувствовал: «Да, тяжело быть отцом дочери». Самое неприятное, что, если слишком надавить на зятя, достанется дочери, и, чтобы этого избежать, директор вынужден заискивать перед подчиненным. Поняв, в чем дело, Кэйити повеселел, слабость в ногах прошла, и он еще больше проникся к этому отцу-моржу.

– Я насчет Касуми.

– Да…

– Что с ней вчера случилось? Я прямо не знал, что и думать.

– Я тоже, – ответил Кэйити с очень обеспокоенным видом. – Ничего в голову не пришло.

– Она стойкая девочка, редко плачет.

– Когда мы потом танцевали, она мне вот что сказала…

И Кэйити подробно передал свой разговор с женой.

Ититаро внимательно слушал, скрестив руки на круглом животе, точно Будда. Постепенно его лицо разгладилось: объяснения, что это были «слезы радости», оказалось более чем достаточно.

– Вот оно что. Расчувствовалась, потому что родители и вся семья собрались после долгого перерыва? Возможно… Нет, уверен, что так и есть. Касуми еще совсем ребенок, в шутку заставляет других волноваться. Все понятно. Ты меня успокоил. Ведь она у родителей одна, и у нее одни родители. Я на тебя полагаюсь. Так мне спокойнее. Она капризная девочка, но прошу тебя…

– Конечно.

– Прости, что оторвал от работы. Я серьезно поговорю с Касуми.

– Нет, не нужно.

– Тогда ты с ней поговори. Только мягко, хорошо?

Ититаро поднялся; на лицо его вернулась улыбка, но, в отличие от прежней, натянутой и заискивающей, эта была искренней, от всего сердца. А потом он и вовсе расхохотался, хлопнул Кэйити по плечу и, понизив голос, тоном, каким тесть и зять делятся друг с другом историями о своих проделках, добавил:

– Все-таки женская психология – сложная вещь, как считаешь?

– Это точно.

– Для мужчины женщина – вечная загадка.

Было забавно слышать подобное от Ититаро. Все равно как если бы морж заявил: «Да, человек – это вечная загадка».

Примерно через час Ититаро позвонил дочери из ресторана «Прунье» в здании «Токёкайкан», где у него в обеденный перерыв была назначена встреча.

– Добрый день, спасибо за вчерашний ужин, – раздался в трубке медоточивый голос Касуми. Сама она не замечала, как после свадьбы изменилась ее речь.

Ее радостный тон окончательно успокоил Ититаро – он словно рухнул в удобное кресло.

– Ты по какому-то делу? – спросила Касуми.

– Нет, вовсе нет. Просто хотел услышать твой бодрый голос. Ну, с наступающим Новым годом. И когда вы придете к нам в гости на Новый год, чтобы была такая же веселая.

– Конечно! Передавай привет маме.

Стоило Касуми положить трубку, как она опять помрачнела, от бодрого тона не осталось и следа. Сейчас она не понимала, как сумела изобразить жизнерадостность.

«Новый год у родителей! Опять Кэй-тян и невестка встретятся».

27

Решили, что первое января супруги Саваи проведут с родителями Кэйити, а второе – с родителями Касуми. Это вполне согласовывалось с новогодними традициями. Каёри предложила, чтобы второго числа отмечать праздник приехали и Масамити с женой и ребенком.

Человеческое сердце похоже на коробку строго определенной вместимости. После Рождества продавщица из «Эльдорадо» полностью покинула мысли Касуми. Если бы Асако устроила новый скандал, сложилось бы иначе, однако та не появлялась. Несомненно, она благополучно жила, но связанные с ней чувства в душе Касуми умерли. Воспоминания об Асако теперь походили на старую, пожелтевшую фотографию, а разметавшееся зеленое пальто, когда эта женщина хотела прыгнуть с балкона, сливалось в памяти с легким движением шторы в ветреный день.

Да. То было просто слабое колыхание ткани на ветру.

Ветер стих. Все улеглось. И осталось за окном тихим пейзажем с расчерченным зимними деревьями небом.

Теперь день за днем, причиняя невыносимые страдания, в сердце Касуми все больше места занимала Акико. Пробравшись туда однажды, она поселилась внутри, как бродячая собака на грязной подстилке, и, сколько ее ни гнали, не желала уходить.

«Мне не повезло, я тем вечером не видела лица Кэй-тяна, когда он в тени колонны общался с невесткой. Я уверена, его глаза сияли, и он говорил ей, впервые после родов вышедшей потанцевать, всякие комплименты, восхищался ее томной красотой. Может, сам того не замечая, сжимал ее руку. Ее белые пальцы, податливые, похожие на тонкие сухие стебли, – точно чарующей красоты пальцы бодхисаттвы Лунного Света…»[27]

Касуми вспомнился день в начале зимы прошлого года, когда она наблюдала удивительно эротическую картину – пальцы сидевших на веранде Масамити и Акико, осторожно сближаясь, так и не коснулись друг друга; тогда ей было до дрожи неприятно на это смотреть.

Саваи Кэйити тоже был в саду. Приветливый, круглолицый, обычный юноша из секретариата. В то время для нее он был всего лишь человеком с улицы, одним из молодых людей, каких можно встретить где угодно. Но таким он был только в глазах Касуми.

А вдруг Кэйити уже тогда заинтересовался Акико и с невозмутимым видом издали пристально следил за ее красивыми пальцами на перилах? И думать не думал о Касуми. Другие молодые люди пришли ради нее, а он – ради Акико. А что хуже всего, может, он и женился на ней только для того, чтобы сблизиться с Акико?

Нелепое предположение, но, возможно, в тот день Акико, выставляя напоказ свои белые красивые пальцы, всерьез кокетничала с Кэйити, и именно он был ее целью.

Мысли Касуми приняли неожиданный оборот, в голове словно гром грянул: «Какой же брат дурак!»

Теперь Масамити виделся ей безмозглым тупицей, жалким простаком. Наверное, все дело в кровной связи: в своей глупости, недальновидности, недогадливости Касуми винила брата, переносила на него свои промахи.

И это нелепое предположение означало, что, оказывается, несчастья Касуми родились чуть больше года назад, в тот погожий, ясный день начала зимы.

Начался новый год.

Праздничный день первого января в семье Кэйити прошел мирно и спокойно, собралось много гостей – пришли ученики, коллеги, ассистенты, заместители, студенты отца Кэйити из университета. За праздничным сакэ критиковали экономическую политику правительства, обсуждали все «за» и «против» снижения ключевой ставки – для Касуми все это было непривычно. Над ней мягко подшучивали, – мол, у Кэйити слишком красивая жена. Касуми, осторожно придерживая неудобный подол – она редко надевала кимоно, – наливала гостям сакэ.