Тоже Эйнштейн - Бенедикт Мари - Страница 47

Собирать вещи для переезда пришлось, конечно, мне, пока Альберт заканчивал свои дела в патентном бюро. Однажды, усадив прилежного пятилетнего Ханса Альберта за пианино, я обратила внимание на кучу бумаг, разбросанных Альбертом по столу в столовой, по кухонному столу и по полу в спальне, в том числе — кипы документов, которые он начал приносить домой из патентного бюро. Это было похоже на дорожку из камешков в «Гензеле и Гретель». Я начала раскладывать статьи, заметки и другие бумаги по соответствующим стопкам.

И тут я заметила ее. Открытку, торчавшую между страницами статьи, которую Альберту прислали на рецензию.

Я едва не рассмеялась над этой сентиментальной запиской. Я уже привыкла к тому, что Альберт получает поздравления как от ученых, так и от простых обывателей — мне вечно приходилось собирать их по всей квартире. Открытка от бывшей подруги — это было что-то новенькое, но может быть, стоит в шутку упомянуть об этом за ужином.

Я продолжала разбирать бумаги и тут наткнулась на еще одну открытку, написанную тем же почерком.

Сердце у меня бешено заколотилось. Альберт написал этой женщине ответ. И в этом ответе, очевидно, пригласил ее приехать к нему в Цюрих. Это была не шутка для разговора за ужином. Это было начало измены.

Во мне кипело возмущение. Я отказалась от собственных честолюбивых стремлений, я пожертвовала даже теми краткими месяцами, которые могла бы провести с дочерью, — и все ради Альберта. Ради того, чтобы исполнять его желания. Он стал моей жизнью, моим путем к любви и работе, хотя сейчас именно он преграждал мне этот путь. Во мне закипела «разбойничья кровь», как сказал бы папа. Если Альберт думает, что я без боя отдам его какой-то базельской «хаусфрау», то он ошибся.

Я взяла ручку и лист бумаги. В письме, адресованном мужу этой женщины, герру Георгу Мейеру, по адресу, который она так любезно сообщила, я стала рассказывать о том, что затеяла его жена: «Ваша супруга написала моему мужу непристойное письмо…»

Хлопнула дверь. Я не ожидала, что Альберт вернется так рано. Я хотела было спрятать открытки и начатое письмо, но передумала. Почему я должна прятаться? Ведь это не я сделала что-то плохое.

Когда Альберт окликнул меня, я ответила:

— Я в спальне, — и продолжала писать.

Я услышала звук его шагов, а затем голос:

— Что ты делаешь, Долли?

Я ответила, не глядя на него:

— Пишу мужу Анны Мейер-Шмид о вашей переписке.

После долгой паузы он спросил дрожащим голосом:

— О чем ты?

Как будто не знает!

— Я собирала вещи и наткнулась на две открытки от фрау Мейер-Шмид. Судя по всему, вы с ней сговорились встретиться в Цюрихе. Я подумала, что господин Мейер имеет право знать.

— Это не то, что ты думаешь, — заикаясь, проговорил он.

— Кажется, я уже слышала это оправдание.

Я продолжала писать, не отрывая глаз от страницы. Я боялась, что дрогну, если увижу его лицо.

— Ну право же, Долли. Ее записка показалась мне совершенно невинной — поздравление от старого друга, — и я не знаю, что заставило ее написать еще одно письмо.

— В своем ответе ты не приглашал ее приехать к тебе в Цюрих?

— Только в самых общих выражениях, как пригласил бы любого друга.

— Хорошо. Я рада это слышать. — Я не поверила ему. Слишком хорошо мне была знакома эта натянутая нотка в его голосе. — Тогда ты не будешь возражать, если я объясню это герру Мейеру.

Он бросился ко мне.

— Как ты смеешь выносить это на публику, Милева?

— Как я смею? Как ты смеешь назначать свидания бывшей подружке! И как ты смеешь предъявлять мне претензии!

Он умолк.

— Это не то, что ты думаешь.

— Ты это уже говорил. Поэтому у тебя не должно быть возражений против того, чтобы я отправила это письмо.

Тишина заполнила комнату — оглушительная, как крик. Я понимала, почему Альберт так отчаянно не хочет, чтобы я отправляла письмо, — потому что он мне лжет. Я должна была разоблачить его блеф и оборвать эту связь еще до начала. Теперь я смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Но ничего не говорила. Просто ждала.

— Ну что ж, Милева, отправляй. Ты вечно мне все портишь в самые важные моменты моей жизни. Сначала своим ребенком, когда я устраивался в патентное бюро, и вот теперь, когда я вот-вот должен наконец начать преподавать в университете. Только о себе и думаешь.

Глава тридцать вторая

— Дай я возьму его у тебя, Долли, — сказал Альберт, забирая сонного Ханса Альберта у меня из рук.

Я хотела было отказаться, как едва не отказалась от самой этой прогулки. Я отвергала заботу Альберта — его попытку извиниться за Анну Мейер-Шмид — с самого нашего приезда в долину Энгадин на летние каникулы. Но ноги болели после подъема в гору с Хансом Альбертом на руках, и я уступила.

Чем ближе была плоская вершина, тем круче становился подъем. Последний гребень был почти невыносимо крутым, и я едва не остановилась. Я тащила себя вперед, подгоняемая волнами неутихающей злости на Анну Мейер-Шмид и на возмутительные слова Альберта. Никакой слабости больше.

Я уже не могла принимать щедрые знаки внимания от Альберта — этот отпуск как компенсацию за его флирт с Анной Мейер-Шмид, проект «Машинхен» как искупление того, что он не упомянул мое имя в статье об относительности в 1905 году, — взамен того, что, как он прекрасно знал, я хотела получить в качестве возмещения. Работу. Я замкнулась в своей раковине, как моллюск, в которого я когда-то не позволяла себе превратиться. Этот твердый защитный слой был необходим, чтобы выжить в бурных водах, которыми теперь были наши отношения с Альбертом.

Передо мной простиралась прекрасная Энгадинская долина, и этот вид на миг смягчил мое душевное смятение. Лазурная река Эн перерезала зеленую долину, и высокие горные вершины в снежных шапках образовывали эффектный фон. Живописные городки со шпилями усеивали долину, тропы бежали по холмам, словно мазки краски. Я знала, зачем Альберт привез меня сюда: чтобы пробудить старые воспоминания и теплые чувства. Чувства, которые казались далекими воспоминаниями. Чувства, которые должны заставить меня забыть о его прегрешениях.

Альберт уложил спящего Ханса Альберта на мягкую, поросшую мхом зеленую лужайку, снял с себя пиджак и укрыл им нашего сына. Отвернувшись, чтобы он не видел моего взгляда, я снова стала любоваться открывшимся нам видом. Альберт подошел ко мне и обнял за плечи. Я вздрогнула от его прикосновения.