Маркус и Диана - Хагерюп Клаус - Страница 7

— Буря, — прошептала Муна.

Маркус продолжал:

— Мы с папой оглядели ледник. Хороший совет был бы очень кстати. Надвигался туман…

— Откуда? — спросил Вигго.

— Он… он… опускался!

— Так я и знал, — сказал Вигго, он был одним из тех, кто записывал.

— Тсс! — сказал учитель Скуг.

— Опускался туман, — продолжал Маркус, — лыжню за нами занесло. Что нам было делать? Развернуться?

— Нет! — воскликнули хором четыре мальчика и три девочки.

— Нет! — воскликнул Маркус в ответ.— И мы не развернулись! Мы продолжали путь! Мы продолжали путешествие по леднику!

Он попытался остановиться, но было невозможно. Слова набегали все быстрее и быстрее. Он понятия не имел, что говорит. Да и говорил-то не он. Все приходило само собой и хоронило его мысли в ужасном вихре безумных фантазий и невероятного вранья.

— С другой стороны горы стоял теплый домик. В нем было спасение. Мы согнулись и шли. Ледник был скользким, как каток!

Он перевел дыхание. В комнате воцарилась мертвая тишина. В этот момент открылась дверь. Зашли датчане. Уставшие, но довольные. «Ладно, пусть заходят! Двумя слушателями больше, двумя меньше, какая разница».

— Мы расстелили куртки и поехали по леднику, в спину дул ветер, а мы ликовали и смеялись. Впечатление было потрясающим.

Он справился. Точно так же, как написать письмо с просьбой об автографе. Все получалось само собой. Надо было просто выдержать.

— Мы и раньше знали, что путешествие по леднику может быть опасным. Но страшнее всего на леднике — трещины. Да-да, трещины — главный враг альпиниста. И что мы увидели вдалеке?

— Трещину, — сипло прошептал Пер Эспен.

— Да! — воскликнул Маркус. — Трещину, и такую глубокую, как… невероятно глубокую трещину! И мы с папой скользили прямо в сторону трещины! Ой-ой-ой!

Он не знал толком, зачем выкрикнул «ой-ой-ой». Как-то некстати пришлось. Но это уже не играло никакой роли.

— Да,— воскликнул он, — ой-ой-ой! И хороший совет пришелся бы кстати еще раз. Я был легче папы, и скорость у меня была больше, я и скользил быстрее. Трещина приближалась. Ой-ой-ой! Я подумал, настает мой смертный час, но вот… за спиной я услышал шум. Кто-то шел конькобежным шагом. Это был папа. Он, собственно, был когда-то конькобежцем. Он подоспел как раз вовремя. Я попытался затормозить, но буря переросла в… ураган! Я закрыл глаза, и когда подумал, что настал мой самый смертный час, папа ухватил меня за рюкзак. Изо всех сил он потянул меня назад. Мы покатились к трещине и остановились всего в метре от черной дыры!

Маркус замолчал. В голове гудело. Будто он читал доклад во сне. Пол под ним ходил ходуном.

«Только я хожу во сне, — подумал он, — сейчас нельзя просыпаться. А то может быть сильный шок».

Он открыл рот. Слова больше не вылетали. Он оглядел лица вокруг. Они были совершенно заледеневшими. Теперь же лед начал таять.

«Не надо таять, — подумал он. — Пожалуйста. Не тай!»

— И что дальше? — спросила датчанка, оттаявшая первой.

— Мы пошли домой, — сказал Маркус тихо, — а потом… мы сошлись на том, что путешествие удалось на славу.

В этот момент зазвонил мобильник учителя Скуга.

— Это твой отец, Маркус, — сказал он медленно. — Интересуется, как у тебя дела.

— Отлично, — сказал Маркус и упал в обморок.

В домике была дополнительная спальня. Вообще-то там собирались ночевать датчане, но они оставили комнату Маркусу и устроились с остальными так тесно, словно селедки в бочке. Никто его не дразнил. Все молчали, когда учитель Скуг провожал его в комнату. Он подумал, как все странно. Чем больше он влипал, тем меньше его дразнили. М-да, может, они решили, что он сошел с ума. Сумасшедшие ведь бывают опасны. Может, он тоже опасен. Нельзя этого не учитывать. Полностью свихнулся, стал непредсказуемым и смертельно опасным. Бомба замедленного действия, которая взорвется, когда угодно. Он уставился в потолок и начал считать трещины в балках. Трещин было много, и, очевидно, с годами их становилось все больше. В конце концов потолок когда-нибудь обвалится. Может, даже сегодня ночью. Пока он спит. «Мир развивается от порядка к хаосу», — говорил Сигмунд, а Сигмунд обычно не врет. Это он сам врет. Но не намеренно, просто чтобы выжить.

— Тридцать одна, — считал он, — тридцать две, тридцать три.

Дверь открылась. Он закрыл глаза и захрапел.

— Маркус! — Это был Сигмунд. — Как дела?

Маркус открыл глаза.

— Отлично.

— Меня можешь не обманывать.

— Думаешь, мечтать — это все равно что обманывать?

Сигмунд посмотрел на него как-то настороженно.

— Не знаю. Зависит, наверно, от того, о чем мечтаешь.

— Я мечтаю, что все станет по-другому.

— Тогда это — не обманывать. Это — надеяться.

— Какой ты умный, Сигмунд.

— Да, — сказал Сигмунд серьезно. — Иногда я думаю, не гений ли я.

— А ты хвастаешься точно так же, как я.

— Это не хвастовство, это реальность.

— И со мной так же, к сожалению.

— Что?

— Реальность. Как ты думаешь, на меня ночью обрушится потолок?

— Нет, — сказал Сигмунд, — не обрушится. — Он подошел к окну и выглянул на улицу. — А я вижу Сириус.

Маркус поднялся с кровати:

— Где?

— Там. Звезда, которая так ярко светит. Но тому свету, который мы видим сейчас, понадобилось больше восьми лет, чтобы дойти досюда. То, что мы видим, — это Сириус восемь лет назад.

— Хотел бы я там оказаться, — сказал Маркус.

— Где?

— На Сириусе. Восемь лет назад. Они спят?

— Да.

— Могу поспорить, что я им снюсь.

— Почему это?

— Мне кажется, кто-то смеялся.

— Глупо думать о себе так плохо.

— Смеяться тоже плохо.

— Я не смеюсь, — сказал Сигмунд.

— Нет, — сказал Маркус, — но только потому, что ты — гений.

Он пошел назад к кровати. Сигмунд отправился к двери. На пороге он обернулся:

— Могу я для тебя что-нибудь сделать?

— Можешь сломать мобильник учителя Скуга?

— Нет, не могу.

— Тогда достань мне адрес Дианы Мортенсен.

— Зачем это?

— Просто так. Интересно, где она живет. У тебя что, есть адрес?

— Он указан под фотографией, чтобы фанаты могли писать.

— Я и есть фанат, — сказал Маркус.

Сигмунд кивнул:

— Я тоже. Совершенно случайно.